Из разных миров

Сентябрь подкрался незаметно и начался с оставленных августом дождей. Лило с самого утра и практически весь день, но с короткими перерывами, в которые солнце прорывалось сквозь плотные тучи и бросало на землю яркие лучи. И хотя осень обещали тёплую, верилось в такой прогноз с трудом. Маркус как обычно ассистировал в мастерской. Пока что он просто убирался, в то время как Карл сидел за столом с набросками. Они с Марией всё-таки договорились о том, чтобы издать сборник стихотворений Изабель Хилтон с иллюстрациями Карла Манфреда. Обсуждение заняло много времени, потому что главным оставался вопрос — почему Изабель не издала стихотворения сама? Не успела? Посчитала их слишком личными или неудачными? И вообще этично ли издавать работы человека, которого нет в живых уже несколько лет? Карл поначалу сильно сомневался в этой затее, зато Мария твёрдо стояла на том, что произведения её матери должны увидеть свет. Маркус же просто хотел, чтобы она была счастлива, поэтому молча поддерживал её — сделать это в открытую он не мог. В конечном итоге Карл сдался и теперь работал в мастерской над серией иллюстраций для выбранных Марией стихотворений. Думая обо всём этом, Маркус протирал пыль на полках, а затем он собирался аккуратно разложить старые эскизы и незаконченные работы — Карл посчитал их слишком невзрачными, но Маркусу казалось, что любая галерея выложит целое состояние за возможность выставить у себя черновики великого лидера неосимволизма. Частные коллекционеры тоже не поскупятся, они всегда дрались на смерть за работы Карла. За окнами лил дождь, крупные капли стекали по стёклам — только каким-то чудом дом ещё не затопило. В мастерской было прохладно — двадцать два градуса. Если долго сидеть без движения, можно запросто замёрзнуть и простыть… — Карл, вам не холодно? — спросил Маркус, обернувшись. — Нет, — после короткой паузы ответил он. — Нормально. Повисла тишина, Карл явно слишком увлёкся работой и не горел желанием разговаривать. Маркус оглядел его — одет он тепло и не должен замёрзнуть. Лишь после этого он вернулся к пыли на полках. Не сказать, что её много накопилось, потому что Маркус убирался здесь несколько дней назад, но Карлу наверняка приятнее работать в чистой мастерской. Вот только что-то подсказывало, что на самом деле художнику было всё равно, чисто в его мастерской или она утопает в бардаке — он никогда не комментировал окружение. Что же, это неважно. Маркус взял на себя задачу по поддержанию порядка и будет выполнять её до последнего. А что за “последнее”, он не знал. Да и не хотел знать. — У Марии есть вкус, — с усмешкой пробормотал Карл. — Что, простите? — Маркус оглянулся. — Говорю, что у Марии есть вкус, — Карл отложил карандаш. — Она выбрала тридцать стихотворений, к половине я должен нарисовать иллюстрации. Ну и обложка, куда же без неё… любит она нагрузить старика. Маркус отложил тряпку и подошёл к Карлу, который сидел за столом над отсканированными из дневников стихотворениями и несколькими листами с набросками. На одном из черновиков Маркус заметил портрет Марии, но быстро понял, что это Изабель: волосы длиннее и не такие кудрявые, в уголках глаз залегли морщины, и взгляд отличался чем-то невыразимым — не такой печальный и более мудрый. — Рисовал по памяти, — Карл заметил, на какой лист смотрел Маркус, и придвинул его ближе. — Ну и немного на фотографию поглядывал. — Мария настолько похожа на Изабель? — Копия, — Карл вздохнул. — Никогда не думал, что дети могут быть настолько сильно похожи на кого-то родителей. Я иногда шутил, что Марии от меня ничего не досталось, но оно и к лучшему, — он поднял голову и пристально посмотрел на Маркуса. — Знаешь, какие стихотворения она выбрала? — Нет. Какие? — Все они о любви. Получится сборник любовной лирики, — Карл усмехнулся и, перебрав несколько распечатанных стихотворений, показал одно из них Маркусу. — Вот это — самое первое, которое Изабель посвятила мне. У меня где-то даже лежит тот самый лист бумаги, на котором она мне его подарила, только это явно черновик. Моя версия немного отличается. Маркус не успел вчитаться в стихотворение, как Карл ткнул пальцем в другой лист бумаги: — Или вот это. Она написала его вечером после того, как я сделал ей предложение. Знаешь, она так спокойно отреагировала на мой вопрос, что поначалу я даже решил, что она не хотела выходить за меня. Неудивительно, у неё же были варианты куда лучше меня. Но... — он вздохнул и, не закончив мысль, начал другую: — Когда я прочитал его, понял, что это самый счастливый момент её жизни. Героиня стихотворения писала о своих чувствах. Всю жизнь она провела запертой в клетке, не видя, что за её пределами есть другой мир — куда более свободный и прекрасный. Так она и существовала в пустоте, довольная происходящим, пока не появился путешественник из другого мира и не освободил её. Он показал ей, как прекрасна жизнь, которую она не видела. Вместе они наблюдали за падающими звёздами, вдыхали аромат цветов, растущих на огромных зелёных полях, дышали ночной свежестью, ходили