Эта глава и далее ещё не переписаны. Старый текст.
Глава 2. Мемориальная фаза.
История – самый безопасный для сна предмет. Учителя обычно считают своих учеников слишком глупыми, чтобы мучить их вопросами или давать слово кому-то из аудитории. Виктория без зазрения совести пользовалась этой лекторской слабостью. В конце концов, надо же дать отдохнуть организму после очередной почти бессонной ночи!.. За историей, по расписанию, шла консультация перед ИВЭ: Итоговым Выпускным Экзаменом – первым в их жизни. Его результат определяет место практики, которую обязан пройти каждый ученик, чтобы закончить обучение на первой ступени. Поскольку практика длится год и, во многом, определяет будущий путь ученика, к ИВЭ отношение было более, чем серьёзным. Но, тем не менее, Виктория с успехом продолжила просмотр снов и на консультации. С самого начала года, да что там, с самого начала обучения, им твердили о важности этого экзамена: если кто-нибудь из одноклассников-нудил вдруг задаст новый вопрос, который доселе не обсуждался пять раз (минимум), то она обязательно узнает всю информацию у Алексея. Под конец занятия Виктория проснулась сама – не дожидаясь ехидного голоса Хэндрикс – сонно улыбнулась другу и погрузилась в свои мысли: что же не так было с кодом? Дома обязательно надо будет с этим разобраться, потому что… Но додумать она не успела: система громкой связи заговорила голосом директора. - На сегодня все занятия отменяются. Прошу учащихся не задерживаться. Преподаватели младших групп, сопроводите учеников до их домов. На секунду в классе воцарилась такая тишина, что была слышна приглушенная ругань уборщика в подсобке. Но затем она взорвалась десятками вопросов: что случилось? Это шутка? А как же ИВЭ? Кто-то умер? - Тишина! – Голос у преподавателя был поставлен отлично - сказывался опыт, да и авторитет она имела не шуточный. Ученики - все как один - замолчали. – Никто не умер. ИВЭ, мистер Браун, от вас не убежит. Не в характере директора шутить подобным образом – нет, значит, это не шутка. - Господа учащиеся, просто собирайте свои вещи и направляйтесь к своим домам, - она сделала паузу. – Сейчас же! Не успели отзвенеть эти слова, как к двери, вон из кабинета, устремились все ученики. Почти все – Алексей с Викторией намеренно замешкались, чтобы пропустить толпу вперёд себя. - Творится какая-то huita, точно тебе говорю! – Бросил парень, на ходу перекидывая ремень от сумки через плечо. Он частенько использовал в беседах непонятные русские слова: особенно часто фигурировали в его речи blyad, chertila и какая-то mamka. Причём он намеренно коверкал произношение: и всё для того, чтобы слова эти не переводились никакими программами. – Плохое у меня предчувствие. Виктория просто кивнула, хотя у неё никаких предчувствий не было. Она не признавала подобных туманных величин, предпочитая полагаться только лишь на факты. Желательно собственноручно добытые. Сказывался её природный прагматизм, да и слепая вера во что-то незримое вызывало у неё ассоциации с матерью – а ей совсем не хотелось быть на неё похожей. О том, что подобный подход к фактам присущ её отцу, она старалась не думать. Быстро забрав свои куртки, они надели их и вышли на улицу. Как оказалось, всё самое интересное только начиналось.***
Полутёмная келья. Запах мирта. Шелест молитвы. Когда он затих, в помещении раздался звучный мужской голос: - Река времени неумолима. Своими водами она уносит всё дальше и дальше в прошлое, святыни веры. Нашей веры. Церкви упраздняют, имя Христа стало просто набором звуков, люди живут в грехе. Иноземцы вторгаются в нашу жизнь, тянутся богомерзкими лапами к нашей религии, - гневный шёпот зародился в рядах слушателей, но тут же исчез вновь, стоило говорящему продолжить. – Это испытание, братья и сестры! Это испытание для нас! Мир погряз во грехах! Только в огне мы найдём спасение! Только так Царствие Небесное станет ближе! Вставайте с колен! За Господа Нашего! - Аминь! Полутёмная келья. Запах мирта. И только одинокий огонёк свечи дрожит от сквозняка, вызванного не до конца закрытой дверью. Тишина.***
Выйдя из здания СУЗа, Алексей и Виктория упёрлись в спины своих одноклассников: те не спешили расходиться по домам, а толпились на небольшом сузовском крыльце, рассматривая что-то и возбуждённо перешёптываясь. Кое-как протиснувшись меж зевак, в изумлении остановились уже сами друзья. На площади, вокруг флагштока, стояло с десяток человек. Одеты они были в совершенно нелепые, для здешних мест, одеяния: на них были чёрные, скрывающие всё тело, плащи; головы покрывали чёрные же глубокие капюшоны. Порывы ветра хлопали длинными полами, извлекая из их тел резкий, бьющий по ушам, звук. В руке у каждого черноплащника был горящий химический факел, а за спинами, у шеста, были аккуратно сложены поленья. Только Виктория повернулась к Алексею, намереваясь что-то сказать, как к звукам ветра и хлопкам ткани прибавился ещё один – над площадью потянулась заунывная песнь. С первыми её словами, ряд