***
— Арсений Сергеевич, зайдите ко мне, — раздался за спиной физика голос Воли, и когда он обернулся, заметил, что директор уже уходит из учительской. Попов поставил журнал на место, успел встретился взглядом со Стасом и последовал за своим начальством. Сначала Шастуна вызывали по громкой связи, а теперь его. Слишком много совпадений, это явно связано. Самого десятиклассника он заметил в холле с потерянным взглядом и сильно расстроенным видом. Это заставило учителя насторожиться еще сильнее. Точно что-то произошло. — Я тут купил кое-что, — сказал Павел, открывая ящик стола, — Специально для тебя, — он достал оттуда небольшую книжку в мягкой обложке и принялся ее листать, когда нашел, что искал, подошел к физику и протянул ему, — Читай, я подчеркнул. — Статья сто тридцать три — принуждение к действиям сексуального характера, — озвучил вслух заголовок Арсений и тут же понял, что перед ним уголовный кодекс. — Там еще есть статья про изнасилования, половые сношения, развратные действия, — сказал медленно Воля, присаживаясь на край стола, — Что-то из этого точно подходит под твои отношения с учеником десятого класса. — Откуда ты знаешь? — спросил Попов, кинув кодекс на стол. — Видел, как Шастун после отбоя ходил к тебе в комнату, — ответил директор, сложив руки в замок, — Я хоть гуманитарий, но сложить два плюс два могу. — А его тоже по этому поводу вызывал? — спросил Арсений, шумно выдохнув. — Нет, его мать приехала, — ответил Павел и, догадавшись какой будет следующий вопрос, продолжил, — Она не знает, и, надеюсь, никто из родителей не узнает, а то поднимется такой переполох: начнутся проверки, и первый, кого снимут, буду я, потому что я — директор школы, — физик опустил взгляд, Воля перевел дух, — это все должно закончиться, Арсений. — Ты меня увольняешь? — спросил Попов, посмотрев из-под ресниц. — Нет, но настоятельно рекомендую поискать другое место работы, — выдохнул Павел, — Ты отличный учитель, я напишу хорошую рекомендацию, везде устроишься, — физик кивнул на его слова, — Конечно, этот учебный год ты доработаешь. Арсений будто протрезвел или снял розовые очки, вернулся в реальный мир. Человек состоял из противоречий, и в этом он прекрасно убедился. Попов долго уверял себя, что это неправильно и что между ними ничего не могло быть. Но стоило ученику подойти так близко, как он сразу же перешел черту. Он знал, что рано или поздно все закончилось бы именно так. Только почему раньше директор не замечал других школьников у его двери, а заметил именно Антона? Закон подлости сыграл. — Хорошо, что Шастуна переводят в другую школу, — добавил Воля, когда он уже почти ушел. Арсений обернулся у двери, и тот добавил, — Будет легче все закончить. По директору школы было видно, что он не верил в какие-либо чувства между ними. Он был убежден, что Попов сам устроил все это. Вот только по факту все было наоборот, и никому от этого не легче.***
Антон рассказал, зачем приезжала его мама, во время обеда. Из-за неожиданного визита он не притронулся к еде, потому что кусок в горло не лез. Конечно, новости никого не обрадовали. Четверка друзей пыталась придумать, как оставить друга в школе. Но после ответов Шастуна, все сдались и приняли тот факт, что парень уедет после классного часа, до которого осталось чуть меньше трёх недель. Он тоже смирился, только до конца еще не верил, что уезжал. Антон не знал, что сказать физику и как он на это отреагировал бы. Не будут же они продолжать встречаться на расстоянии. Тем более он даже не знал, в отношениях ли они с Арсением. Единственное, что ясно и четко знал Шастун, было то, что он хотел спрятаться в их мирке. Чтобы за эти две недели взять от их ночей максимум. Чтобы сохранить в памяти все слова и все стоны. Чтобы сохранить в душе это тепло. Именно поэтому сразу же после отбоя, когда еще все не спали, а в коридорах были люди, Антон стоял напротив той самой двери, нацепив на голову капюшон. Будто не понятно, что это он. Всего три тихих стука и он тут же падал в крепкие объятия. Он прятал нос в шею учителя, который сжимал руками его талию еще сильнее, и вдохнул всей грудью запах любимого одеколона физика. Шастун слышал свое быстрое сердце и такое же чужое, настолько в комнате тихо и темно. Арсений так долго его обнимал, что у ученика закралась мысль, будто это в последний раз. Он тянулся к губам и получил сладкий, но отчаянный поцелуй, который продлился недолго. Попов стянул с него капюшон худи и погладил ладонью по правой щеке, закусывая губу. — Ничего не хочешь мне сказать? — спросил тихо Арсений так, словно не хотел задавать этот вопрос. — Нет, — покачал головой Антон и хотел поцеловать его опять, но физик отстранился, а после отошел к своему столу. — А мне кажется, хочешь, — продолжил гнуть свою линию, — Например, что тебя переводят в другую школу, и в четвертой четверти тебя тут уже не будет, — Шастун откинул голову назад и ударился затылком об дверь, — Зачем тогда пришел? Антон смотрел на учителя, который избегал прямого взгляда. Попов ничего этого говорить не хотел, но знал, что должен был. Должен был это закончить сейчас, чтобы было не так больно. Как пластырь сдернуть одним движением. Должен его отпустить, чтобы дальше не портить подростку жизнь. А у Антона ком в горле застрял такой, что дышать трудно. — Потому что люблю тебя, — выдавил из себя по буквам Шастун. — Я тебя нет, — резко сказал Арсений, сам не веря, как у него это получилось, — Все, что было между нами, самая большая ошибка в моей жизни. Этих отношений не должно было быть, потому что я учитель, а ты мой ученик. Сказал. Сказал то, на что плевал почти месяц. Сказал то, что не являлось правдой. Сказал, а теперь смотрел в глаза, которые медленно начали наполняться слезами. Само лицо Антона не выдало никаких эмоций, а вот глаза его плакали, как и душа. Шастун хлопнул дверью и побежал вниз по лестнице, попутно смахивая слезы. Арсений от хлопка вздрогнул всем телом, а после медленно опустился на холодный пол. Он должен был это сказать. Он сказал. Только как теперь жить дальше?***
Антон рывком открыл дверь в комнату и, увидев целующихся на кровати Диму с Сережей, тут же быстро закрыл её обратно. Хоть у кого-то сегодня должно быть все хорошо. Уже у Паштета он просил сигареты, и тот отдал ему всю пачку, не спрашивая, что случилось. Потому что все видно и так. В пустой и темной душевой Шастун курил одну за одной, даже не замечая, как окурки летели в форточку. Пропускал через легкие дым будто хотел выкурить все из себя. Всю боль. Он давал волю эмоциям: бил кулаками в стену, пока не сбил костяшки до крови. Легче не становилось. Антон смывал кровь с рук, а потом умывался ледяной водой. Опять срывался и кричал на себя в зеркало. Осыпал матом себя, физика и всех вместе взятых. Эмоции душили изнутри, опять подкатывал ком в горле, а глаза начинали слезиться. Он потянулся к пачке сигарет и заметил, что осталось всего пять штук. Шастун затягивался жадно, шмыгая носом. — Любить — это отвратительно, — произнес Антон, упираясь лбом в стекло и выдыхая белый дым.