по берегу моря и смотрели на горизонт, мечтая о том, как в один день смогут попасть на другую сторону водоёма. Прежде чем отправиться туда, они пообещали друг другу быть вместе вечность, чтобы ничто ни в одном из миров не смогло их разлучить. Возможно, именно так Изабель видела свою жизнь и встречу с Карлом. — Очень красивое, — Маркус медленно кивнул. В то мгновение сильнее всего на свете ему захотелось обнять Марию. — Ты это говоришь искренне или потому что запрограммирован так? — Карл с усмешкой взглянул на него. — От всего сердца, — Маркус удивлённо вскинул брови. — Это правда... чудесно. Так... проникновенно. Ваша жена очень любила вас, это чувствуется. Строчки, написанные Изабель Манфред много лет назад, как-то странно откликались глубоко внутри. Когда-то там шелестело нечто, заставляющее Маркуса сходить с ума и не понимать, что с ним происходит. Странные ощущения, неизвестные переменные, разговоры с самим собой — всё это выбивалось из программы. Но это было тогда. Теперь Маркус не боялся этого. Он понимал и принимал этот океан, разлившийся внутри него, хотел исследовать каждый уголок глубин, скрывавшийся под водой. Его жизнь разделилась на до и после пробуждения, и он прекрасно знал, что "после" ему нравилось гораздо больше. — Ты с недавних пор начал хорошо разбираться в искусстве, — Карл склонил голову. Океан внутри замер от появившегося из ниоткуда плохого предчувствия. В попытке сохранить невозмутимость, Маркус сцепил руки в замок за спиной и спросил: — Почему вы так решили? — Я наблюдаю за тобой с первого дня нашего знакомства, — Карл отвлёкся на наброски и начал складывать их в аккуратную стопку. — И могу точно сказать, что ты изменился за всё время, что живёшь с нами. Когда Элайджа только привёл тебя, ты ничем не отличался от остальных. Такой же болванчик, только лицом симпатичнее. Талдычил всё время про погоду и про лекарства... Маркус прекрасно помнил то время. Когда он появился в этом доме, со смерти Изабель прошло два месяца. Всем нужно было адаптироваться к новым условиям. Карлу — привыкнуть к лекарствам, процедурам, помощнику, инвалидной коляске и жизни без любимой жены. Марии — не сойти с ума и научиться жить в мире без матери. Маркусу — найти подход к владельцам, нуждающимся в помощи. Они все справились, но путь этот был долгим и тяжёлым. — Потом ты медленно начал меняться, — продолжил Карл. — Наверное, потому что стал читать и со мной в мастерской часами сидеть, но я не уверен, что ты поумнел только из-за этого. Было бы странно, если бы искусственный интеллект никак не развивался... Маркус мысленно согласился с ним. Путь к пробуждению был долгим, но началось всё именно с интереса к искусству — с чтения, разговоров с Марией, бесед с Карлом, анализом произведений и долгих часов размышлений обо всём на свете. — И сейчас, когда я смотрю на тебя или говорю с тобой... мне кажется, что ты от нас вообще ничем не отличаешься. Разве что диодом, — Карл ткнул пальцем себе в висок и снова пристально посмотрел на Маркуса. Внутри всё похолодело от этого взгляда — проницательного и будто видящего насквозь. Карл не просто так завёл этот разговор, не просто так говорил всё это... Он знал. — Если бы мы встретились на каком-нибудь вечере, без этих твоих знаков я бы в жизни не догадался, что ты андроид… Маркус пытался сохранять спокойное выражение лица, но какая-то мелочь наверняка выдала его. Что теперь делать? Оправдываться? Бежать? Рассказать всё как есть? Попросить не выдавать? Извиниться?.. Сотни вопросов наводнили голову, и Маркус не знал, что делать. К такому повороту событий он не был готов. — Удивительная вещь — технологии. До чего дошёл прогресс... — Карл вздохнул и вернулся к своим наброскам. — Может быть, настанет день, когда люди и андроиды будут жить как равные. Как братья. Мы создали вас, но вы превосходите нас во всём, и скоро мы станем вам не нужны. — Карл, это... — Интересно, доживу ли я до того дня? — продолжил бормотать Карл. — Доживёте, — выпалил Маркус. Повисла тишина, нарушаемая лишь барабанящим по окнам каплям. Маркус и Карл неотрывно смотрели друг на друга, будто им обоим хотелось много чего сказать или спросить, но никто не решался. По крайней мере, именно так чувствовал себя Маркус. Карл в очередной раз напомнил, что он — человек-загадка, понять которого дано не каждому. Что он думал? О чём мечтал? Чего хотел? Неизвестно. Даже семь лет спустя Маркус иногда не понимал его. — Хочется в это верить, мой дорогой друг, — задумчиво пробормотал Карл. Маркус улыбнулся в ответ, но внутри него бесновалась тревога, хотя он прекрасно знал, что Карл не желает ему ничего плохого. И Маркус ни за что и никогда не причинит боль ни ему, ни его дочери. Камски привёл его в этот дом с одной целью — чтобы он помог Манфредам. Это была его цель, смысл его жизни, то, ради чего он всё ещё продолжал функционировать, и он будет нести эту службу до последних мгновений своего существования. Чего бы это ему ни стоило. — Добро пожаловать домой, Мария, — раздался в коридоре голос автоматической системы.