Я рядом

Ночь входила в свою третью часть, когда Ванцзи поднялся на покатую черепичную крышу внешнего ограждения храма Гуаньинь и заглянул в освещенный бумажными фонарями двор. Первое, что увидел — клубок из светлых и землистых одеяний, в центре которого стоял Вэй Ин: растрепанный, взвинченный, нетерпеливый. Притягивал к себе взгляд, как пламя в темноте. Ванцзи выдохнул — живой. Постарался взять под контроль острое желание тут же броситься вниз, вытолкнуть Вэй Ина из враждебного круга, разрубить тех, кто встанет на пути. Вместо этого замедлил сердце, осмотрелся, бегло оценивая расклад сил. Кроме заклинателей в одеждах с «Сиянием средь снегов», во дворе храма было полно народа: монахи, воины вассальных кланов Ланьлин Цзинь, лучники Су Шэ, Цзинь Лин… И брат. Даже он был тут, лишенный духовной силы. Пытающийся скрыть за благородной осанкой и деланной уверенностью растерянность и тревогу. Ванцзи вспомнилось: «Лань Чжань, нельзя начинать войну или ночную охоту, если риск высок. Не подумай, что я говорю тебе о трусости или малодушии. Наоборот. Рисковать жизнью заклинателям необходимо — это наше ремесло, — но делать это надо с умом, узнав все о противнике, выведав его сильные и слабые стороны. Затаиться, выбрать подходящий момент — в этом искусство побеждать». Последний раз Ванцзи слышал такое наставление в саду Башни Кои, среди животворящего аромата пионов. Слова показались настолько убедительными, что Ванцзи не смог возразить. Поверил брату, решил, что у него не так много шансов вернуть Вэй Ина в Гусу. Согласился: да, надо подождать другого, более удобного случая. Откуда же он мог знать, что, уйдя с Совета кланов на тропу Цюнци, Вэй Ин в той жизни больше не вернется в мир заклинателей, что Ванцзи упустит последнюю возможность его спасти? Пальцами разгладил налобную ленту, приводя мысли в порядок и прогоняя доводы брата из головы, — в эту ночь он не хотел следовать разумным и правильным советам старших. Достал Бичэнь, наполнил его льдисто-голубой ци и прыгнул в самое сердце логова Ляньфан-цзуня. *** Вэй Ин обернулся — комок нервов и вины: — Лань Чжань! Ванцзи отмахнулся от взметнувшихся волос и концов ленты. Что у Вэй Ина с голосом? Он никогда не произносил его имя вот так, чтобы от перекатов звуков между языком и губами душа разлеталась на части и собиралась воедино. Замешкавшись, Ванцзи пропустил почти неуловимое в неверном свете движение Гуанъяо. Шеи Вэй Ина коснулась позолоченная струна, на слишком тонкой коже проступили капли крови, лицо Вэй Ина в один миг из яркого пятна превратилось в серую маску. Ужас от мысли, что он снова потеряет Вэй Ина, выплеснулся безотчетным движением вперед. Гуанъяо остановил холодной любезностью: — Пять шагов назад, Бичэнь в ножны… Гуанъяо расчетливо продемонстрировал, что воплотит свою угрозу в жизнь не задумываясь, надавил на струну чуть сильнее. Лицо Вэй Ина исказила боль, по шее небольшим ручейком потекла кровь. «Контроль, — Ванцзи укусил себя за щеку, сглотнул соленую слюну. — Гуанъяо успеет быстрее отделить голову Вэй Ина от тела, чем я взмахнуть мечом». Ванцзи отсчитал пять шагов назад. — А теперь, пожалуйста, запечатай духовные силы. Ванцзи бросил короткий взгляд на ухоженную руку с полированными красивыми ногтями, которая умело натянула струну между пальцами. Сделанная из драгоценного сплава, струна уходила под кожу все глубже, утопая в разрезанной плоти, подбираясь к артериям и голосовым связкам. Ванцзи отстраненно подумал, что если он запечатает Золотое ядро, то Гуанъяо вряд ли оставит их в живых. Не расправится сразу. Подождет. Потому что не на глазах же Сичэня убивать. Но убьет непременно — его инстинкт убийцы уже пробудился после долгой спячки и властвует над своим хозяином. А если не послушаться? Если пожертвовать Вэй Ином и броситься в атаку — шансы Ляньфан-цзуня выжить будут равны нулю. Победить, усмирить хаос, восстановить справедливость, освободить брата и весь