Call Me Devil

      В этой грёбаной пустыне можно сгореть заживо днём и окоченеть до смерти ночью.       Когда солнце злорадно улыбается с небосвода, его хочется сжать пальцами, как огонёк свечи, и пускай кожа расплавится и покроется волдырями, пускай будет больно, пускай раны заживать будут долго, но погасить это мерзкое пятно — самое важное, самое главное, и от этого желания никуда не деться.       Сасори едва волочит ноги, и только силуэт лагеря, в котором остановился его отряд, не даёт ему рухнуть без сил.       Он не сдастся этой уродской пустыне. Он должен быть сильнее.       Все жители страны Ветра в давние время молились, чтобы ты, солнце, сожгло само себя. Все жители приносили раз в год жертву, чтобы милостивая ночь проглотила тебя, солнце, или чтобы она откусила от тебя часть и ты перестало так безжалостно палить.       Сдохни, пожалуйста, солнце.       Сасори падает на колени и сплёвывает песок и кровь. Может, если он умрёт здесь, сердобольные поэты вдохновятся его иссохшим телом и придумают миф: миф про титана, который перед смертью, придя на пустое плато, выхаркал кровь и песок — и так появилась пустыня.       В Сунагакуре, да и во всей стране Ветра, не верят в богов — никакие сумасшедшие ублюдки на небе не помогут в борьбе против природы. А эта старая вредная сука пустыня не терпит тех, кто полагается на высшие силы. Она словно чувствует их своим нутром и убивает их первыми.       Особенно её забавляют вот эти идиоты с Волей Огня, которая, кстати, ещё ни разу не помогла им найти колодец или не следовать за миражами, как овцы за пастухом.       В Сунагакуре, да и во всей стране Ветра, верят в приметы и мудрость старших. Найти воду под песком, спрятаться от долбаной жары или выйти к поселению помогут не искренние молитвы и вера, а знания, передающиеся от поколения к поколению. Ты можешь презирать старцев, их маразм и вонь, но отрицать не можешь — если бы не их внимательность и ум, то ты бы уже давно сдох посреди раскаленного песка.       Сасори, едва сдерживая слёзы от бессилия и отчаяния, поднимается на ноги и продолжает свой путь.       Чакра почти на исходе, последний раз он ел вчера вечером, а сегодня утром всё выблевал от запаха разлагающихся тел своих бывших товарищей под палящими лучами солнца.       О, солнце.       Наверное, если его раздавить, из него вытечет гной.       Сасори кривит губы и смеётся пустыне прямо в лицо: подожди ещё, старая сволочь, тебе его не сломать. Потерпи немного, его новое тело и специальные печати почти готовы, и как только он вернётся с этого проклятого задания, то наберётся сил и перенесёт своё сознание в специальную, совершенную куклу.       Внутри пустыни пусто и холодно.       Пустыня мертва, и просто не верится, что какие-то ненормальные люди пару сотен лет назад решили, что здесь есть шанс распуститься жизни.       Нет, здесь не будет расцвета. Здесь всё погибает и вянет.       Внутри пустыни пусто и холодно.       И так же будет в новом теле Сасори. Он привык брать лучшее у своих врагов, он умеет ценить соперников.       Когда его новые губы не будут трескаться и кровоточить от жары, когда его новые ступни будут шагать босиком по раскалённому песку и на них не будет ожогов, когда его новый торс не будет чесаться от пота и боли, тогда…       Тогда он поквитается и с пустыней, и с солнцем.       А пока что Сасори, убедившись, что человек, который бежал к нему из самого лагеря, — не мираж, а действительно командир его отряда, позволяет себе облегчённо упасть ему в руки и выдавить из себя, что задание выполнено, но выжить сумел только он.       Перед тем, как потерять сознание от усталости, зноя и пережитых ужасов, он клянётся себе, что больше медлить не будет и рискнёт совершить перенос сознания в куклу.       И, может быть, когда-нибудь ему удастся раздавить солнце и кровью его затопить такую сухую пустыню.