Всё только начинается!

Когда несколько часов назад раздался жесткий приказ насыщенным животрепещущим голосом, майор уж больно нежно и с ласковым трепетом назвала их вылазку за стену заданием. Линия фронта уж больно горяча. Раскалена. Даже кажется, что на земле четко начерчена горящая черным пеплом и углем ровная линия. И простирается на несколько десятков, а может и сотню километров, где каждый метр пропитан если не густым месивом, то тем, что от него осталось. Линию фронта удалось оттянуть относительно далеко от стены. Как странно. Два абсолютно разных и совершенно непохожих друг на друга мира с ярыми отличиями и сразу врезающимися противоречиями. Одно слово: парадокс. Который заключается в том, что такие два противоречия умещаются в одном мире, и отделяет их друг от друга всего лишь какой-то пласт бетона. По одну сторону которого привычная людская суета: гул торговых центров, переполненных парков, школ, машин, спешащих на важное собеседование строгих людей в серых костюмах с кейсами, весело разгуливающих людей, играющих в салки детей. Кто-то спешит на свидание, наряжается в клуб, а кто-то спешит домой к ждущей с нетерпением семье. Жизнь кипит! И все цветет и пахнет! Люди уже в предвкушении лета, жарких ночей и яркого солнца! Они в предвкушении лучшего! Строят планы на грядущую жизнь, что так естественно человеческой природе и сущности, а именно надеяться на светлое будущее и быть уверенным в завтрашнем дне. В отличие от противоположной стороны, по ту сторону стены. Войска кучками разбросаны по всему периметру, тщательно скрываясь в густых лесах в самых настоящих «чертовых ямах» большие взводы и маленькие, совсем крошечные отряды, живущие одним днем, которые в случае угрозы незамедлительно предупредят ближайший крупный взвод и задержат врага до прибытия подкрепления. Однако недавно от разведки поступил сигнал в кабинет самого верховного главнокомандующего императора Хиираги, где доносилось о том, что неприятель в ближайшие дни собирается захватить небольшой, совсем крохотный, но, безусловно, важный городок относительно стратегии. План по его занятию назначили не раньше, чем через месяц. Однако сейчас счет шел уже не на часы, а на минуты. Враг намерен напрочь перебить планы ЯИДА и занять город намного раньше, окончательно стерев начинающих подниматься с колен людей, задушив их любую возможность еще в зародыше. И действовать решили незамедлительно. Туда пошлют, вернее, уже послали одного из аристократов. Однако руководство ЯИДА тоже не стало тянуть и тушеваться. В течение нескольких часов был разработан экстренный план в самые кротчайшие сроки. Решение было принято поспешно, однако единогласно и обдуманно достаточно быстро, четко и точно спланировано. Единственное правильное решение и рациональный выход из провальной во всех случаях, почти провальной ситуации. А решение это было такого. На освобождение города, в котором уже обосновался враг (а что он там обосновался это уже вероятность, граничащая с фактом), на фронт был отправлен небольшой отряд всего из десяти человек. Казалось бы, такой маленький отряд, да на освобождение целого города, в котором уже обосновался один аристократ, — убийство! Безрассудство в чистом виде! Отряд гребаных самоубийц, либо всего лишь пушечное мясо, основная миссия которого сдержать врага до наступления основных войск. Однако стоит отметить, что отряд этот вызван из-за стены, из самой столицы, что уже само за себя говорит, что к делу подошли глубоко и основательно, с полной ответственностью и готовностью ко всем вытекающим последствиями. Да и каков отряд! Не люди — звери! Даже не нужно перечислять, кто в него входит, достаточно лишь упомянуть, что отрядом руководит майор Хакуя… Ночь выдалась прохладной, если не сказать жутко холодной, тем более для второй половины мая, когда лето наступает уже на пятки. Северный ветер еще несколько часов назад сдул серые облака, но неприятный холодок, вызывающий мурашки по всему телу, остался и уйдет лишь с первыми лучами утреннего солнца. Пар изо рта… Уже пожелтевший и слегка располневший месяц рогаликом втиснулся в бриллиантовую звездную россыпь. Светло… За лесом расстелились посеребренные поля, вдоль речонки, в которой серебряными бликами расплывались крупные обручи от прыгнувшей лягушки или всплеснувшей плавником рыбы. Протяжно стрекочут цикады. Глубоко и насыщенно ухает филин, периодически хлопая размашистыми крыльями высоко над головами в поисках полевок. Так и хочется остановиться, глубоко вздохнуть свежий запах ночи, довольно прикрыв глаза. Однако категорически не хватает и без того ограниченного времени, которое распланировано вплоть до секунды. Чтобы план не сорвался и не полетел ко всем чертям, приходится контролировать, часто залезать в карман, доставать золотые часы и сверять время, удостоверяясь, что все идет гладко как по маслу. До назначенного места осталось всего четыре километра. По сравнению с тем, сколько они