заклинательский мир от влияния этого человека, стать героем. Соблазнительно? Но разве за этим Ванцзи пришел сюда? Нет. Если своей покорностью он сможет выиграть один день, час, одну минуту жизни Вэй Ина — оно того стоит. И это дороже всех побед. Ванцзи отчеканил: — Не. Прикасайся. К нему. — Сделал пару нажимов вокруг точки таньчжун. Тело ответило спазмом на прерывание течения ци, шрамы от дисциплинарного кнута обожгли спину почти нестерпимой болью. Ванцзи стиснул зубы, восстановил дыхание, чтобы взять боль под контроль, когда услышал: — Я по-настоящему хотел лечь с тобой в постель! Вскинулся. Что? Что Вэй Ин только что крикнул? От интимной, неподдельной искренности слов по спине пронеслась волна стыда, расшвыривая мысли. Лицо вспыхнуло, и Ванцзи хватанул ртом воздух. Перед глазами поплыли скабрезные лица монахов, ухмылка Гуанъяо, сдвинутые к переносице брови Сичэня, брезгливость Цзинь Лина. Зачем Вэй Ин вот так? А как же приличия? Репутация? Или это очередная провокация? Кажется, провокация! Вон как Гуанъяо отдернул руку! Как от прокаженного, боясь испачкаться или заразиться. «Удачная провокация», — успокоил колотящееся сердце Ванцзи и принял Вэй Ина в свои объятия. Тот прижался, обвился руками вокруг пояса, заглянул в глаза, подрагивающими пальцами впился в одежды, через них нащупал шрамы, старательно, в меру своих слабых духовных сил, влил ци в талисманы и серебряные вышивки одеяния Гусу, чтобы уменьшить агонию в позвоночнике. Ванцзи почувствовал тепло и слабое покалывание, потом облегчение. Но что стало у Вэй Ина с лицом? Что это за выражение? Ванцзи никогда прежде такого не видел. Или это просто неудачно упал свет? Сделал кожу горячечно-красной, словно у Вэй Ина жар. Или Вэй Ин так вошел в роль, что даже сейчас еще играет на публику? Ванцзи украдкой оглянулся. В перекрестии нечистых взглядов ощутил себя как на ночной охоте в кругу нежити. Одно неверное движение — и накинутся. Втопчут в грязь. Сглотнул предательски завертевшееся на языке забытое слово из далекой юности — «ничтожество!», — утопил противную слабость и желание отступиться, сделать холодное непонимающее лицо и оттолкнуть Вэй Ина. Услышал, как Сичэнь обронил сочувственно, тихо, но так, чтобы всем было слышно: «Вэй Ин всегда был твоей слабостью». Опять для брата неподходящий момент для выяснения отношений? А сколько перевоплощений надо ждать подходящего? Ванцзи сжал объятия, перевел взгляд с Сичэня на тонкую шею Вэй Ина, по которой стекали капли крови. «Одна, вторая, третья…» — считал Ванцзи, чтобы переждать волну стыда и слабости. Стало легко и хорошо. Стыд — его больше не было. Остались только следы растерянности и бестолковое выражение на лице, да глупая мысль: чем остановить кровь? Губами? При всех? Или все-таки рукавом? — Ты понял, что я хочу тебе сказать?! — Ты… — у Ванцзи мысли поменялись с чувствами, чувства с желаниями. Он задержал дыхание, чтобы отделить одно от другого. Начал снова: — Ты сказал… Как же это было тяжело, когда при всех. Когда смотрели. Когда в глазах смотрящих мелькали насмешки. Свидетели? Да. Пусть будут свидетелями. Ванцзи набрал в легкие побольше воздуха, чтобы сказать ясно и громко то, о чем его воспитание не позволяло даже думать наедине с самим собой. Но торопыга Вэй Ин не дождался: — Я хотел… я уже давно хотел быть с тобой в постели! Всей душой этого хотел! Где-то над ухом что-то говорил Сичэнь, где-то на расстоянии пяти шагов что-то кому-то закричал Яо. До Лань Чжаня все эти звуки доносились как из другого мира. Он стоял, вытянувшись во весь рост, с легкими, полными воздуха, и не мог ни выдохнуть, ни вдохнуть. Медленно на него снисходило понимание: Вэй Ин не играл, не провоцировал. Нет! Слишком много бестолкового неуместного счастья было в его глазах. Почти сумасшедшего. Он говорил только для него и только то, что лежало на сердце. Ванцзи посмотрел на небо, словно ожидая оттуда кары и немедленной смерти за