„ я что, плохой старший брат? потому что общаюсь с другими людьми? “ „ да ты всегда с ними! и с Кэссиди! “ „ да не ревнуй ты так! она клевая. “ „ она стремная! Лайла в сто раз лучше. “
Шон замирает, едва слова у Даниэля изо рта вырываются — а ведь все хорошо шло, он чувства свои, иррациональные, ненормальные, сумасшедшие, глубоко-глубоко загнать смог, под ребра куда-то, откуда не выцепить никак, запрятаны тщательно так, что поверить сложно: а были ли? Даниэль — он не хотел ведь, Шон в глазах его прочесть может; уколоть посильнее пытался, раны еле зажившие скальпелем всковырнуть, чтобы брат старший боль его прочувствовал на пару процентов хотя бы; Даниэль не знает, как Шон в дни первые, что после звонка телефонного невыносимо убийственными казались, спать не мог, от каждого шороха голову вскидывал невольно, в тишину вслушивался — голос Лайлы едва ли не эхом преследовал. Шон сглатывает — давай же, братец, добей меня, добей; я выживать пытаюсь — а без Лайлы н е р е а л ь н о — а тут ты еще, глотку мне рукой не дрогнувшей перережь, силы свои миру открой, добей. добей.„ … ты ее не знаешь. “
Шон от сравнений отмахивается, как от глупого чего-то; у Даниэля в глазах рушится что-то, стекла в хрусталиках крошиться могут? Шон надеется, нет, а они могут.