уже прошли, это полный пустяк, который запросто можно считать легкой и приятной ночной прогулкой. Именно тут им и пришлось разделиться. Было решено, что начнут дело снайперы генерал-майор Шинья и сержант Роксана с двух высших точек в городе, коими являются водонапорная башня и телевизионная вышка, которые весьма кстати разбросаны по противоположным концам. А пехота, зайдя с разных сторон, подхватит, разбившись на три группы. Командир же пойдет в самое пекло со стороны генерал-майора Хиираги, дабы иметь хорошую подстраховку и прикрытие с тыла, что уж точно будет обеспечено железно. А там уже как пойдет. — Главное, закольцевать, как удав добычу, пока та не удушится, — закинув руки за голову и знатно потягиваясь, бодро сказал Акио с интонацией бывалого знатока, коим, собственно, уже может считаться по праву. — Не каркай, — строго сказал сержант Наруми, пиля глазами в бинокль вальяжно топтавших землю монстров в аристократических чисто белых одеяниях с длинными плащами. Во всем, черти, подчеркивают свое превосходство! Сержант стиснул челюсти и уперся локтем в согнутое колено, поставив ногу на высокий камень в более устойчивую и удобную для наблюдения позицию. Лицо его вытянутое, обрамленное выпавшими из высокого конского хвоста прядями и челкой длинных каштановых волос, серьезное, лоб слегка нахмурен без больших глубоких морщин, а брови немного сведены к переносице. Скорее, выражение его лица можно назвать сосредоточено покойным. Совершенно не остервенелым, без дикой ужасающей гримасы и оскала. Да и незачем нарочно будоражить и кипятить в себе кровь, чтобы глаза застелила пелена бешенства и вдруг вспыхнувшей ненавистью, нарочно раздраконенной, полностью затуманив рассудок, который должен быть холодным и от того практичным. И глаза его карие так и благоухают и пышут непоколебимым спокойствием. Сержант достаточно суеверен, как и многие вояки. Даже Рицка страдает подобным недугом. Поэтому он и прервал Акио, чтобы тот заранее не загадывал и не наговорил лишнего.  — А то сглазишь. — По-моему, слишком ты суеверен, — ответил Акио, хотя сам подумал, что верно-то он говорит, но все равно добавил со смешком, — товарищ сержант! — А как, по-твоему, без этого? — не отрываясь от наблюдения, как бы спросил Наруми. — В наше время без веры никак нельзя. Да ты и сам это знаешь, только в силу своего упрямого характера продолжаешь стоять на своем. — Да ты что? — разгорячился Акио, встрепенувшись индюком, — «всуе» — значит «по-пустому». Получается, совершенно ясно, что суеверие — это пустая вера! Стало быть, она бывает и не пустой, и в этом состоит огромная разница от веры в ее главном значении. Но это сейчас не важно. А важно то, что все эти суеверия — пустышка! А люди, вон, даже мы с тобой, и вообще, не могу сказать, что все, но многие где-то на подсознательном уровне начинают верить в свои же фантазии! — Да не скажи! — поспешил возразить сержант, даже оторвавшись от бинокля, слегка встрепенулся от разворачивавшегося будоражащего разговора. Но вовремя опомнился, и вновь вернулся к своей обязанности со спокойным лицом. — Все приметы и суеверия это последствия, которые проявлялись после каких-то определенных закономерностей. Вот, что я тебе скажу. Не просто так им предки следовали. Суеверия опираются на жизненный опыт. Сержант замолчал, прислушиваясь к слабому шуршанию запутавшегося в листве ветра и внимательно всматриваясь, не упуская ни единого лица, во вражеские фигуры в белых плащах, рассыпавшихся по всему городу. — Один раз мы уже посчитали их недальновидными, — продолжил Наруми, — и вот, к чему это привело. Вон, смотри, — кивнул он в сторону направленного бинокля, словно бы Акио тоже может их разглядеть также хорошо, как и он, — их тоже считали пустой верой, — то ли задумчиво, то ли еще как-то протянул сержант, а все оттого, что уловил пару секунд назад не то, чтобы лично знакомую фигуру, однако очень известную. И, безусловно, неприятную, конечно, если считать чисто с вражеской стороны. А другой, собственно, и быть не может! И в тот момент, когда в голове Наруми судорожно заскользила навязчивая мысль, что он упустил что-то нечто очень важное, и сейчас пытается отчаянно поймать глазами ту самую знакомую фигуру, за данной особой уже давно пристально и внимательно, с противоположного конца города, наблюдают и не упускают из виду, держа ту на прицеле, словно бы впиваются ей в спину зоркие глаза, от которых так и пышет суровой одичалой жестокостью. Черное металлическое острие без колебаний твердо ждет, опасно блеснув лунным серебром лишь один раз, когда легкая, совсем незаметная, тоненькая, как невесомая серебряная паутинка, блеснувшим лезвием натягивалась тетива все туже и туже, когда Рокси отводила назад высоко поднятый правый локоть, знатно прищуриваясь. Лук большой, по размеру схожий с английским, но изогнут как корейский, из глубокого насыщенного чисто черного металла с небольшими зелеными вставками-узорами. И