испытанное счастье, запрещенное всеми правилами Гусу Лань. Небо тут же в ответ послало молнию, огромную, до самого горизонта; она, как духовное оружие, прорезала пространство. Ванцзи ослепило и повело в сторону, некоторое время он плохо понимал, что происходит, делал что-то вместе со всеми, переступил порог храма, наконец выдохнул, протягивая Вэй Ину подушку: — Присядь. От звука собственного голоса пришел в себя, словно вынырнул из омута. Отрывисто втянул вонь от красных свечей и сусальной краски, смешанной с киноварью. Услышал, как Вэй Ин хлюпает носом, как стучит его сердце — рядом. А далеко, где-то наверху, по крыше шелестит дождь, в глубине храма кричат и суетятся люди, стучат о камень кирки — что-то копают. — Лань Чжань, смотри… смотри на меня. Ванцзи почувствовал ладонь Вэй Ина в своей руке. Попытался посмотреть. Потом попытался снова. У Вэй Ина в этот раз хватило терпения не торопить. Он скользнул пальцами по щеке Лань Чжаня, по подбородку, по груди, сказал тихо, но все с той же странной интонацией, от которой у Ванцзи опять закружилась голова: — Ты замечательный. Ты нравишься мне. Ванцзи захотелось заткнуть уши. Это не ему говорят, это не может быть ему. Это новая шутка, издевка, от которой потом станет очень больно. Ванцзи захотелось слушать Вэй Ина снова и снова. Пусть повторит. Пусть все заново повторит. Еще раз. Чтобы снова кружилась голова и чтобы вот это томление за грудиной никогда не проходило. Ванцзи наконец поднял на Вэй Ина взгляд и чуть не ослеп — это было как посмотреть на открытый огонь. А потом слова Вэй Ина вошли в него как раскаленный металл: — Сердце радуется при виде тебя, люблю тебя, хочу тебя, не могу без тебя, все-что-угодно тебя. Ванцзи принял оголенные комья чувств, каждое слово взорвалось в нем ослепительно и болезненно. Новое лицо Вэй Ина стало размытым, показалось асимметричным. Ванцзи потянулся поправить выбившиеся и торчащие в разные стороны волосы. Вэй Ин перехватил его руку, продолжил: — И еще каждый день делить с тобой ложе. Ты просто по-настоящему нравишься мне. Прятать счастье оказалось совсем не так просто, как прятать себя. Для этого нужны были совсем другие техники. Ванцзи ими не владел, и маска холодности и отстраненности стала давать трещину. — Не хочу никого, кроме тебя, никто не сможет заменить тебя. Можешь делать со мной все что хочешь, как хочешь, мне все нравится, лишь бы ты только пожелал со мной… При этих словах Ванцзи вслед за Вэй Ином сложил три пальца вместе, указал на небо, на землю, затем приложил к сердцу и произнес: — Сердце радуется при виде тебя, люблю тебя, хочу тебя, не могу без тебя. Клянусь. Не узнал свой голос. Хриплый, низкий, непристойный. Ванцзи словно впервые в жизни его обрел. Порыв ветра, ворвавшегося в храм, потушил все горящие внутри свечи, ряд за рядом. Все вокруг погрузилось в непроглядную тьму. «Целовать!» — вслед за ветром пронеслось в голове Ванцзи, и он закрыл глаза, чтобы в темноте лучше чувствовать губами, крепко прижал Вэй Ина к себе, втянул вместе с воздухом заполошное и совершенно откровенное «да!» и опьянел. Поцеловал его — мягкого и послушного, через одежды кожей почувствовал движение ци в меридианах, быстрое и горячее. Телом ощутил свое и чужое желание — такое явное и сильное, что почти не было сил сдерживать себя. Посмотрел привыкающими к темноте глазами в спину удаляющегося в дальние залы Ляньфан-цзуня. Прежний Ванцзи начал бы немедленно бороться с собой, подавлять плотское подобающим образом, но этот новый Ванцзи только сдержал стон и опустил руку в самое интимное место Вэй Ина, почувствовал в ладони тяжесть и жар. Вэй Ин тут же скрестил ноги, прижался еще сильнее, животом и промежностью, заскользил шелком по шелку, снова выдохнул: «Да!» Начал скользить быстрее, точно по тому месту, где у Ванцзи стояло колом. Вверх-вниз. Самозабвенно, быстро, впиваясь руками в пояс, уткнувшись лбом в плечо. Задрожал мелко, горячее и