Из разных миров

Дверь открылась, впуская Маркуса в мастерскую. За счёт множества стёкол здесь всегда было чуть теплее и светлее, чем в остальной части дома. Можно было сколько угодно закрывать шторы и прятаться от солнца, но прохладнее здесь не становилось. Сейчас в мастерской было не очень светло, потому что небо постепенно заволакивало облаками — обещали снегопад — Карла, рисовавшего за мольбертом, это явно не беспокоило. Услышав шаги, он оторвался от работы и, подняв голову, спросил: — Ну что там? Карл отправил Маркуса проверить, кто пришёл и всё ли в порядке. Что же, задание было выполнено. — Мария просила передать, что она ушла на прогулку с Нейтом. Обещала вернуться скоро. Карл протяжно выдохнул и отложил кисть с палитрой. Что означал этот выдох, Маркус не понял, но было в нём явно что-то грустное. Карл в последнее время часто так вздыхал, и если иногда это было из-за чего-то, будь то новости по телевизору, опрокинутая палитра или время приёма лекарств, то порой он вздыхал без причины, просто так. Маркус тщетно пытался разобраться. — Я помню этого Нейтана… будто ещё вчера он заявился к нам домой, чтобы забрать Марию на выпускной. Не знаю, как она согласилась пойти с ним после того, как клялась, что вообще никогда в жизни не заговорит с ним… — Карл покачал головой. — Ладно, не самая плохая компания. Воздухом иногда полезно дышать. [Запрос прогноза погоды] [Сбор информации......] — На улице прохладно, минус семь градусов, и вот-вот начнётся снегопад, но если вы хотите… Карл взглянул на Маркуса, прервав его речь, и улыбнулся. — Нет, сегодня мне нужно поработать. Маркус кивнул и медленно направился в его сторону вдоль рядов пустых холстов и стола, заполненного банками с грязными кистями и небрежно разбросанными черновиками. Нужно будет закончить уборку. Карлу тяжеловато работалось, когда в мастерской царил беспорядок — прямо как сейчас. Маркус как раз занимался уборкой, когда его отправили проверить, кто пришёл. — Знаешь, иногда я думаю, что всегда был неплохим мужем и отцом… — задумчиво начал говорить Карл. — Но потом я вспоминаю всё, что сделал и не сделал за эти годы, и начинаю сомневаться. Маркус зашёл за его спину, бросая взгляд на мольберт. Картина была ещё не закончена, но уже можно понять задумку Карла. Холст среднего размера заполонили крупные синие мазки разных оттенков: от ярко-голубого до тёмно-синего, поверх которых чёрной краской вырисовывался женский силуэт. Карл в принципе любил творить в таком стиле, работы последних месяцев были похожи друг на друга внешне, но отличались задумкой. Маркус сразу же узнал силуэт, над которым сейчас велась работа. — Я за всю жизнь нарисовал столько картин, столько абстрактных людей, но ни разу не запечатлел тех, кто мне дороже всего, — Карл вздохнул, подперев голову рукой. С холста на Маркуса смотрела Мария. Силуэт местами выглядел нечётким и был нарисован крупными и небрежными штрихами, но самая прорисованная его часть — глаза — была будто скопирована с неё самой. На мгновение Маркусу даже показалось, что это была фотография. — А теперь я боюсь не успеть, — Карл снова вздохнул. — Карл, вы… — Я не молодею, Маркус, — он поднял на него взгляд. Что-то тяжёлое сквозило в нём, но что именно — понять было сложно. — Я часто это говорю, но это действительно так. И я чувствую, что осталось мне совсем немного. Всё чаще начинаю думать о прошлом, сожалеть, думать, что надо было изменить, что сказать, а где наоборот промолчать, где рискнуть, а где лучше обдумать ситуацию… все старики такие. Которых я знаю. Никогда не думал, что доживу до стольких лет. Маркус вспомнил слова доктора Патриксона во время последнего визита. Карл чувствовал себя нормально, ни на что не жаловался, но его организм слабел и сбоил чаще, чем прежде. Ему нельзя было нервничать, переживать, испытывать сильное эмоциональное потрясение — это просто убьёт его. Через несколько недель Карлу предстояло лечь в больницу на обследование и лечение, но он не горел желанием и согласился на это лишь под давлением Марии. Она сделала правильно. У Маркуса вряд ли бы получилось убедить его, но Карлу это определённо пойдёт на пользу. Ему нужно беречь себя. — Никогда не думал, но, тем не менее, дожил… Кутил, прожигал деньги, устраивал самые большие вечеринки, много времени проводил со всякими скандалистами… И скандалов у меня было столько, что не счесть, — Карл чуть посмеялся. — А потом… я просто устал. В какой-то момент я проснулся утром и понял, что мой образ жизни никуда меня не ведёт. Я просто шёл в никуда. К тому же, от однообразия устаёшь очень быстро, даже если это однообразие — это красивые девушки