факелоносцев пришёл в движение: семеро из них построились в клин, остриё которого смотрело на юг – аккурат на школу. Две другие фигуры резко воткнули факелы в снег и, достав откуда-то из-за спин канистры, стали поливать прозрачной жидкостью сложенные деревяшки. Десятая фигура так и осталась стоять – позади клина, но между «поливальщиками». С каждой секундой песнь становилась всё громче и громче. На эти звуки стали стекаться другие жители поселения: кто-то замирал так же, как замерли ученики; кто-то шёл к этим самым ученикам и уводил прочь от площади. Со стороны бара приковылял даже местный пьяница – престарелый русский в набок сидящей шапке-ушанке. Окинув мутным взглядом творящееся на площади, послушав непонятную песнь, чуть склонив голову, он заплетающимся языком прокомментировал: - А обстановка-то накаляется! Песнопение достигло своего апогея, и клин разбился пополам: фигуры встали по правую и левую сторону от флагштока – теперь Виктории было видно лицо десятого человека. Внутри что-то оборвалось, когда в этом черноплащнике она узнала свою мать. Лицо Деворы было очень сосредоточенным и спокойным, с печатью умиротворения на челе. Песнь отзвучала и резко умолкла. С последними её отзвуками, на Девору выплеснули остатки жидкости из канистр. Мать Виктории развела руки в сторону и запрокинула голову к небесам. Миг – и за жидкостью полетели факелы. - Для тебя, Господи! – На этой фразе, тонкую фигуру поглотило пламя. Площадь затопил крик неописуемой боли. До Виктории донёсся запах горелого человеческого мяса: сладковатый и тошнотворный, он, казалось, заполнил её полностью. Не осталось ни чувств, ни мыслей, ни души – только этот запах. Запах жжёной плоти. Матери. Её матери. Она стояла не живая и не мёртвая, не слышала ничего вокруг: ни воплей толпы, ни отборного мата от Алексея; она не видела, как волна жителей сначала хотела было помочь сгорающей заживо и хлынула к центру, но тут же откатилась, так как черноплащники не думали останавливаться – появились новые канистры, поджигались новые факелы. Началась паника. Внезапно девушка почувствовала, что её схватили за запястье и потащили прочь от СУЗа, на русскую сторону. Сознание начало постепенно подключать слух, зрение и прочие необходимые для мыслительной деятельности чувства. Вместе с гомоном толпы, резким запахом гари и какого-то химического реагента, пришла совершенно отчётливая мысль: бежать прочь. Не просто уносить ноги с площади, а оставить позади, за спиной и в прошлом, это проклятое место. Все факты были «за». И она побежала. Позади слышались вопли друга, но ей было всё равно. Позади слышались вопли толпы, но ей было всё равно. Позади остался обгоревший труп матери, но... Ей было не всё равно. И поэтому она побежала ещё быстрее. Сокращая путь, Виктория понеслась прямо через местный погост, сквозь ровные ряды крестов. Под одним из них покоился её младший брат, умерший, когда ей было шесть. Только сейчас она поняла, что плачет – слёзы замерзали на ходу, создавая странное ощущение на коже. Чёртова станция! Почему, почему вселенский рандомайзер поместил её именно сюда?.. Подбежав к дому, девушка, как могла, быстро отворила дверь, захлопнула её и повалила тумбу – блокируя проход – просто на всякий случай. В мозгу стучала лишь одна мысль: забрать ноут и бежать отсюда. Ввалившись в комнату, Виктория раскрыла рюкзак, вытряхнула сузовское барахло на пол; затем в недрах сумки скрылся ноутбук со всеми нужными проводами, джинсы, футболка, комплект термобелья, походная аптечка и носовой платок. Дальше она подхватила (с некоторым трудом) мешок, открыла окно и выпрыгнула на улицу. До сторожевых вышек было рукой подать: их дом находился на окраине – Алексей говорил, это потому что у них находился один из четырёх генераторов защитных полей. На резонный вопрос подруги, мол, откуда ты знаешь, он ответил, что не даром его отец главный инженер Востока-3. При воспоминании о друге кольнуло сердце, но порыв ветра уносил всю боль, все мысли ей за спину, оставляя только огонёк сторожки впереди. Остановившись в двух шагах от вышки, она стала стягивать браслет с запястья: вся станция была укутана надёжной сетью лучей охранных систем – при выходе за границу, срабатывало оповещение, и за беглецом направлялся отряд полиции, у которого были вопросы – на которые лучше было знать ответы. Хотя, о таких случаях она не знала: обычно всё заканчивалось ещё на подступах – не зря же бедняги-полицаи морозят свои пятые точки на открытом субарктическом ветру. Сейчас же она не опасалась дозорных: на вышках – по крайней мере на той, мимо которой пролегал её путь, никого не было. Судя по отдалённым, приглушённым ветром, звукам стрельбы, обстановка в центре Востока и правда накалилась. Чуть разрыхлив снег ногой, она бросила в образовавшуюся ямку браслет и втоптала его поглубже: в следующий раз чип увидит небо только летом, когда снега сойдут. Поправив оттягивающие плечи лямки рюкзака, Виктория вздохнула и сделала шаг в новую жизнь.