как только натянулась тетива, левый глаз крепко зажмурился, когда у правого внезапно зажглась зеленая точка, которая раскрылась, словно из бутона, лепестками какого-то странного цветка с острыми лепестками. И все стало как на ладони. Получше всякого бинокля. Демоническое оружие — непростое. Особенной серии. У Рокси оба глаза — алмаза. Зоркие, как у орла. И реакция такая же быстрая и незамедлительная. И что самое важное, так это ее очаровательная способность, можно даже сказать дар. Решения она принимает молниеносно и исполняет их с такой же скоростью, без сомнений и без лишних пустых обдумываний. Как идеальный киллер, который никогда не промахивается, никогда не задает лишних вопросов (а по факту вообще их не задает), делает все четко и быстро, и по правде пользуется большим спросом, если можно так выразиться. Рокси сидит почти на присядках, на одном колене. Плащ, который полагается по форме, она носит иногда и совершенно нечасто. По крайней мере, летом. В особенности в зимнюю холодную пору, или уж на крайний случай на холодное раннее утро с мокрой росой, которая размазывается ветром, стекает по круглым носам черных кожаных сапог с высоким голенищем. Форма ее стандартная женская армейская. Черный китель, подпоясанный белым поясом с золотой пластиной, с пуговицами под цвет золота в два ряда и зелеными погонами и вставками, как и на черной юбке-шортах. Волосы ее длинные каштановые необычного отлива, передние пряди которых собраны по бокам в два высоких хвостика, отчего кажутся еще пышнее и гуще, как грива у льва. Честно, прическа ее вводит в ступор каждого. Уж больно молодит она и так ее юное лицо. На что она отвечает, что, а какая ей, собственно, разница до всех, если ей так удобно? Человек этот сам себе на уме. И это хорошо. И человек она верный и исполнительный, что, возможно, важнее всех других лучших, отличительных и исключительных, с положительной точки зрения, качеств бойца. Она всегда безоговорочно следует приказам своего главного командира и следует важным, первостепенным правилам, за неисполнения которых можно и жизнью своей поплатиться за чужие отнятые по глупости. Есть такое понятие, закон, табу: Ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не выдавать свое желание убить неприятеля преждевременно. Насколько бы велико оно ни было. Вот и сейчас, как она ни сводит зубы до скрежета, выстрелить она никак не может, пока стрелка часов не ударится секунду в секунду с назначенным моментом. Остается только наблюдать. Тихо и незаметно. Особенно аккуратно нужно быть с этой весьма знаменитой в определенных кругах особой, которая вальяжно и по-хозяйски, совершенно не спеша разгуливает по руинам бывших зданий и по растреснутой земле с крупными кусками асфальта. Чесс бель. Чистая аристократия. Миловидная. Миниатюрная. С молочной лоснящейся кожей. Стройная и совершенно невысокая фигурка, но с отличными формами. Тонкие запястья, узкая лодыжка, небольшая ножка, обтянутая высокими сапогами из черной кожи. Аккуратное небольшое личико, на котором всегда красуется вечная ухмылочка. Тонкие бровки, алые большие глазки с кошачьим разрезом. Губки тоненькие нежно-розовенькие, из-под которых постоянно выглядывают остренькие клыки, игриво поблескивая. А заостренные ушки скрыты под густыми немного вьющимися волосами цвета индиго в пушистой прическе-каре, обрамленной белым ободком с двумя какими-то заостренными драгоценными черными камушками, уж больно напоминающие рожки. Чистый белый цвет — цвет истиной аристократии. И платье у нее соответствующее аристократке. Белое, с пышной юбкой выше колена, казалось, сияет. Лишь выделяется черный корсет под пышную грудь, отдельно надевающиеся длинные рукава-фонарики, тонко связанные с отдельным элементом декора: черным воротничком с большой золотой брошью, плавно переходят в длинные изящно обтягивающие тонкую ручку митенки (по-простому перчатки без пальцев). Но настораживает совершенно не то, что Чесс Бель является даже не то, что непростым вампиром, а самым настоящим аристократом. И мысль быстрая, мгновенная, скользит молнией. Настораживает не она, а тот, кого она постоянно сопровождает вместе с Хорн Скульд, которая вместе с ней делит звание семнадцатой прародительницы. И это не кто иной, как тринадцатый основатель Кроули Юсфорд. Формально. Первое впечатление уже устрашает. Огромный, под два метра ростом, широкие плечи, развитые мышцы груди, мощная шея. Отлично прокаченная в течение нескольких веков каждая мышца стального тела. От него так и искрит силой, бешеной энергетикой и мощью. Звериной мощью. Мурашки по коже от одного его вида. Хотя глупо отрицать, что он невероятно привлекателен. От него веет мужественностью, которую просто не может не заметить противоположный пол на уровне подсознания и заложенных инстинктов. Однако чисто выраженные вампирские особенности, такие как острые уши, резцы и… Рокси чуть ли не передергивает плечами. У нее все замирает внутри и