Отпуска нет на войне

От Камелота пять часов пути «Стрелой» — База расположена на материке Южный, на другом конце света. За все тысячу с лишним лет колонизации Бриттани Южный так и не освоили толком, так, несколько крупных, но откровенно провинциальных городов, цепочка шахт и заводов вдоль единственной горной гряды, пара животноводческих комплексов и огромная, почти на весь материк пустыня. Ничего похожего на сине-черные леса и голубые холодные озера Северного, абсолютно ничего общего со щедрой и яркой тропической красотой многочисленных архипелагов. Здесь воздух пахнет иначе, здесь солнце греет иначе, здесь даже у неба другой цвет. Шерлок бы скучал по роскошному огромному Камелоту, по мрачному скалистому Карлайлу или даже островному беспечному Тинболту, если бы вообще счел необходимым тратить время на скуку. Вместо этого он с точностью до минуты рассчитал время прибытия «Стрелы» из Северного, но почему-то пришел на посадочную площадку за полчаса до него. Теперь он стоит, почти не двигаясь, если бы мог, он бы даже не дышал, вглядываясь в белое, выцветшее от жары небо. И только когда на границе видимости в этой пылающей белизне возникает еле заметная черточка стратоплана, Шерлок позволяет себе нетерпеливо переступить с ноги на ногу. Пока «Стрела» беззвучно опускается на площадку, Джон стоит на ее палубе, взявшись обеими руками за поручень. Он смотрит на Шерлока в упор, и тот тоже не отводит взгляда. Волосы Джона топорщатся от ветра, просторная форменная куртка хлопает, у него нет с собой никаких вещей, собственно, у него и не может быть никаких личных вещей, потому что его вынули из купели только сегодня утром... Нет. У него и не может быть никаких личных вещей, потому что он уже привез их на Базу, в прошлый раз он был с рюкзаком, Шерлок это отчетливо помнит. Надо зайти в казармы и забрать. Джон не будет спать среди КЭО. Они не обмениваются даже парой слов, им хватает взглядов, после чего Шерлок круто разворачивается и идет. Джон молча следует за ним, позади и слева, и Шерлок чувствует его присутствие плечом, как будто мурашки пробегают по лопатке до шеи. Умом он понимает, что это инстинктивное, вбитое десятилетиями службы — Джон не осознает сам, что занимает наиболее удобную позицию для защиты. Сейчас Шерлок может вспомнить, что именно так всегда ходил Джерри за Майкрофтом, за отцом, за мамой. Наверняка так же ходил и за Шерлоком, но вот этого он уже не помнит. На плацу утреннее построение, шеренги запакованных в одинаковую форму объектов, Донован провожает их неодобрительным взглядом. У дверей и в коридорах жилого корпуса они встречают Хадсона, и тот на удивление дружелюбно улыбается и Шерлоку, и Джону. В другое время, в другом состоянии Шерлок бы наверняка попытался проанализировать такое странное поведение начальника Базы, но сейчас ему не до того. В блоке, как только с тихим щелчком за ними задвигается дверь и загорается слабая желтая подсветка, Шерлок замирает. Ему тяжело дышать, в горле стоит ком и кажется, что невозможно шевельнуть и пальцем. Но Джон смотрит на него так открыто и почти отчаянно, что Шерлок все-таки делает шаг, в одно движение оказываясь стоящим к нему вплотную. И тут же, будто только этого и дожидался, Джон с тихим стоном опускает голову ему на плечо, упираясь лбом в ключицу. Шерлок сам не замечает, как скользит ладонями по его спине, сминая пальцами грубую ткань куртки, как прижимает Джона к себе еще ближе. Что он чувствует очень отчетливо — это то, как бьется сердце Джона. Быстро, сильно, толкаясь Шерлоку в грудь. Они так и не говорят друг другу ни слова до самого вечера. Только стоят, вжавшись друг в друга, а потом садятся на кровать рядом, переплетаясь руками и плотно касаясь бедрами. Время от времени Шерлок наклоняется, и Джон прижимается щекой к его щеке, зажмуриваясь и выдыхая почти со стоном облегчения. Время от времени Джон кладет ладонь Шерлоку на шею и двигает ее вверх, зарываясь пальцами в волосы, а Шерлок тихо, коротко ахает, каждый раз с почти одинаковым изумлением. — Я не знал, как вытерпеть эти семь часов до прилета, — говорит наконец Джон, когда за окном уже опускаются на пустыню розовые сумерки. — Я ждал неделю, — жалуется Шерлок, и будто в утешение Джон усаживается на его колени верхом, обнимая и вжимая лицом в свою шею. Как ни странно, это оказывается очень хорошим утешением, и Шерлок впервые за эту неделю чувствует себя спокойно, в тепле и безопасности. Они сидят так еще некоторое время, Джон неторопливо гладит его по волосам и лопаткам и медленно, размеренно дышит. А потом им все-таки приходится разлепиться. Шерлок достает специально вытребованные у Лестрейда солдатские рационы, с рыбой, курицей и свининой на выбор. Джон выбирает свинину и курицу, и Шерлок невольно улыбается — он-то сам всегда предпочитает рыбу. Забавно, что в таких мелочах они подходят друг другу. Подходят для чего? — твердит скептический голос внутри. У вас нет будущего. У вас нет даже настоящего — только этот вечер, эта ночь, а завтра все опять кончится, и нужно будет ждать