Дерево на ветру

Сердце так заходилось от стука, выпрыгивая из груди, что вначале Хазан думала — не уснёт. Она лежала поперёк кровати с наиглупейшей улыбкой во всё лицо, прокручивая в памяти случившееся этим вечером: и происшествие в тёмном коридоре, и возвращение блудного соседа, и последующий разговор. Особое удовольствие доставляли ей воспоминания о взглядах и голосе Ягыза, а также той его растерянности с примесью разочарования в конце, когда он остался на диване в полнейшем одиночестве. Из-за дверей спальни поначалу не доносилось ни звука. Хазан напрягала слух, чтобы поймать момент, когда сосед покинет её гостеприимную обитель, но в гостиной стояла подозрительная тишина. А как же сугроб? Да и вообще, тот факт, что Ягыз столько времени провёл не смыкая глаз, явно не добавит ему на следующий день отличного самочувствия и хорошего настроения. Она надеялась, что благоразумие всё же восторжествует, и сосед, несмотря на её маленькую хулиганскую выходку, аккуратно захлопнет входную дверь и отправится к себе домой для того, чтобы воздать должное продолжительному многочасовому сну. Сколько времени она пролежала, прислушиваясь, Хазан сказать не могла, однако шума из гостиной ей так и не суждено было дождаться — следующим, что она увидела, стал тусклый утренний свет, пробивающийся сквозь неплотные занавески, и светящиеся красным светом упрёка двузначные числа на электронном будильнике. — Это десять, что ли? — Хазан подскочила на кровати как ошпаренная. Она нервно обшарила свою одежду, лицо и волосы. Конечно, отрубилась вчера как была — в домашней рубашке, с пучком на макушке, ещё и макияж не смыла. И хоть он был минимальный, но даже один слой туши за ночь растёкся под глазами прелестными отливающими графитом синяками. Ужаснувшись собственному отражению в маленьком туалетном зеркале, Хазан осторожно высунула нос за дверь. Римские шторы на кухонных окнах были опущены, от этого в коридоре и гостиной царил унылый сумрак. Однако даже при таком освещении можно было разглядеть следы вторжения инопланетного разума в привычную обстановку её скромного жилища. Диванные подушки и плед были аккуратно сложены стопочкой — так, как она в жизни не складывала. Дверь в уборную плотно захлопнули, хотя Хазан, приученная совместным проживанием с Рексом, всегда оставляла её приоткрытой. Кто-то навёл относительный порядок в прихожей у входной двери: чемодан с прохода был убран, инструменты сложены в ящик, а вся её обувь расставлена по росту в шеренгу. И, наконец, исчезла картонная коробка из-под вчерашнего подарка, а сам подарок красовался на журнальном столике у дивана. — Ну, дела, — удивлённо протянула Хазан и тенью прошмыгнула в ванную. Она быстро смыла с лица остатки туши, привела волосы в божеский вид и почистила зубы, на всякий случай. Всё указывало на то, что прошедшую ночь сосед провёл здесь, на её диване, но это настолько не вписывалось в её привычную картину мира, что Хазан скорее поверила бы, что и вчерашний, и сегодняшний день ей просто приснились. Немного осмелев, она прошлась по дому, заглядывая во все его закутки, но Ягыза так и не обнаружила. Не нашлось даже следа его пребывания здесь: ни забытых вещей, ни одежды. Хазан нерешительно повертела в руках телефон. Что же теперь делать? Как ей следует вести себя с ним? Вернувшись на кухню, она приподняла штору на заветном окне, выходящем на участок соседа, и… внезапно увидела его. Вернее, не его, а синий пуховик, висящий на черенке лопаты, которую, в свою очередь, воткнули в огромный сугроб за забором. Сгорая от любопытства, Хазан накинула куртку, всунула ноги в угги и вихрем скатилась по ступеням крыльца. Ягыз стоял посреди снеговых завалов к ней спиной. Мало того, что он снял пуховик, так ещё и рукава джемпера закатал, словно ему было отчего-то нестерпимо