падает вниз, как тяжелые камни, только от одного его вида, который уже нагоняет страх. И тогда становится так жутко, так дико. Особенно если его заинтересованные красно-бардовые насыщенные глаза мельком, а в худшем случае и задержались на тебе, уж не говорить о том, чтобы остановились. И тогда сердце начинает биться о грудную клетку, как птица, пытающаяся улететь, убежать от ярой опасности в противоположном направлении как можно дальше отсюда. Рокси не понимает и, наверное, никогда не поймет, кто вообще сможет выдержать подобное, подобную пытку? Уж и не говоря о сражении с этим чудищем. Хотя есть один, всего один человек, который не боится его (в чем по идее можно было бы сомневаться, если бы не повседневно-сухое выражение лица того человека, которое вообще слишком трудно охарактеризовать, к слову, всегда) и даже сражается с ним. На равных. Что пугает еще больше и добавляет ошеломляющий и сбивающий с толку эффект. Нет, это ни Гурен, ни Шинья и даже ни Курэто, как вы могли подумать. А кто может сражаться с монстром на равных? Хотя возможно, так кажется со стороны, однако Кроули сам признает это, что видно по его выражению лица. Правильно, только другой монстр. Ветер стих. Унялся. Листва больше не шепчет. Не слышно ни изредка подающих голос ночных птиц, ни стрекотания кузнечика, цикад, ни уханья филина, ни размах широких крыльев. Как будто бы вся природа спряталась, заснула и убежала подальше, чувствуя неладное. Затишье перед бурей. Даже мерцание бледных звезд и сияние желтого месяца уже не кажутся такими яркими, а наоборот приглушенными, меркнущими. Рокси потянулась в карман к часам с крышкой под золото, на котором выгравирован опять какой-то другой герб. Черные стрелки часов настолько тихо стучат, идут, что услышать даже работающий механизм просто невозможно. Никому. Однако то ли она так настроена, что у Рокси уже пошли галлюцинации, где с каждым ударом стрелки, она слышит тикающий звук, то ли это ее сердце отбивает такт. В любом случае это не важно. Сейчас ничего не важно кроме приближающегося момента, который уже вот-вот, уже на подходе. Совсем немного, совсем-совсем. Еще чуть-чуть… Тихий нервоз бьет по коже изнутри. Ощущение противного волнения, задевающего крыльями стенки желудка и ребер. Сколько бы ты это ни делал, все равно тихое волнение присутствует. Ничего. Когда-то ей было все равно на подобную мелочь. Когда волнение притуплялось с чувством ответственности за других. Она-то сама всегда могла уйти, улизнуть, если что могло пойти не так. Когда она была сама за себя. Хорошее было время… Из которого она, к счастью, вырвалась. Вот такие вот противоречия. Хотя, если подумать, вся наша жизнь состоит из противоречий и постоянного выбора. Почему из противоречий? Потому что наш последующий выбор может кардинально не соответствовать логическому продолжению предыдущего. Большая стрелка поравнялась с маленькой. Добегает секундная. И… Время! — Начинаем! — Пошли! Пошли! Пошли! Пошли! Свист… Хлопок…. Оглушительный и, казалось, разрывающий перепонки внезапный взрыв рубанул уже устоявшуюся тишину. Едко-оранжевое облако вспыхнуло, развеяв темень, когда тонкие, словно синие электрические заряды почти слились с неоново-зелеными настолько близко, что кажется, закручиваясь в спираль, стрелой ударились о землю. Свист. Удар. Треск. Тяжелые камни разлетелись в разные стороны вместе с растреснутой землей. Поднялась пыль, заполнив собой каждый свободный уголок густым непроглядным облаком. Стало жарко, горячо. От прежнего холода не осталось и следа. Воздух накалился, загустел, потяжелел. Тонкий запах гари вливается в нос с потоками воздуха. Горящий пепел разлетается яркими красными огнями, а на земле валяются клочки белой ткани. Протяжный и резкий крик беркута уж больно гармонично врезался в уши. Черно-зеленый силуэт громадной птицы спикировал вниз прямо острым клювом, расправив двухметровые мощные крылья и вбился в землю, которая тут же вспыхнула, затряслась и задрожала. Обрушились и так наладом дышавшие бетонные каркасы домов. Не успела птица удариться о землю, как еще одна уже расправила яркие черно-зеленые крылья, пышные перья ее распушились, удлинились и рванулись более мелкими птицами. Молниеносно, слишком быстро, настолько быстро, что слились в неоново-зеленые полосы. Свист. Грохот. Звук бьющегося стекла накрыл как куполом. Ударная волна сметает хилый костяк зданий. Выбивает до конца еще где-то оставшиеся окна. Это давно уже не город. Дыра. Огромный котлован. — Пронзай врагов, Бьякомару. Сотри их всех в пепел… Бах! Палец легко нажал на курок. Вспыхнуло синим. Странное пламя охватило центр города в радиусе нескольких метров, накаляя каждую частичку воздуха еще больше, еще сильнее. Белые острые клыки мощной пасти блеснули сквозь синее пламя. Огромная зверюга выпрыгнула, растерзав стоявших на его пути острыми когтями, топча их мускулистыми лапами, из-под которых сразу же посыпался разгоряченный пепел. Гигантский