мокрое проступило через одежду, и Ванцзи кончил еще до того, как «да!» Вэй Ина отзвучало в ушах. Наружу прорвалось не только семя, но и слеза. Он дал ей беспрепятственно стечь с подбородка и почувствовал огромное облегчение, а еще — необычный прилив духовных сил: печати, которые вынудил его поставить Гуанъяо, исчезли. — Вэй Ин! — голос задрожал вместе с телом. Ванцзи сжал Вэй Ина. Крепче. Совсем не бережно. Никому не забрать. Никому не отнять. Только вместе, только единым целым. Коснулся чужих губ, почувствовал их сладость, передал в них новую, только что родившуюся духовную силу. Почувствовал в сердце озорство и свободу. Неуязвимость. Вэй Ин начертил в воздухе хитрое дымчатое заклинание и смущенно заулыбался: — Я столько раз на охоте то в воду, то в грязь, то в колодец — не обращал внимания на такие мелочи, а потом доставалось. Особенно Яньли. Она всегда отстирывать принималась, а госпожа Юй — ее ругать, а потом и меня. Позже, в Илине, с водой, стиркой, да и с самой одеждой все не очень хорошо было. Так что я придумал с десяток разных мелких заклинаний, чтобы приводить себя в порядок. Простенькие все, но помогают. Сейчас будем как новенькие. — Талисманы тоже помогают, — одними губами сказал Ванцзи, а Вэй Ин провел рукой по шелкам и вшитым в них серебряным нитям, стал серьезным: — Под талисманами хорошо бы ци спрятать, под заклинаниями не выйдет. Я, конечно, рад и счастлив, что у тебя получилось так усилить Золотое ядро, ты удивительный, Лань Чжань, я восхищаюсь тобой, но пока надо постараться, чтобы никому в голову даже мысль не пришла, что на тебе больше нет печатей. Мы это, конечно, непременно всем продемонстрируем, но давай дождемся удобного момента. Когда Су Шэ вывалил посреди центральной залы с виду полуобморочного Хуайсана, застигнутого врасплох на улицах города, момент для освобождения показался подходящим: все внимание сосредоточилось на Незнайке, на его стенаниях и плаче. «Но не оставлять же этим стервятникам главу клана Не в качестве заложника?» — покачал головой Ванцзи. Хуайсан поднял на него заплаканные, не от мира сего глаза. Очаровательно взмахнул веером. Ванцзи будто впервые его увидел, и что-то в Хуайсане его насторожило. Что-то в нем появилось новое, неожиданное. Это показалось Ванцзи важным, но тут Су Шэ шагнул к ним, встал близко, видимо почувствовав что-то неладное. Ванцзи забыл про Хуайсана, забеспокоился. Фонари уже зажгли, но вдруг в темноте Су Шэ успел заметить свечение ци? — Его надо отвлечь, — жарко зашептал Вэй Ин и прикусил Ванцзи мочку. — Он слишком фиксируется на тебе, его ненависть может стать прозорливой. Ванцзи с неохотой отпустил Вэй Ина от себя, остался сидеть на подушке с сосредоточенным лицом, все еще ощущая горячий поцелуй на губах, вкус Вэй Ина на языке и эхо судорог внизу живота. Тут же почувствовал, что даже воздух вокруг стал другим, тут же заскучал по близости, по прикосновениям, по необычным переменчивым ощущениям, которые возникали под кожей, когда их ци при глубоком поцелуе сплетались в нестабильном и причудливом узоре. Вэй Ин между тем доискивался до Су Шэ, тараторил что-то про Гусу Лань и Юньмэн Цзян. Разрумянился. Ванцзи заставлял себя следить за его словами, а не за тем, как затейливо колыхались пряди волос и красная лента. Удавалось с большим трудом: в голове царила звенящая пустота, в которой медленно поворачивалась разными своими сторонами одна мысль: «Как у Вэй Ина хватает воображения втягивать Су Шэ в перепалку? А силы, вот силы у него на такой яркий и изобретательный спектакль откуда? И как ему удается так быстро становиться совсем другим человеком?» Когда услышал фразу: «Я каждый день совершенно искренне мнил себя исключительным, потрясающим талантом, поистине, мать его, выдающимся и невероятным», — понял по перекосившемуся лицу ослепленного гневом Су Шэ, что провокация достигла своего апогея, одним движением рванулся вперед и прикрыл собою Вэй Ина.