жарко. Постояв немного без движения, задумчиво созерцая нечто у себя под ногами, он присел и принялся сгребать снег голыми руками. — Ягыз! Сосед, очевидно, в пылу работы не слышавший, как она подошла, вздрогнул и обернулся. Едва не теряя равновесие, он вскочил на ноги, сделал короткий шаг навстречу и остановился. Хазан пыталась высмотреть в его взгляде хоть какие-то намёки на недовольство или обиду, но там лишь отражался искристый снег, бесконечное серое небо Берлина и плескалось немного озорства. — Хазан, — расплылся Ягыз в очаровательно милой, немного смущённой улыбке. — Ты пришла. — Что ты творишь, маньяк? — вырвался у неё возмущённый возглас. — В смысле? — опешил сосед, робко оглядываясь на плод своего труда. — Ты же заболеешь! Оденься немедленно! Кончик его губ дёрнулся, и для того, чтобы сдержать усмешку, ему пришлось грозно сдвинуть брови. — Мне не холодно, правда. За пять минут ведь ничего не случится. — Ты здесь всего пять минут? — насупилась Хазан. — Что-то не верится. — Ну, десять, — немедленно пошёл на попятную сосед. — Не больше часа! Поняв, что изменившееся выражение лица Хазан не сулит ему ничего хорошего, Ягыз поспешил сместить вектор её внимания с себя на что-нибудь другое. — Я хотел сделать тебе сюрприз, слепить какую-нибудь фигуру из снега. Но, как выяснилось, быть снежным скульптором не так уж просто. — Фигуру? — оторопело повторила Хазан. — Снег рыхлый и хорошо лепится, но у меня, почему-то, части фигуры никак не желали крепиться друг к другу и всё время падали! — Фигуры? — уточнила Хазан. — Поэтому я решил переместить её… Да, опережая твой вопрос — фигуру. Переместить её в другую плоскость, например, горизонтальную. И ты знаешь, оказалось, что на земле лепить гораздо легче. Представляешь? Хазан уже давно перестала что-либо представлять и — тем более — представлять, кому вообще в здравом уме может нравиться возня с мокрым холодным снегом. С самым решительным выражением лица она обошла соседа, чтобы, наконец, узреть воочию, что же там такого он наваял. А наваял он много чего. На расчищенном пятачке его участка был заботливо выложен сугроб чистейшего снега в форме слона. У животного прекрасно просматривались уши, хобот и внушительное тело с мощными лапами, а также маленький забавный хвостик с кисточкой. — Это… что? — Слон. Ты вчера сказала «сугроб размером со слона», и я вдруг представил себе... Вид у Хазан был настолько оторопелый и растерянный, что Ягыз сник. — Понимаешь, — принялся оправдываться он, — когда я сильно нервничаю, то стремлюсь занять чем-то руки. В доме я дотянулся до всего, что мне позволила совесть. И когда там не осталось предмета, который бы я не переставил с места на место, я вышел во двор. Одной расчистки снега мне показалось маловато, вот я и решил… — Целый слон — и весь мне? — перебила его пламенную речь Хазан. — Ага, — смутился окончательно Ягыз. — Целый слон и ещё я впридачу. Вот счастье-то привалило, правда? — Правда, — рассмеялась она. — Обожаю слонов! И тебя. Спасибо. — А слоны обожают тебя, — сосед слегка коснулся подушечкой пальца носа Хазан, оставляя на его кончике рыхлые снежинки. — И я с ними полностью солидарен. Мы со слоном теперь друзья навек, раз наши вкусы настолько совпадают. — Вот только почему вы со слоном нервничали, интересно? — Это совсем не относится к делу, госпожа судья! — решительно запротестовал Ягыз. Не в состоянии заставить себя перестать улыбаться, Хазан крепко обняла его и вдруг подскочила как ужаленная. — Ты весь холодный! Конечно же, замёрз! Немедленно марш в дом! — Э-э, ладно… — Ягыз бросил взгляд на своё крыльцо и полез в карман джинсов. — Сейчас, только ключи найду. — Да не в свой дом! — возмутилась она. — В мой дом! Возражения не принимаются! Хазан схватила притихшего соседа за руку и поволокла в свою берлогу.