саблезубый белый тигр зарычал, опасно сморщив морду, длинные усы всколыхнулись, нос чуть подпрыгнул, а неоново-голубые глаза, как тот самый огонь, вспыхнули еще ярче на фоне ослепительно-белой шерсти с неоновыми полосами. И растворился так же быстро и неожиданно, как и появился. Существа в белых одеяниях слетелись моментально. Как и планировалось. В самый центр. Сразу видно, низших рангом отправляют на разведку, как пушечное мясо. А они наверняка воспринимают это как символ чего-то стоящего, например доверия, и их переполняет чувство удовлетворения от своей значимости, от того, что они непременно исполняют что-то невероятно важное. Выходит, люди и вампиры не так уж и отличаются друг от друга. Замелькали белые плащи и капюшоны в том же месте, где пару секунд назад разорвал часть рядовых и испарился, не оставив после себя ничего. Красные глаза мелькают, быстро дергаются, озираются. Но их застали врасплох. Зверюги, уже не один тигр, напрыгнули на них кольцом прямо откуда-то сверху, откусывая головы, прожевывая их кости как семечки, похрустывая, топча их мощными лапами и деря их когтями на крупные уже загоревшиеся куски с искрящимся пеплом. Из горящего синего пламени, словно из самой преисподней, выпрыгнула мужская черная фигура, делая глубокий замах обеими руками над головой гуань дао, с блестящими глазами и широко растянутой ухмылкой маньяка. Широкий клинок (где-то в шестнадцать сантиметров в ширину и семьдесят в длину) опасно блеснул, отражая яркие всполохи, буквально прорубая себе путь сквозь огонь. Следом за ним почти синхронно выпрыгнули, отлетая в разные стороны, Шин и… кто-то странный, страшный, даже жуткий, но уж больно похожий на Тому… От веселой задорной улыбки, с которой парень всегда ассоциировался и что казалось его неотъемлемой частью без которой просто невозможно было представить жизнерадостного и доброго Тому, не осталось и следа, а на месте ее теперь сухое, страшное своей черствостью и остротой спокойное выражение лица, как будто бы все так и должно быть. Бледные губы сбиты в одну слегка припущенную безразличную бледную полосу, а глаза темные и непросветные, как покрытые одной сплошной безразличной пеленой, переходящей сплошным градиентом от темно-зеленого сверху к грязному оранжевому смешанному с зеленым. Сильные руки делают глубокий боковой замах широким ярко-зеленым лезвием топора с метровой рукоятью из черного металла. Противный хруст и треск. Ломаются кости. Красные капли ударились о кожу, растекаясь по щеке под давлением скорости, попутно пачкая короткие длинными локонами темно-желтые волосы. Пепел замелькал перед глазами, смешиваясь с мутными и совсем нерезкими, размытыми образами, из которых выделялась общая заостряющая на себе внимание — белые резцы и красные глаза с белым одеянием. Полетели головы, расколотые пополам черепа, которые без применения проклятия рассыпались в прах со временем. А пока все хрустит под ногами в буром месиве, витает запах крови и горелой кожи и ткани. Все так грубо, жестко и без особого изящества, но с особым мужественным шармом. В отличие от лезвий Шина, которые не крошит кости и раскалывает черепа рубящими движениями, а рассекает тонкими и острыми лезвиями плавными, почти скользящими режущими движениями. Пока все внимание устремилось к ним, подкрепление стягивалось со всех концов города. И пока командиры быстро направляли своих солдат на усиление обороны одной части города, другая так же была наполнена криками, рычанием, звоном битого стекла и хрустом и запахом гари. И посреди всего этого бедлама стояла Шигурэ, со скрещенными на груди руками. Маленькое короткое движение. Вдруг она резко расправляет руки и сплетенные между собой нити куронаги расправляются и становятся ярко-зелеными в тон десяти кольцам на ее пальцах, когда кровавые брызги всплескиваются, как фонтан. Куски мяса вместе с костями разлетелись в разные стороны и вспыхивают, только ударившись о землю. А те, кто по каким-то причинам не попался в ловушку Шигурэ, взрываются один за другим. Саюри что-то шепнула почти одними губами, и ее меч распался на небольшие бумажки, которые словно подхваченные вихрем, закружились по спирали вверх и резко, подобно иглам разлетелись в разные стороны, впиваясь в бледнолицых с округленными в непонимании красными глазами. Бах. И от них ничего не осталось. Небольшое короткое движение двумя пальцами, вырисовывающие в воздухе символ, и в руках Саюри появились два небольших ножа с длинным острым клинком. Саюри словно кошка с неожиданно и непонятно откуда взявшимся остервенением накидывается вперед с кукури на врагов, рассекая длинными однотипными глубокими порезами грудь, отчего те сразу же загорались с удушливыми криками. Но вдруг сердце сжалось до размера сухофрутка, что-то больно кольнуло, неприятно расползлось по всему телу, упав вниз, попутно скребя по стенкам. Не помня себя Саюри кинулась в сторону, да так быстро, что казалось летит, не касаясь