Янтарная петуния

      Её всё ещё трясет, но она держит себя в руках — настолько, насколько это возможно.       Он умирает — её Туман умирает.       Потому что умирает тело, в котором тот находится. Но Мукуро сильный, он справится. Всегда справлялся. А она просто будет рядом со всем своим пламенем, со всем своим милосердием.       Он наконец открыл глаза. — Здравствуй, моё прекрасное разноглазое чудовище, — казалось, уже позабытый родной японский легко скользил с языка. — Небо… — знакомый-незнакомый голос чуть дрожал, а один из пронзительно-синих глаз мигнул на секунду привычным алым. — Небо… Небо, Небо, Небо… — захлёбывающимся голосом шептал Мукуро, уткнувшись носом ей в живот. — Да. Я здесь, рядом, тише-тише. Я никуда не уйду, буду рядом, слышишь? Всё закончилось, мой драгоценный Туман. Небо рядом.       Тсуна ласково гладила длинные тёмные волосы, не замечая, что сама плачет. Именно Тсуна. Не Петуния — Тсунаёши. И это больно. Так больно, что почти выворачивает её наизнанку.       Все барьеры, все преграды, что она установила, чтобы перестать быть десятым Небом Вонголы — рухнули. В одно мгновение, будто бы их и не было. Тлеющие угли в глубине души в одно мгновение обернулись ревущим пожаром, привычным, но уже позабытым.       Небо горит только рядом с Хранителями. Тоненькая нить связи, пока ещё хрупкая и эфемерная, с каждой минутой набирает силу прямо на глазах. Совсем скоро она восстановится до прежнего состояния, став прочнее любых веревок и цепей. Нерушимой до самой смерти. Хотя, как со смешком была вынуждена признать блондинка, в её случае даже смерть ничего не решала. — Тсу-тян, ты жестока. Ты нас оставила, — укоризненно шепчет Туман, поджимая губы, как обиженный ребёнок. Правый глаз снова вспыхнул алыми искрами, но на этот раз не меняется обратно. Зрачок судорожно изменяет форму с одной цифры на другую, и девушка не знает, нормально ли это сейчас для Мукуро. — Прости, — тихо говорит она, утыкаясь носом ему в макушку. Мукуро в её мире слабо пах лотосами и зелёным чаем. Сейчас он пахнет кровью, затхлостью подземелий и сыростью воды — чужой запах. Не его. Но сквозь соленый металл едва заметно пробивается сладость улуна… и это успокаивает.       Мукуро кивает, и на его лице слепое счастье и привязанность. Это непривычно: щенячий восторг — прерогатива Хаято, а не Рокудо, но Тсуна его понимает. Это ведь её Туман — нестабильный, сумасшедший, жестокий… Преданный, любящий, бесконечно прекрасный.       Её. — Тсу-тян поступила нехорошо, но я её прощаю, — со всей серьёзностью говорит Мукуро, и Тсунаёши видит вместо взрослого мужчины маленького ребёнка. — Меня сейчас зовут Петуния. И Альбина. Конкретно сейчас — последнее. А ты? — Регулус Блэк, — с задержкой в пару секунд говорит Рокудо, а затем снова утыкается ей в живот. Он всё ещё стоит на коленях.       Блондинка слишком хорошо знает упрямство своих Хранителей, поэтому даже не пытается поднять его на ноги. Вместо этого она сама опускается на пол, и Мукуро тычется носом ей в шею, как слепой щенок. Девушка треплет привычный хохолок (и когда он успел поменять облик?), и мужчина тихонько урчит. О недавней истерике напоминают только покрасневшие уголки глаз и сорванный хриплый голос. — В комнате есть посторонний. Ему незачем помнить. — Люциус? Хорошо, Тсу-тян.       Комнату окутывает едва заметной дымкой синего цвета, и, Ками, как же она по этому скучала. Реальность без Тумана тусклая и скучная. Её мир больше не распадается на части. — Эмбер, Ил, познакомьтесь, это — Рокудо Мукуро, — произносит она уже спокойно. Разве что более счастливо, чем обычно.       У Эмбера на лице нет улыбки. Девушка впервые видит вора испуганным. Он боится Мукуро. Она понимает.       Мукуро боятся все, кроме их Семьи. Даже Реборн, сильнейший киллер в мире, боялся её Тумана. Не показывал этого, не позволял этому мешать себе — но он его боялся. Потому что Мукуро настолько близок к демону, насколько это вообще возможно для человека. А хотя… человек ли её Туман вообще? — Приятно познакомиться, — шепчет Эмбер, уткнув глаза в пол.       Сейчас он выглядит действительно котёнком, маленьким, слабым и напуганным. Это странно. Потому что гиперинтуиция говорит, что на этот раз глава воров не играет. Ил только отрывисто кивает и перемещается ближе к вору. Тот вздрагивает, а потом вцепляется в ассасина руками. Его бьёт крупная дрожь.       Мукуро тяжело вздохнул и свернул Пламя, загоняя то под кожу. Петуния тоже вздыхает — синие отблески окутывали её целиком и полностью, пропитывая воздух и переплетаясь с её Пламенем.       Но Эмбер больше не дрожит и, кажется, может стоять самостоятельно. — И что это сейчас было? — выгнула она бровь.       Аловолосое чудовище пожало плечами, что выглядело достаточно забавно — руку Ила он так и не отпустил. — Он жуткий. — Спасибо, — мурлыкнул Мукуро. Петуния и забыла о его парадоксальной способности принимать подобные высказывания за комплимент. — Мне тоже очень приятно с тобой познакомиться.       Стоп.       Нет.       Нет-нет-нет-нет-нет! — Нет! Кыш, кыш друг от друга! Вы не будете знакомиться ближе! — замахала руками девушка, запихивая Мукуро себе за спину. — Тсу-тян? — осторожно произнес Рокудо с вопросительной интонацией, недоуменно переглядываясь с Эмбером. Заметившая эти взгляды Петуния едва не взвыла. — Вот поэтому! Это ж всё равно, что рядом с бочкой с порохом развести костёр. — Все так плохо? — спросил Ил, поняв направление её мыслей. — Ещё хуже! Потому что помимо бочки с порохом рядом находится склад на пять тонн пластита!       Зря она это сказала. Она ведь говорила, что Эмбер ей порой напоминает Мукуро?       Ой.       Дважды — ой.       Всему миру.

***

      Мукуро касается кресла кончиками пальцев, и на его губах играет задумчивая улыбка. В отличие от остальных, он прекрасно знал, почему личный кабинет Петунии имеет столь специфичное строение и расцветку. Он это явно оценил — знать, что Небо пусть и не ждало, но надеялось… Приятно.       Блондинке хочется по-детски рассмеяться, когда привередливый Туман плюхается в гору подушек на полу, подбираясь поближе к камину, и подтаскивает к себе плед, формируя гнездо.       В такие моменты Мукуро всегда напоминал ей какую-то гигантскую диковинную птицу, которую неведомо как занесло в её кабинет. Кёя всегда сбивал её лирическое настроение и обзывал Рокудо курицей. Перепалка обычно перерастала в петушиные бои.       Просто удивительно, насколько теплее в душе всего от одного Хранителя. Воспоминания об остальных больше не вызывают кровоточащие раны в душе. На их месте — легкая печаль и тоска, но не чёрная, смертная, тянущая в могилу, а мягкая и светлая, с привкусом надежды.       Возможно, кроме Мукуро, больше никто не появится… Но он здесь, и этого достаточно.