Из разных миров

В детстве Мария всегда с нетерпением ждала свой день рождения. Это был особенный праздник. Она надевала свои лучшие платья — её любимым было жёлтое, длиной чуть ниже колен, с пышной юбкой и большим бантом на спине. Родители проводили с Марией целый день, отвлекаясь от своих дел и работы, дарили ей подарки, приглашали в гости друзей семьи. Некоторые детские куклы до сих пор стояли на полке в её комнате — с ними Мария, конечно же, уже не играла, теперь это была просто небольшая, но очень дорогая сердцу коллекция воспоминаний из детства. Иногда к её дню рождения приезжали бабушка с дедушкой со стороны мамы, и тогда её счастью не было предела, потому что с ними всегда было веселее — Мария как никогда сильно чувствовала, какая у неё большая и счастливая семья. Увы, родителей папы она никогда не видела, но, может, оно и к лучшему, потому что папа не любил о них вспоминать — скорее всего, между ними произошло что-то плохое, из-за чего общение прекратилось. Затем… случилось несчастье. И дни рождения на несколько лет перестали быть такими радостными. Они вообще перестали “быть” — остались просто дни, такие же, как все остальные, просто все вокруг поздравляли Марию, желали ей чего-то, кто-то даже дарил что-то. А внутри у неё — пустота. Чёрная, оглушающая, ядовитая. Душащие слёзы, желание отвернуться, закрыться, уйти, убежать, сесть где-нибудь в углу, чтобы её не трогали, и никогда больше не вставать. Но нельзя. Если поддашься искушению один раз — проиграешь битву, а это равно поражению в войне. Потому что это трясина, которая затягивает и тащит на самое дно, туда, откуда не выбираются. Однако когда появляется кто-то, готовый помочь выбраться, становится легче. И дни рождения снова важны: получается искренне улыбаться, радоваться, благодарить людей от всего сердца, а не просто выдавливать “Спасибо” из вежливости, натягивая неестественную улыбку. Оковы спадают, пустота внутри заполняется благодарностью и желанием жить и перестаёт тянуть на самое дно. Поэтому теперь для Марии её день рождения — особенный день. А этот день рождения особый вдвойне, потому что, как говорила Эшли, “двадцать один ведь исполняется лишь раз в жизни”. — В общем, милая, кое-что хочу тебе сказать… — послышался голос папы. Мария оторвалась от размышлений и подняла глаза. Они были втроём — только она, папа и Маркус. Она приглашала Эшли на ужин, но та отказалась, потому что не привыкла к тихим посиделкам — и это Мария посмела предложить после того, как подруга, крича чуть ли не на всю аудиторию, поздравляла её с днём рождения, вручая ей огромную коробку, в которой, как выяснилось дома, лежала гора лучшей уходовой косметики, которую только можно было найти в Детройте. Эшли была в своём репертуаре. А ещё она хотела отметить день рождения Марии по-крупному и “не хотела вмешиваться в семейную атмосферу”. Мария настаивать не стала. — Да? — она с прищуром улыбнулась. Папа вздохнул и, поправив шарф, с которым он практически не расставался, заговорил: — Я каждый божий день поражаюсь, какой замечательной девушкой ты выросла. Умной, красивой, доброй, порядочной. В тебе есть всё то, чего не хватало мне в твоём возрасте, и я порой даже удивляюсь, что ты моя дочь. — Папа… — Это правда. Это чистая правда! Скажи же, Маркус! Сидевший с ними за столом Маркус — папа уговорил его сесть, а не стоять над душой, потому что “ты член семьи или кто” — лишь с усмешкой покачал головой. На мгновение Мария напряглась, но быстро расслабилась — каждый раз, когда Маркус что-то делал, она боялась, что он поведёт себя не как андроид. Но папа, кажется, и вовсе привык к его новым фокусам и не обращал на них внимания. Или же Мария просто накручивала… — Предатель… — театрально выдохнул папа. — Но неважно! Важно