земли. Дура! — Осторожно! Саюри так и не поняла, то ли вслух, то ли про себя прокричала она, но горло вдруг вспухло, как при болезни, и охрипло. Неизвестно, что было больше, ее огромные глаза либо широко раскрытый в крике рот. Мито немного растеряно обернулась назад. Такое ощущение, что она выпала из реальности на небольшой промежуток времени. Перед ней вампиры рассыпались в пепел и прах, кагуцучи только и делали, что сияли. Но… почему ее мысли далеко не здесь? Вот дура, задумалась! И, о, конечно, самое время себя сейчас отчитать! Девушка обернулась назад и увидела брызнувший красный фонтан и капли свежей крови, сползающей с длинного ножа, и Саюри, почти склонившейся пополам, опиравшись о свои колени и тяжело дыша, рвано хватая воздух. Немного отдышавшись, Саюри молча подняла свои полные осуждения темные глаза, которые просто орали благим матом. Мито немного сконфужено отвела голову, попутно мотая ей, как бы извиняясь и говоря, что сейчас не до этого. Если бы это был Гурен, у меня бы уже разорвались перепонки от его ора. Но Саюри лишь недовольно нахмурилась, но даже она хотела сказать что-то явно не очень лестное. Однако вдруг прогремел взрыв с такой силой, что девушки рефлекторно зажали уши, дабы не разорвались перепонки, и вместе с землей подпрыгнули на месте. Ударная волна снесла их и отбросила куда-то в сторону вместе с кусками бетона и камней разрушенных зданий. Их нехило приложило к земле. Сдавленные крики вырвались из горла, когда их нехило приложило и протащило по земле с осколками, разломанными острыми кирпичами и по остальному мусору. Что-то больно хрустнуло и потемнело в глазах при ударе затылком. Голова раскалывалась, как будто по ней ударили топором, в ушах зашумело, но на удивление не так сильно, как могло бы быть. Но… на самом деле, такое странное ощущение, граничащее с бредом… Будто бы их коснулось что-то мягкое и большое, как длинными перьями, и что не дало раскрошить черепа в щепки… Рефлекторно открытый рот немного смягчил последствия, шум начал медленно уходить, темнота в глазах исчезать, но встать было почти невозможно. Жуткий полу стон полу хрип тяжело вырвался из горла. Отдаленно и где-то далеко-далеко слышались взрывы, грохот, рычание и крики, лязг орудий… Глаза закрываются… Что-то падает, взрывается, но не здесь, а далеко-далеко. Что-то происходит, но не с ней. А… тогда… где она? Провал в темноту, в мягкую и сладкую дрему, из которой вдруг выводит нарастающий звон в ушах, пока не дошел до такой громкости, что просто невозможно не открыть глаза, иначе взорвется голова. — Что это было? — наконец выдавила из себя Саюри дрогнувшим и почти сломанным голосом, пытаясь встать хотя бы на четвереньки, когда Мито, дико шипя и держась за голову подала ей руку, помогая подняться. Кости ломало так сильно, что хотелось выть, но звон в ушах не выносил даже масли о громкости. Яркие оранжевые блики всполохами отражались на коже. Вдруг почувствовался невероятный жар, отчего капельки пота стекли с висков. Осознание вдруг медленно начало просачиваться, отражаясь в широко раскрытых глазах, уступая место неожиданно охватившему ужасу. — Это же башни Шиньи и Рокси, — почти прошептала Саюри, еле выдавив слова из охрипшего горла. — Твою мать, — воскликнула Мито и от этого резко хватанулась за свою голову и поморщилась, — эти суки вычислили наших снайперов! — И что нам теперь делать? Там же и Рицка была. Ее не могло не зацепить! — Молиться, — коротко отрезала Мито, все еще держась за голову. — Надо срочно найти остальных и соединиться с ними, — она сделала шаг и чуть не рухнула вниз. Ухватив ее за кисть, Саюри закинула руку к себе на плечо, обхватывая Мито за пояс, попутно волоча свои ноги. — Девчат, вы как? — отдаленно послышался взволнованный голос Акио, который был совсем близко. Уставшие и почти разорванные тела вдруг подхватили сильные руки, придерживая за талии. — Все нормально, — прохрипела Мито с натянутой улыбкой, более смахивающей на оскал, чувствуя все больше и больше как обмягчает в руках обеспокоенного Томы, и как он еще сильнее прижимает к себе. — Тихо, — строго шикнул он, смахивая дорожки крови с ее виска, — не разговаривай. — И когда все пошло не по плану? — тихо спросила Саюри немного прорезавшимся голосом, одной рукой держась за шею Шина (ну, как держась, он ее держит), а другой за окровавленный бок. Опять что-то громыхнуло вдалеке и вдруг упало прямо перед ними, вбиваясь в землю, засияв зеленым и закрывая куполом. Зеленый щит завибрировал и вспыхнул, когда в него что-то врезалось, и так же быстро исчез, открывая кучки горящего пепла. Одной рукой Наруми вытащил трезубец, что-то с него смахивая, а потом развернулся к остальным, окидывая всех взглядом и оценивая нанесенный ущерб. В карих глазах что-то скользнуло, что-то странное и печальное, но что растворилась в черноте зрачка. Видок у него тоже был не лучше: скомканные волосы вперемешку с бордовым, губа рассечена, в некоторых