***

— Даже не думай сопротивляться! — она втащила Ягыза в дом практически силком. — Я не отпущу тебя, пока не напою горячим чаем. С лимоном! Сосед покорно плёлся следом, изредка косясь на их крепко сцепленные руки. — Или, может быть, ты голодный? — Хазан остановилась и хищно воззрилась на свою жертву. Ягыз смиренно пожал плечами: — Не отказался бы от завтрака, но, признаюсь честно, уже заглянул в твой холодильник и не обнаружил там ничего съестного. — Даже повесившуюся мышь? — сморщила нос Хазан, прикидывая, чем бы накормить балованного принца. — Странно, кто же её съел? Она резво захлопала дверцами кухонных шкафов, выискивая завалявшуюся пачку мюсли, кукурузных хлопьев или каких-нибудь других снеков. — Эх, у меня только овсянка в пакетиках осталась, из такого не сварганишь омлет по-французски. — Как уморительно, — насупился Ягыз. — Меня и овсянка вполне устроит. — Не дуйся, — Хазан подошла и чмокнула его в щёку. — Сейчас поставлю чайник. Он ловко перехватил её за талию, прижал к себе, ещё и в запястье вцепился ручищей, а затем прижал его к губам тем местом, где тонкой венкой бился пульс, и смиренно произнёс: — Хорошо. Хазан перевела дух. Казалось бы, ей давно пора привыкнуть к его близости и к тому, что он в любой момент может к ней прикоснуться, тем более, как выяснилось, она сама далеко не пай-девочка и тоже касалась разных его мест… Видимо, все эти мысли слишком явно читались на её лице — Ягыз усмехнулся и выпустил Хазан из своих объятий. Пока чайник грелся, она отыскала почти севший телефон с кучей сообщений: пожелание счастливо провести Рождество от Карлы (та никогда не делала скидку на вероисповедание подопечных — радоваться поздравлениям с религиозными праздниками должны были все), встревоженные вопросы как обстоят дела от Линн и несколько… от матери. Хазан проморгалась и села, вглядываясь в экран. Нет, ей не привиделось, госпожа Фазилет действительно отправила дочери смску, но когда она открыла её текст, в глазах привычно потемнело от гнева. «Младший сын господина Хазыма попросил твои контакты. Так что жди звонка». — Что-то случилось? — встревоженный голос Ягыза вывел её из оцепенения. — Нет, ничего… — Хазан неуверенно мотнула головой. — Подумываю сменить номер. — Кто тебя потревожил? — Это мама. Она не потревожила, просто… Думаю, так будет правильно. — А как же связь с сестрой? — нахмурился Ягыз. — Если ты сообщишь номер ей, она скажет матери, а если не сообщишь — не будешь знать, как у неё дела. «Сестра», — усмехнулась про себя Хазан. Сестра сменила номер гораздо раньше и в ус не дула, что до неё ни дописаться, ни дозвониться. В памяти сама собой всплыла свадьба в особняке… — Впрочем, если ты считаешь, что так нужно — меняй, конечно, — поспешил добавить Ягыз, видя, как побледнело её лицо. — Я давно хотел спросить кое-что. Но если это не моё дело, можешь мне так и сказать, я не обижусь. Пытаясь внутренне не паниковать, Хазан медленно кивнула. О, Аллах, что же такого эдакого «давно хотел спросить» у неё наследный принц? — Почему у вас с матерью такие натянутые отношения? Её брови сами собой взлетели вверх, как бы говоря «а что тут можно ответить?». — Они… они всегда были такими, — пожала плечами Хазан, не зная, как ещё объяснить хитросплетения судеб семейства Чамкыран. — «Всегда» — это с рождения? — принялся осторожно уточнять Ягыз. — Или ты не оправдала её ожидания в юности? — И с рождения, и не оправдала в юности... Моего отца она не любила, а меня не хотела. Что тут можно сделать, чтобы всё исправить? Ровным счётом ничего. Но у меня не получается винить мать во всём — чтобы жениться на ней, отец её «украл». Знаешь такую дикость? — Ужасно, — прошептал Ягыз, было видно, что он принял её слова по-настоящему близко к сердцу. — Именно, — согласилась Хазан. — Мать ненавидела отца всю жизнь, и даже его смерть не смягчила её сердце. А как можно полюбить ребёнка от мужчины, которого ты ненавидишь? Когда её выдавали замуж, ей было семнадцать — сама ещё ребёнок, несчастный, запуганный, со сломленной гордостью… Она рассказывала, что пыталась избавиться от бремени в утробе, но я выжила. И со временем ей просто пришлось привыкнуть к моему существованию. — Это ужасно, — повторил Ягыз, и в его огромных зелёных глазах блеснули слёзы. — Это жизнь, — с горечью выдохнула Хазан. — Не всем суждено родиться в полной любящей семье долгожданным первенцем. Многие приходят в мир так, как