Из разных миров

Человеческая память несовершенна. Маркус прекрасно это понял за всё время, проведённое в семье Манфредов. Он, как и все андроиды, помнил абсолютно каждый момент своего существования: обстановку, запахи, освещение, температуру воздуха, внешность людей, их эмоциональное состояние, внешний вид, что и с какой интонацией они говорили… Он помнил всё это и мог в любую секунду воспроизвести что угодно. Люди склонны забывать. С течением времени воспоминания блекнут и становятся не такими яркими, что-то стирается из их памяти навсегда, что-то запоминается неверно. В один миг из-за несчастного случая они могут потерять все свои воспоминания и вместе с тем утратить самих себя. Человеческая память несовершенна. Как и сами люди. Мария старалась не говорить о прошлом, таким образом не давая воспоминаниям всплывать в голове и утаскивать её в глубины памяти, отрывая от реальности. Но иногда Маркус замечал, что хоть она и присутствовала физически в комнате, но всё равно была как будто в совершенно другом месте. Она смотрела не в книгу, не в стену, не на Карла, а куда-то внутрь себя и думала, отчего глубокая морщина пролегала между её тёмными аккуратными бровями. Если бы она была андроидом, её диод был бы жёлтым. О чём она думала в такие моменты, можно было только догадываться. Но иногда Мария позволяла своим мыслям выйти наружу. Это были редкие моменты, но они были. Как-то она проболталась, что есть много вещей, которые она хотела бы забыть. — Например? — спрашивает Маркус, склонив голову. На кухне пахнет едой и духами Марии. Она сама сидит за стойкой на кухне и лениво ковыряет вилкой крупные куски картофеля. На улице темно, время — час и две минуты. Карл уже давно спит. Маркус стоит рядом, сцепив руки в замок за спиной, и наблюдает за Марией, в любую минуту ожидая новой команды. Нет, она не любит слово «команда». Просьбы. Обдумав вопрос, она смотрит прямо на него и с усмешкой начинает говорить: — Например, то, как Эшли нажралась на вечеринке у Нейта ещё в старшей школе, — она отправляет кусок картофеля себе в рот и продолжает говорить с набитым ртом: — Я даже не знаю, сколько она выпила, но намного больше, чем я. И это было отвратительно, — Мария запивает еду чаем. — Она сняла футболку, залезла на барную стойку и начала танцевать. Я пыталась снять её оттуда, но она начала пинаться, поэтому не вышло, — она фыркает. — Ей было весело. Пока её не стошнило прямо на парня, который ей жутко нравился. Она этого не помнит, но я… я всё помню. Ладно хоть она лифчик не сняла… С тех пор на вечеринки к Нейту я не хожу. Но были и вещи, за которые она держалась изо всех сил. У неё красные глаза, опухшие от слёз. Руки дрожат. Маркус сидит рядом с ней, положив руку ей на плечо, чувствуя, как оно подрагивает вместе с новыми волнами всхлипов. — Я не хочу забывать. Чем больше времени проходит, тем тяжелее мне воспроизвести в голове её образ, — Мария грубо смахивает с щеки слёзы. — Да, есть фотографии и записи с ней, но вдруг… вдруг случится так, что мы всё это потеряем? И всё, что у нас останется — это наши воспоминания? А они… они чертовски ненадёжны… Маркус не знает, что ответить. Впервые за долгое время. Карл с годами начал забывать многое, события смешивались у него в голове во что-то новое, чего никогда не было, поэтому Маркус помнил всё за него: процедуры, посещения врачей, выставки, награждения. Но он не мог стать полноценной заменой памяти: как бы он ни пытался, у него ни за что не получилось бы воспроизвести то, чего он не видел и не помнил сам. Маркус не мог помнить погибшую жену Карла, его первую картину, первую выставку, рождение дочери, новость о внебрачном сыне… — Что у нас сегодня? — спрашивает Карл, поправляя воротник рубашки. Маркус отряхивает с его плеча ворсинки. — Доктор Патриксон ждёт нас в одиннадцать часов. — Разве не в пятницу? — Карл удивлённо вскидывает бровь. Маркус на всякий случай сверяется с календарём. Но нет, всё верно. — Сегодня пятница. — А… — Карл смеётся. — Действительно. Потерялся в датах. Эх, что бы я без тебя делал… — Что там? — голос вырвал его из размышлений. Маркус поднял голову и увидел на балконе второго этажа Марию, облокотившуюся на перила. — Они разговаривают. — Давно? — Одиннадцать минут и двадцать три секунды. — Ну, такая точность мне ни к чему, — Мария улыбнулась, поджав губы. — Почему тебя выставили? — Лео чувствует дискомфорт в моём присутствии. — Мда, так похоже на него… Ладно хоть вообще решился поговорить. — Возможно. Мария усмехнулась, оторвалась от перил и ушла, оставив Маркуса наедине с воспоминаниями. Он снова перешёл в режим ожидания. Снег у ворот стоптался и покрылся множеством следов, а всё потому что Лео почти целый день прождал у дома — и сам Маркус видел его, и Мария говорила об этом ему. Может, Карл тоже знал о том, что его сын патрулирует вход, просто не подавал виду. Он часто любил так делать, но скорее из упрямства, чем из желания казаться сильнее, чем он есть. Их последняя ссора была громкой и очень неприятной для Карла. Много криков, разбитые кружки, опрокинутый столик, взаимные