местах разорван китель, покрытый багряными пятнами. — Когда стало понятно, что за аристократ основался в городе, — ответила оказавшаяся рядом Шигурэ, удерживаясь за ребро рукой с разорванным рукавом, юбкой и окровавленной белой перчаткой. До этого молчавший и упорно что-то рассматривающий Акио, потер красной со сгустками перчаткой красный висок, откидывая скомканные красные волосы с грязного лица назад, тяжело вздохнул, блаженно выпустив пар и прикрыв глаза, макая ресницы в густые бордовые дорожки. Но вдруг резко распахнул их, встрепенулся, неожиданно подался вперед, наискось выставляя гуань дао, и кубарем отлетает в противоположную сторону. Акио поднимается еле-еле, почти на трясущихся ногах, опираясь на металлическую жердь крепко стиснув зубы и хрипя. Отряд проследил за уставленными голубыми глазами, и почти синхронно защемило в груди и все обрушилось вниз, неприятно скребя по стенкам ребер. — Ну и ну, — раздался задорный голосок с детским весельем, — людишки набежали целой сворой, — почти промурлыкала она, а затем кошачьи красные глаза с искорками предвкушения мечтательно и даже с любопытством обежали каждого, почти ни на ком не задерживаясь, и надменно фыркнула. — Грязный, грязный скот, — произнесла она так слащаво, как сюсюкается с котенком, — грязный, потрепанный, разорванный и такой жалкий, — продолжила она, состроив жалостное личико, а потом резко захихикала, растянув губы и обнажая клыки. Ее глаза вновь остановились на полыхающих фиолетовым огнем, и она так наигранно, с высока, как будто она смотрит на нее с небоскреба, самодовольно поправила аккуратно уложенные кудри изящной ручкой, нагло ухмыляясь. Сучка, подчеркивает свое превосходство! — Смотреть на вас жалко, — со смешками произнесла она, хитро и лукаво прищурив и без того кошачьи глаза. О-о, как же ее раздражали эти упорно смотрящие с нескрываемой ненавистью и злобой живые и несломленные глаза! Эта аура, эта сила воли, которые так и хочется сломать! — Аа-ах, — мечтательно слащаво протянула она с небольшим аристократическим румянцем на белой коже, окинув всех взглядом и зацепившись глазами за чистые голубые глаза Акио. И продолжила, заигрывая с ним. — Я проголодалась… — Не увлекайся, Чесс! — вдруг окликнула ее внезапно оказавшаяся рядом молодая женщина с утонченным внешним видом и утонченными манерами. Гордость, достоинство и аристократическая холодность сияла на каждом сантиметре ее мраморной кожи, отражаясь в каждой черте ее прекрасного лица. Волосы ее подобны золотым нитям, придерживаемые черным ободком с небольшими остро ограненными камнями и посеребрённой вставкой под цвет вставкам на наряде из облегающего рубашки-жилета, украшенный отделками, с расклешенными рукавами и большим вырезом. До талии силуэт остается облегающим стройную фигуру, прямо как по моде позднего Средневековья, но к низу постепенно расширяется в пышную длинную юбку, что открывает ее правую ногу в длинных черных чулках и сине-черных туфлях на высоком каблуке. Вся одежда украшена посеребренными элементами: оборками на рукавах и на чулках и полосами на корсете. Гордость, достоинство и аристократическая холодность сияла на каждом сантиметре ее мраморной кожи, отражаясь в каждой черте ее прекрасного лица. Даже внутри зарождается что-то странное сначала от ее вида, а потом от осознания захватывает дух. Она сама является яркой представительницей этого самого исторического периода. И невольно понимаешь, что с Кроули они идеально гармонируют и смотрятся, как с одной идеальной картинки. Еще бы, его правая рука. — Ну, Хоорн… — разбив свой образ, жалостливо проскулила она, чуть ли не притопнув ножкой. — Так же не интересно! Ты всегда меня останавливаешь! Скульд прикрыла безразличные глаза, слегка дернув пышными ресницами, дескать «делай, что хочешь», и, оставив тщетные попытки, которые заранее были обречены на провал, продолжила стоять, скрестив руки под пышной грудью. — Вот и славненько! — довольно воскликнула Чесс, чуть ли не захлопав в ладоши от радости, и, вновь надев все ту же маску, потянулась к округлившему глаза и вообще не понимавшему, что происходит Акио. И что ему сейчас делать? Он без сил и еле-еле опирается на жердь своего оружия. Черт! Чуть ни не оскалился Акио. С одной стороны ему хотелось рассмеяться в голос от своей слабости и беспомощности! А с другой ему захотелось рассмеяться ей в лицо. Он явно понравился этой девице! Ох, сложно даже представить, что она с ним сделает. Акио аж поморщился от картин, возникших в его голове как по заказу. Не, уж лучше помру, а живым не дамся! Вампирша уже потянулась к Акио с блестящими от нетерпения глазами и широкой ухмылкой. Ах, от одной мысли о подчинении себе сильного мужчины у нее будоражит кровь, заставляя приятно растекаться странному, необычному и давно не тревожащему ее чувству! Чувство предвкушения острых ощущений и эмоции, чувство его восхищения, боготворения и вознесения ее! Он будет унижаться, ползать