я. Или как мои родители. Чтобы породить на свет ещё больше нелюбимых, брошенных, одиноких людей. Об отце у меня остались только светлые воспоминания — он хорошо ко мне относился, покупал игрушки, брал с собой на футбол… Но после его смерти мать не пощадила мои чувства — всё рассказала. Да и зачем ей щадить? Она призвала в свидетели всю родню со стороны отца, ведь это с их одобрения он так поступил. Мать всех прокляла и, плюнув на папину могилу и двери их дома, забрала меня и уехала из города. У Эдже совсем другой отец, хотя я не знаю, кто он, и никогда не стремилась узнать. После переезда в Стамбул меня устроили в спортивную школу-интернат, мать навещала пару раз в месяц. А с появлением Эдже вся её любовь и неуёмная энергия сосредоточилась вокруг младшей дочери. Но я не знаю, что лучше — любовь госпожи Фазилет или её ненависть? Как видишь, Эдже тоже не познала счастья в нашей семье. — Ты ни в чём не виновата, — вдруг произнёс Ягыз. Хазан подняла на него глаза: — Что? — Это всё — не твоя вина, — с уверенностью повторил он. Она сокрушённо покачала головой. Вина? Нет, было бы смешно винить себя в том, что родилась на свет. И всё же… — Хазан? Ты слышишь? — быстро сорвавшись с места, Ягыз подхватил её, обнял, крепко прижал к себе. — Это не твоя вина! Хазан с готовностью приняла эти объятия, спрятав лицо на его груди, и строго-настрого запретив себе плакать. — Чья же это вина, скажи? — всхлипнула она. — Ирония судьбы — я должна быть благодарна ненавидящей меня матери за то, что не бросила, а кормила и заботилась в меру сил, и презирать отца за его поступок, который сделал нас всех несчастными… — Не думай об этом, уже ничего не исправить, — Ягыз нежно погладил её волосы. — Я буду любить тебя, буду любить за всех. Если ты позволишь. Хазан ухватилась кулаком за его джемпер на спине, натянула ткань, изо всех сил сдерживая рыдания. — Никто больше не сможет тебя обидеть, — пообещал он. — Я буду рядом, хорошо? Ягыз вопросительно заглянул ей в глаза. Она не стала прятать взгляд, в котором дрожали непролитые слёзы. — Хорошо, — согласилась Хазан. Сейчас она чувствовала бесконечную благодарность к этому мужчине, не побоявшемуся прийти в её жизнь и старавшемуся относиться к ней как к обычной, нормальной женщине, которой она совсем не являлась. — Спасибо, Ягыз. В холодильнике нашлась начатая банка клюквенного джема. Хазан украсила им разложенную по мискам овсянку и подала на стол. — М-м, на вид весьма аппетитно, — принюхался Ягыз. — Не омлет, конечно, — вновь попыталась поддеть его Хазан, не из вредности, а скорее чтобы убрать напряжение, накопившееся между ними. — Ещё одно упоминание о моём омлете, — грозно наставил на неё ложку Ягыз, — и я больше никогда его не приготовлю! — Нет, прости! — её раскаяние выглядело настолько искренним, что сосед смягчился. — Омлет был шикарным. И вообще… Ты меня балуешь. Подарил бонсай. Слепил слона. А я? У меня для тебя ничего нет. — Как это, нет? — возмутился Ягыз. — Очень даже есть. — Что? — с недоверием поинтересовалась Хазан. — Ты можешь подарить мне свидание, о котором я тебя прямо сейчас и попрошу. — Свидание? — она закусила губу, чтобы спрятать улыбку. Ну вот Ягыз и начал воплощать свой план по завоеванию сердца и всего прочего организма соседки, которая и без того была готова ему всё это вручить. — Не смейся надо мной, хитрюга, я всё вижу, — сообщил он, но без особой обиды в голосе. — Сегодня же праздник. Я бы с удовольствием показал тебе рождественский Берлин. Я так давно мечтал разделить это особенное время с особенным человеком. Искуситель уставился на неё щенячьим взглядом, против которого на свете не существовало способа устоять. Если бы Ягыз сейчас попросил Хазан взять в ипотеку Букингемский дворец, та при всём желании не смогла бы ему отказать. А тут какое-то свидание… Впрочем, не какое-то. Разве каждая минута с ним может быть «какой-то»? Правильно он заметил, это особенное время. И даже больше — лучшее, что было в её жизни. — Мне нужно съездить к подруге, забрать Рекса, — принялась размышлять вслух Хазан, пока Ягыз делал вид, что с интересом изучает остатки овсянки в миске, — но вечером я свободна. В его взгляде заискрились восторг, благодарность, упоение… — Спасибо, — он протянул руку и сжал ладонь Хазан в своей. — Не за что, — смутилась она. — Есть за что, — с уверенностью произнёс Ягыз. — За то, что делаешь меня счастливым. Спасибо, любимая.