то, что я очень люблю тебя, Мария. Ты взяла всё лучшее от нас с мамой и приумножила это в тысячу раз. Мария почувствовала, как к горлу подступает ком. Она закусила губу и постаралась улыбнуться, пытаясь не заплакать. Всегда было приятно слышать такие слова от папы, пусть она и знала, что он всегда так думал. — Если бы мама была с нами, она бы гордилась тобой. Так же, как горжусь я. — Спасибо, пап… — Мария закивала и хотела встать, чтобы обнять его, но папа жестом остановил её. — Сначала подарки. Маркус, будь добр… Мария с Маркусом переглянулись. Она уже знала, что именно папа для неё приготовил, но она ни за что не покажет свою осведомлённость. С нетерпением Мария наблюдала за тем, как Маркус поднялся из-за стола и вышел в коридор, а затем вернулся вместе с запакованным в подарочную бумагу холстом. — Ого, что там? — Мария улыбнулась. — Открывай, — Маркус с усмешкой протянул Марии холст. Она аккуратно взяла его и принялась срывать бумагу, являя миру свой портрет. — Нравится? — спросил папа, когда подарочная упаковка была разодрана в клочья. Голос его чуть дрожал, и Мария догадалась, что он нервничал. Удивительно, раньше она не замечала подобного за ним. На фоне крупных синих мазков разных оттенков вырисовывался её тёмный силуэт — настолько похожий, насколько это вообще возможно. Мария больше всего любила эту папину технику. И, по правде говоря, портрет этот показался ей гораздо проработаннее остальных его работ. — Очень, — ответила Мария. — Пап, это просто… у меня даже слов нет. Спасибо большое! — Я рад, — в голосе послышалось облегчение. — Очень рад, что тебе понравилось. И Мария не лгала. Ей действительно понравилась работа. Цвета, настроение — всё это было похоже на неё. К тому же это был первый её написанный портрет. Пусть даже художником и был её отец, это в какой-то степени льстило. — Но это ещё не всё. Мария оторвала взгляд от портрета и с удивлением посмотрела на папу. Тот, хитро улыбаясь, жестом указал что-то Маркусу, и тот снова вышел в коридор. — Пап, в смысле не всё? — Кто сказал, что подарок должен быть всего один? Прежде чем Мария успела хоть что-либо сказать, Маркус вернулся с коробкой среднего размера. Сердце Марии застучало с бешеной скоростью — об этом он ей ничего не говорил. — Что это? — спросила она, хмурясь. Судя по слегка потрёпанному виду коробки, лежала она в где-то подвале или в кладовке не один день. Это было явно что-то старое. Маркус аккуратно поставил коробку на край стола и сделал шаг назад. — Посмотри, — папа всё ещё улыбался. Мария поднялась из-за стола, всё так же с недоверием поглядывая на папу и Маркуса. Раскрыв коробку, она увидела там несколько сложенных вместе книг. По крайней мере так ей показалось сначала. Вглядевшись, она поняла, что это записные блокноты. Обложку одного она узнала, и в голову сразу же ударило осознание, что это такое… Дневники её матери. — Знаешь… пусть это лежит у тебя, а не пылится где-то в чулане, — заговорил папа. — Так они явно больше пользы принесут. Мария подняла взгляд на него. Он не улыбался и выглядел абсолютно серьёзным, даже немного грустным — он всегда был таким, когда речь заходила о маме. К горлу снова подступил ком. — Узнаешь о ней. Какой она была, о чём мечтала, о чём думала. Она отчасти для этого и вела дневники. Не говоря ни слова, Мария бросилась к нему и крепко обняла. Буря чувств захлестнула её, накрыла с головой, и она из последних сил сдерживалась, чтобы не разрыдаться прямо здесь. Папа придумал самый лучший подарок для неё — лучше уже ничего не будет. — Спасибо, — прошептала она, чувствуя, как папа крепко обнимает её в ответ. — Люблю тебя, дорогая. Папа говорил эти слова крайне редко — такой уж он был человек. Но каждый раз они были словно бальзам на душу. — И я тебя.