у ее ног, лишь бы коснуться ее, лишь бы она подарила ему взгляд, лишь бы пустила к себе, будет пытаться лизнуть каждый ее пальчик, целовать то место, по которому ступала ее аккуратная ножка, подобно верному псу, и молиться, чтобы она оказала ему честь, испив его крови… Ах! Вдруг резко что-то черное и густое с жутким ревом, словно из самой преисподней, и рычанием зверя пронеслось прямо между ней и Акио, выдергивая ее из своих мечтаний и разделяя их. Это что-то черное с человеческими чертами оставило после себя глубокую борозду раскуроченной земли и остатками асфальта. — Ай! — вскрикнула Чесс, отдергивая ручку и отпрыгивая в сторону. — Чуть не задела! — с ноткой испуга сказала она уже рядом с напарницей. — Я же тебя предупреждала… — как и всегда спокойно с присущей аристократической холодностью ответила Хорн. — Кто посмел… — развернулась она с остервенением и с сужеными вертикальными зрачками, а затем замерла. Было видно, как кошачье выражение ее лица менялось прямо на глазах, стали более острыми, жуткими и совсем не милыми. Она сгорбилась, ощетинилась, оскалилась, сморщив нос настолько, что острые клыки выдвинулись из челюсти, а длинные пальцы скривились. — Ты.! — зашипела она с дикой ненавистью, чуть ли не выплевывая желчь, и попыталась натянуть на себя маску презрительности и пренебрежения, а в самих зрачках что-то завистливо блеснуло. Рицка стоит с гордо выпрямленной осанкой победителя и с гордым спокойствием, слегка вздернув подбородок, но надменно, словно она ничего не стоит, смотрит свысока, точно так же, как совсем недавно смотрела на жалких букашек сама Чесс. Вампирша сжала челюсти почти с рычанием. Каждой клеточкой своего тела она чувствует это оскорбительно-унизительное и презрительное отношение, исходящее от брюнетки, давящее на тебя, как палец надоедливое насекомое, и заставляющее невольно сжиматься в клубок, давясь слезами обиды. Как? Да как она смеет так даже смотреть на нее?! И это чувство ей совсем не нравится! Мерзко и унизительно! А позади Рицки подстать ей возвышались Шинья, удерживая крепкими и сильными руками винтовку без единого колебания, и Рокси с темными, покрытыми затуманенной пеленой и широко раскрытыми глазами, пышущие угрозой и ненавистью, держали их и ситуацию под контролем. Сделайте лишь намек на движение, и ваши черепа размажет по земле… Да что эти люди себе позволяют.?! Это о них говорили, что они опасны? Верно… они действительно представляют угрозу. — Как вы, целы? — наконец говорит Рицка медленно, протяжно, с еле приподнятым уголком растянутых ухмыляющихся губ. Ровный, спокойный голос ошпаривающей, раскаленной рекой лился из ее уст, а возвышенно-брезгливый взгляд насмешливых карих глаз неприятно колол, пронизывал, выворачивая наизнанку. Каждое ее слово, движение наполнено величием, что просто взбесило Чесс! А потом шутливо присвистнула, — что-то вы какие-то помятые. Что, неужто тяжело пришлось? Небось, сдались уже, наверное? — язвительно спросила она подначивающим тоном. — Хе-хе, командир, — вдруг оживился Акио, широко улыбнувшись, почесывая затылок. — И в мыслях не было! Чесс вновь неприятно зашипела и захрипела, цедя сквозь зубы, напоминая о себе: — Что, тебе все мало? — вдруг прохрипела она Рицке, чуть ли не заставив ее свести брови к переносице, а Хорн почему-то оставила ее слова без привычного внимания, словно бы слышит это не в первой. Даже странно, ведь обычно она всегда следит за тем, чтобы Чесс не ляпнула чего лишнего. Но Рицка нашла в себе силы оставить ее слова без внимания и даже не задумываться над сказанной ей ерундой, ведь ничего так не задевает эгоизм и не унижает, как игнорирование и подавление этой самой наглости. И вообще, к чему эти слова? Повисла тишина. Замолкло все живое: и кузнечики, и цикады, чьими песнями была наполнена майская ночь, и завывание ветра. Лишь потрескивал огонь, занятый пожиранием оставшихся от города обломков. Они все кого-то ждут… Но кого? Смешной и бессмысленный вопрос, на который, к сожалению, ответ очевиден, но в который не хочется верить до последнего. И этот кто-то не заставил себя долго ждать. Сначала один камешек скатился и ударился о землю, потом упал второй, обломок под давлением тяжелого тела. Послышался небольшой треск то там, то здесь, который то и дело раздавался то с одной, то с другой стороны, отчего казался повсюду. А затем наконец раздались намеренно медленные тяжелые шаги, от которых, казалось, содрогается в страхе и дрожит сама земля. Сердце больно забилось о ребра, чуть ли не ломая их и не вспарывая грудь. Каждый удар шумным барабаном отдавался в ушах, висках, и вообще, казалось, проходил рябью даже по костям. Капелька холодного пота скатилась со скомканных бурых волос, оставляя после себя грязный след. Неконтролируемый мерзкий страх начал холодными скользкими пальцами ковыряться где-то внутри и плохо скрываемый ужас комом подступили к горлу, мешая нормально дышать. О Боже… — Какая встреча, Рицка!