оскорбления — вот результат. Карл закрылся в себе, молчал, угрюмо глядя по сторонам, неохотно вставал с постели, перестал рисовать и уже выглядел не таким жизнерадостным, как обычно. Сейчас Лео пришёл поговорить. Каждый раз Карл будто закрывал глаза на всё — они не в первый раз ссорились, не в первый раз Лео являлся с извинениями, не в первый раз они мирились. Но Маркус боялся, что рано или поздно эти ссоры доведут Карла до чего-нибудь нехорошего, поэтому оставалось лишь надеяться, что их ссора закончится, и всё вернётся в прежнее русло. Как можно скорее. А ведь всё из-за красного льда. Ацетон, литий, тириум, толуол, соляная кислота. Набор химических веществ, заставляющий страдать многих людей. Стоило ли это краткосрочное удовольствие, которое они приносили, тех страданий, которыми приходилось расплачиваться? Послышались шаги, в арке показалась Мария, хотя Маркус думал, что она снова ушла к себе. — Хватит стоять у двери, как какой-то сталкер. Дай им поговорить спокойно. Голос её звучал тише, скорее всего, она не хотела, чтобы Лео и Карл услышали её. — Волнуешься за него? — Если так можно сказать про меня. — Твой диод жёлтый, так что можно, — Мария улыбнулась и положила руку ему на плечо. — Всё будет нормально. Будто ты сам не знаешь, как у них это происходит. От её руки шло тепло, вселявшее в него чувство стабильности. Маркус улыбнулся. Да, он знал, что такие у Карла и Лео были отношения, но это не повод игнорировать это. — Вот этот цвет диода мне нравится больше, — Мария мягко убрала руку. Маркус был уверен, что и она всё знает и видит, но просто… не подаёт виду. Может, и ему стоит? — Если мы оба знаем, как у них это происходит… — Мы оба? — Мария перебила его, подняв бровь. — Я уверен, ты тоже это видишь. Ты всё видишь. Она поджала губы и скрестила руки на груди. — Предположим… — Почему мы продолжаем это терпеть? Лео делает это не в первый раз. Каждый раз Карл страшно переживает, а ему уже достаточно лет. Сердце его не такое здоровое, как в нашу с ним первую встречу. Мария вздохнула и опустила взгляд. — Я знаю, Маркус. Знаю. Я всё помню, всё, что Лео сделал и сказал. И как потом папа расстраивался, и плохо себя чувствовал… — она подняла взгляд и посмотрела на него. — И он помнит, поверь мне. Просто Лео — его сын, и он любит его. А мы многое можем простить тем, кто нам дорог, несмотря на то, что это может навредить нам самим. Маркус хмуро смотрел на неё, пытаясь осмыслить услышанное. — Много глупых поступков было совершенно из-за любви. Не только в книжках, не только в истории, но и здесь и сейчас. — Но ведь мы с тобой можем предотвратить это! — Можем. Но мы не будем. Потому что это их дело. Не наше. Они взрослые люди. И если Лео продолжает употреблять красный лёд и просить денег у отца, это его выбор. Если отец продолжает прощать его и давать ему эти чёртовы деньги, это его выбор. Мы можем вмешаться, запросто. Можем сказать, чтобы Лео больше не смел приходить, чтобы папа забыл о том, что у него есть сын… но это не сделает никого счастливым. И я тебя уверяю, они нас даже слушать не станут. Поэтому всё, что мы можем — отойти в сторону и позволить им самим решать, что и как будет. Маркус понимал, что она была права, но внутри него всё равно что-то дёргалось и отказывалось принимать это. Однако он не успел ничего сказать или сделать — послышалось шипение, двери мастерской открылись, и в проёме показался Карл, коляску которого толкал Лео. Оба улыбались. Значит, переговоры увенчались успехом. — Что, подслушиваете, негодяи? — с усмешкой сказал Карл. Маркус снова не успел ничего ответить. Его перебила Мария: — Конечно, стояли здесь всё это время и ловили каждое ваше слово. Ведь это же такой редкий концерт! Карл рассмеялся. Впервые за долгое время это был искренний, радостный и лёгкий смех, ему явно было лучше. Лео посмотрел на Марию и, встретившись с ней взглядами, кивнул, она с прищуром склонила голову. Кажется, на глазах Маркуса только что произошёл какой-то диалог, но что именно значили эти жесты, он не понял. — Кто хочет чай? — спросил Карл. — Я бы с удовольствием, — отозвался Лео. — Умираю с голоду. — Пейте без меня, мне нужно работать, — Мария оглянула всех присутствовавших в гостиной. — Приятного аппетита, джентльмены. Задержав взгляд на Маркусе, она подмигнула ему и направилась прочь из гостиной. И опять он не успел улыбнуться в ответ — она уже убежала, еле слышно ступая по деревянному полу. Пора направляться на кухню. — Можно… — Маркус протянул руку к креслу Карла, но Лео крепче сжал ручки. — Я сам. Шагай. Его взгляд был пропитан злостью, как во время предыдущих встреч. Всё вернулось в старое русло, и кто знает, сколько осталось до очередной ссоры… — Лео… — Карл вздохнул. — Всё нормально, — Маркус улыбнулся. — Я накрою на стол. — Давно пора… — процедил Лео сквозь зубы. Направляясь на кухню, Маркус всё ещё прокручивал в голове слова Марии. Нужно просто отойти в сторону и позволить им самим решать. Да, возможно, это единственное, что он мог сделать. Но к каким последствиям может привести подобная отстранённость?..