Call Me Devil

      Дейдару разбирает победоносно-восторженный смех.       — Сасори но данна, как вам моё искусство? — с безумным блеском в глазах спрашивает он, оборачиваясь к Хируко. В небе позади Дейдары расползается едкий чёрный дым.       Сасори мрачно смотрит на него и ничего не отвечает. Он не в настроении спорить. Нужно быть умнее, думает он, и не лезть на рожон — заикнись только, что взрывы его ничем не цепляют, лишь шум создают, так потом весь день мальчишку не заткнёшь. Без умолку будет трещать над ухом о природе «истинного» искусства, уйдёт в пространные рассуждения, по ходу дела изредка взрывая маленьких бабочек.       Разве Сасори это нужно? Не нужно. Поэтому он мужественно молчит, чтобы не провоцировать напарника.       Дейдара, не дождавшись ответа, ухмыляется, и спустя несколько секунд тишину леса разбивают два громких хлопка. Сасори не смотрит на яркие вспышки над головой и продолжает угрюмо семенить по узкой тропе. Дейдара присоединяется к нему почти сразу. Сасори ничего не говорит, даже не поворачивается в его сторону — нельзя провоцировать этого придурка, нельзя давать ему повода раскрыть рта. Любого из трёх.       Нет-нет.       Дейдара удовлетворённо вздыхает, видимо, вспоминая недавнее славное сражение, отряхивает пыль с хламиды и рук, небрежно поправляет растрёпанные волосы и явно пытается всеми силами привлечь внимание Сасори. Первым прервать тягостное, но привычное для обоих молчание Дейдара не стремится — знает, что не стоит беспокоить данну, если тот даже не смотрит в его сторону.       Он ускоряет шаг и оказывается чуть впереди. Сасори замечает на тропе, проросшей тонкой осокой, мелкие алые капли. Невольно поднимая глаза, он видит, как по ладони Дейдары стекает кровь, собирается на кончиках пальцев и срывается с них, чтобы затем разбиться о рыхлую землю и молодую траву.       А Дейдара? Он и не замечает вовсе слабого кровотечения, идёт себе впереди, изредка поглядывая по сторонам или задирая голову к небу. Сасори думает, что в бою у него снова открылась свежая рана — глубокий порез у основания большого пальца. Напоролся на собственный кунай пару дней назад. Сасори хмурится — ему совсем не нравится, что он едва ли не каждый шрам Дейдары наизусть знает. Быстро успокаивает себя мыслью, что большинство из них — его работа, потому что каждую новую глубокую рану он лично обрабатывал и зашивал. Дейдара никогда себя в бою не жалел, буквально в расход пускал. И кому приходилось его приводить в порядок, словно выпотрошенную тряпичную куклу? Конечно, Сасори. И пару раз Какузу.       Перспектива латать Дейдару его определённо не воодушевляла хотя бы потому, что порой казалось — все труды идут насмарку. Сделаешь аккуратный, искусный шов, проделаешь ювелирную работу, чтобы напарник прожил хотя бы до следующей миссии, и он доживает, но без капли уважения к проделанному чужому труду, потому что снова и снова испытывает судьбу и истекает кровью.       Если бы у Сасори было человеческое тело, его бы передёрнуло.       А ёще эти взрывы. Чудовищные, громкие взрывы, от которых у Дейдары глаза загораются демоническим блеском и губы расплываются в восторженном оскале. Нет, Сасори не сомневается — он псих. Больной, сумасшедший маньяк. Настоящий…       — Вы видели, данна, видели? — восклицает внезапно Дейдара, тыча куда-то в деревья. Сасори настороженно всматривается в указанную точку, мысленно проклиная шумного и экзальтированного напарника. Неужели врага заметил?.. — Видели, а? Какая жирная белка пробежала!       Сасори не первый раз ловит себя на мысли, что привычка Какузу убивать надоедливых напарников не такая уж и дурная, в самом-то деле. Останавливает Сасори только опасение, что новый компаньон окажется ещё хуже. У Какузу, между прочим, последние двое были не так уж плохи, но он не ценил их. И что получил? Бессмертного и наглого. Сасори умеет учиться на чужих ошибках, и потому понимает, что нужно терпеть. Дейдара хотя бы уважает его творчество, пусть и не принимает, а новый напарник может ни искусства не признавать, ни его работ.       Нет-нет, так совсем не пойдёт.

***

      Вечером того же дня Сасори видит ту самую белку собственными глазами — Дейдара слепил её.       — Она, наверное, людоедка, хм, — рассуждает он, рассматривая своё новое творение. — Нельзя так растолстеть на орехах.       Вроде взрослый детина — семнадцати годов от роду, а страдает какой-то ерундой. Сасори следит за ним, критично рассматривающего фигурку, и надеется, что он её не взорвёт. Тошнит уже от его оглушающих техник.       — Да не может она быть такой здоровой, — вдруг говорит Сасори. — Ты снова утрируешь.       — Это не я снова утрирую, это вы опять не верите, ну, — отзывается Дейдара, с вызовом смотря на коллегу. — Сами не видели её, а критикуете.       — И с какой это стати я должен верить кому-то на слово? Особенно тебе? — Сасори начинает злиться, прекрасно зная, куда заведёт разговор в подобном тоне. Он заведёт к нескольким часам бесцельного спора, в результате которого каждый останется при своём.       Дейдара хочет возразить, но этого не даёт сделать шорох в ближайших кустах, на который отвлекаются оба, забыв о своём споре. Сасори не спешит готовиться к бою: шиноби так громко не объявляют о себе. Дейдара на всякий случай запускает руку в сумку с глиной.       Из кустов вдруг показывается испуганная мордочка достаточно крупной белки. Животное на несколько секунд неуверенно выбирается из своего укрытия, но, не решившись подойти ближе к незваным гостям, прячется обратно в густую листву.       — Видели? — победоносно произносит Дейдара. — Какая она жирная? А вы не верили!       — Заткнись, — бурчит Сасори. Белка и правда по размерам оказалась точно такой же, как и глиняная её копия. — Я бы тебе всё равно не поверил.       Но Дейдара слишком доволен собой, чтобы слышать что-то, чего он слышать не хочет.       Нет, всё-таки дурная привычка Какузу с каждым разом начинает казаться чем-то правильным, а опасения получить напарника ещё хуже — чем-то невероятным.       Может, в следующий раз не залатывать тебя, Дейдара?