еще неделю, чтобы провести вместе какие-то двадцать два часа. Этого всегда будет недостаточно, а потом все закончится совсем, испытания закончатся, и ты сейчас себе даже не представляешь, как ты будешь рад, что все кончилось, потому что тебе больше не придется смотреть, как он погибает… — Не думай об этом, — просит его Джон. Поглощенный размышлениями, Шерлок не заметил, как тот отвернулся от неярко подсвеченного экрана терминала и смотрит на него. — Ты знаешь, о чем я думаю? — спрашивает Шерлок. Он сидит в изголовье кровати, подтянув к себе колени и положив на них подбородок. — Знаю, — вздыхает Джон и пересаживается из-за стола к нему. — Ты думаешь о том, что дальше будет плохо. — Это правда. Будет плохо. — Да, — кивает Джон и кладет свою ладонь на его колено, мягко нажимая. — Но это не отменяет того, что хорошо сейчас. Шерлок хмурится, собираясь возразить, но Джон тихо и искренне смеется. — А все-таки в тебе больше человеческого, чем ты признаешь. Вот это стремление пострадать заранее вместо того, чтобы наслаждаться моментом, — очень человеческое качество. — Извини, — говорит Шерлок, сердито отворачиваясь, — для меня эти переживания в некотором роде уникальны, потому что я, в отличие от тебя, еще не был в подобной ситуации. Я пока не могу их рационализировать. — Я тоже, — со смешком говорит Джон, и Шерлок настороженно взглядывает на него искоса. — В каком смысле — тоже? — Тоже никогда не влюблялся, — просто отвечает Джон и приваливается к его боку, укладывая голову на плечо. — Ты ведь довольно долго живешь, — говорит Шерлок осторожно, еще не совсем понимая, как реагировать. Он не рассматривал такое простое объяснение происходящему. Честно говоря, ему никогда и в голову не приходило, что он может влюбиться. Если это правда, то неудивительно, что он так беспомощен и уязвим на этом новом, неизученном поле деятельности. — Мне казалось, люди довольно часто влюбляются. Джон хмыкает, и, судя по тону этого хмыканья, он закрыл глаза и краем сознания позволяет себе погружаться в легкую дрему. — Сколько тебе лет? — спрашивает он негромко. — Двадцать восемь. — Значит, ты вряд ли помнишь, какое было время тогда. Я пошел в армию, когда мне исполнилось четырнадцать. Шла война. Была мобилизация. После Каримча и Пакта о разоружении брали всех. Машины были запрещены, боевые дроиды запрещены... Ты прав, я был пушечным мясом. Я воевал восемнадцать лет, Шерлок… Он потягивается и зевает, и Шерлок касается сенсорной панели у кровати, выключая свет, а потом аккуратно выворачивается из-под Джона и принимается его раздевать. Тот не сопротивляется, только приподнимает бедра, когда это требуется, или поворачивается с боку на бок. — На войне все очень остро чувствуется, — бормочет Джон уже почти в полусне. — Очень хочется жить. Очень хочется есть вкусную еду, пить алкоголь, курить наркотические смеси, громко смеяться, танцевать до упаду и заниматься сексом до… до изнеможения. Но любить времени не остается. Джон улыбается с закрытыми глазами и долго вздыхает. На него сейчас, в полутьме, подсвеченной работающим монитором, очень хочется смотреть. В обнаженном теле нет ничего нового или волнующего для Шерлока, но вот эти разметавшиеся по подушке волосы, мягкая полуулыбка, мерно вздымающаяся от дыхания грудь — на это он готов смотреть безотрывно. Будто чувствуя его взгляд, Джон открывает глаза и протягивает руку. — Иди ко мне, — говорит он, и Шерлок быстро скидывает собственную одежду, а потом ложится к Джону под одеяло. Они обнимаются, сплетаясь руками и ногами, Шерлок почти не дышит, прислушиваясь к ощущениям. — Очень хочется жить, — бормочет Джон ему в грудь, от его дыхания тепло и чуть влажно, чуть щекотно. Шерлок никогда не лежал ни с кем в одной кровати, никогда ни с кем не был так близко, так обнаженно и так чувствительно. Он не то чтобы избегал физических контактов до сих пор, вовсе нет. Он просто не придавал им значения. Он их не замечал. Но не замечать Джона сейчас просто невозможно. Тот засыпает очень быстро, и Шерлок сам не замечает, как тоже проваливается в зыбкий сон. Просыпается он глубокой ночью от невыносимой неуютности и не сразу понимает, что Джон больше не касается его всей поверхностью кожи. Несколько секунд он просто слепо и беспомощно мучается от этой недостаточности, и только потом слышит странные сдавленные звуки. Он открывает глаза и видит спину Джона. Тот сидит в кровати, согнувшись и уткнувшись лицом в ладони, а его спина вздрагивает. — Кошмары? — спрашивает Шерлок тихо и протягивает руку, прижимая раскрытую ладонь к выгнутой пояснице. Джон прерывисто вздыхает, а потом выпрямляется. Ладонь скользит по гладкой коже, и от этого слитного скольжения в паху неожиданно тяжелеет. — Все хорошо, — шепчет Джон, оборачиваясь. — Все будет хорошо. Он придвигается к Шерлоку, опускается на него, накрывает его собой, накрывает мокрыми солеными губами рот, и Шерлок закрывает глаза, потому что невозможно держать их открытыми, когда становится так жарко и до дрожи восхитительно от осторожных, уверенных прикосновений.