и литры алкоголя. Это был не первый раз, когда он вспоминал о прошлом. Таких разговоров было много, и в последнее время они действительно участились. Маркус помнил семь за последние три дня и все были о прошлом и о сожалениях. — А затем… я встретил её. Изабель. Как говорится, она вошла в мою жизнь и изменила всё. Я считал себя уже старым, повидавшим многое и успевшим устать от всего, но нет. Она заставила меня по-новому взглянуть на всё: на мир, на людей, на себя, помогла снова взяться за работу, хотя я на тот момент уже несколько лет не притрагивался к кистям. Карл снова вздохнул и на этот раз замолчал, о чём-то задумавшись, глядя в пространство. Казалось, он говорил не с Маркусом, а сам с собой, предаваясь воспоминаниям и вслух, и в своих мыслях. Повисла тишина, и Маркус просто стоял, ожидая дальнейших действий или слов. Ему казалось, что если он шевельнётся, то спугнёт воспоминание, в котором сейчас жил Карл. — Когда родилась Мария, я решил, что стану лучшим отцом. Лучше, чем был у меня. Потому что Мария этого заслуживала. И я считал, что у меня получается, пока не узнал, что у меня есть ещё и сын… сын, росший без отца, а его мать до последнего не могла понять, от кого он. А когда поняла, решила шокировать общественность жаркой ночью с величайшим художником современности. Ну и какой я после этого отец? — Вы не знали. — Не знал. А когда узнал, испугался. Нет, я сразу признал отцовство, когда мне принесли доказательства того, что Лео мой сын, но я так боялся увидеть его… у меня было чувство, будто я предал Изабель. Предал Марию. Пусть это и случилось до того, как они появились в моей жизни, но я будто бы предал их… Изабель всегда была понимающей и поддерживающей. Всегда и во всём. Она не ушла, не отвернулась, она просто молча сидела со мной тогда и гладила меня по руке. И я до сих пор помню, с каким спокойствием и уверенностью она говорила: «Всё будет хорошо, Карл. Я тебя не брошу». А за всю жизнь я так и не написал ни одного её портрета. Не показал ей, как я любил её и как много она значила для меня. До сих пор значит. Карл снова посмотрел на холст, после чего задумчиво заговорил: — Мария очень неуверенна в себе. Она старается быть кем-то другим, делает то, что ей не хочется, с людьми, которые не вызывают у неё интереса. Ищет себя. Вот как сейчас. И ты, и я прекрасно знаем, что отношения с Нейтаном у неё не складываются уже несколько лет, после той их крупной ссоры. А она всё равно цепляется за дружбу с ним, цепляется за прошлое, потому что когда-то тогда, давно ей было там хорошо. Она боится будущего, что оно принесёт ей новые страдания, забывая, что там будет и хорошее, — Карл снова вздохнул. — Я просто хочу, чтобы она знала, насколько она прекрасна, когда она не боится, притворяется и не подстраивается под других. Маркус внимательно посмотрел на Карла, который глядел будто не на холст, а куда-то сквозь него. Такой взгляд называется обращённым в себя. И прежде чем Маркус успел вставить хоть слово, Карл вновь продолжил, но уже чуть тише: — И чем больше я пишу этот портрет… тем больше понимаю, как сильно она похожа на мать. Это была правда. Маркус видел старые фотографии с миссис Манфред, Мария с каждым годом всё больше походила на неё. Тёмные волосы, скулы, брови, губы… Ей многие говорили об этом поразительном сходстве, но сама она всегда отшучивалась. И непонятно было, то ли она сама не видела сходство, то ли воспоминания о матери причиняли ей боль. — Когда меня не станет, позаботься о ней. Карл пристально посмотрел на Маркуса, и от этого взгляда у него поднялся уровень стресса. Он никогда не смотрел на него так. Мгновений полнейшей тишины тянулись очень долго. Диод мигал жёлтым. — Карл, я… позаботиться? Его рука легла на предплечье Маркуса и крепко сжала его. Карл явно не просил, чтобы он наливал ей чай и провожал в колледж. — Обещай мне. Пожалуйста. Пообещай мне, что позаботишься о ней. Ты её лучший друг, наверное, единственный, кому она действительно доверяет. И единственный, кому она может доверять. Я прошу тебя. Не бросай её. Будь с ней. Несколько мгновений Маркус вглядывался в его лицо, в голубые глаза, такие же, как у неё, глубокие морщины и поджатые губы. Это был не приказ и даже не просьба, это была мольба. Что-то шевельнулось в глубине программного кода, завладело им, поглощая его с головой. Диод отчаяннее замигал жёлтым, и Маркус, повинуясь порыву, отчётливо проговорил: — Обещаю. [Приоритет: заботиться о Марии] — Спасибо, — прошептал Карл, убирая руку. Маркус и не мог поступить иначе, но это было не пустым словом. Это была клятва. Он никогда не бросит Марию. Но он и не собирался.