Причина жить

      Беспокойные ночи и сон урывками сказались не самым лучшим образом на и без того усталом теле. Он был полностью измотан, когда сел в самолет. Так что с самого начала полета Эш оказался во власти беспробудного сна. Просыпался лишь изредка, когда стюардесса настойчиво тормошила его за плечо, предлагая обед, напитки, плед и другие вещи. И каждый раз он вздрагивал от внезапного пробуждения, машинально хватаясь за пистолет, которого у него не было. Семь часов... и он будет в Японии. Намного ближе к Эйджи. А на следующий день после этого Эш наконец его увидит. Ему не верилось.       Время то ползло черепахой, то стремительно летело. Когда Ибе встретил Эша в аэропорту, уже было довольно темно. Японец удивился, увидев, что он прилетел без каких-либо чемоданов. Они отправились на станцию, купили билеты и сели в синкансэн. Эш поразился тому, с какой скоростью мчался их поезд, так отличающийся от неуклюжих метро Нью-Йорка. За окном пролетали не менее удивительные пейзажи: все пространство усеивали маленькие кучкующиеся словно друг на друге домики. Наконец они добрались до деревенской гостиницы, где решили остановиться до утра.       Эш проснулся поздно, разбуженный пением сверчков. Теплое летнее солнце ласкало лучами лицо; на фоне слышались приглушенные голоса хозяина гостиницы и его семьи. Он сонно вспомнил, что японцы считают пение сверчков к удаче. Удача. И сегодня они увидятся с Эйджи. Эш резко сел на футоне, обхватив колени руками и спрятав в них лицо. «Пожалуйста! Все миллионы богов Японии! Пусть Эйджи будет мне рад. Сделайте так, чтобы я мог остаться с ним... Пожалуйста... Я клянусь, что не трону его и не сделаю ничего, что заставит его отослать меня обратно. Я буду хорошим, обещаю. Просто позвольте ему быть счастливым рядом со мной. Пожалуйста, прошу вас...» Эш в мыслях просил сразу всех богов, лишь бы хоть до какого-нибудь дошли его молитвы. Но вскоре Ибе прервал его уединение с мыслями. Они позавтракали, а затем арендовали автомобиль и направились к дому Эйджи. Через несколько часов они уже стояли перед дверью небольшого аккуратного дома. Эш поймал себя на том, что напряженно мерит крыльцо шагами, стараясь уловить голос Эйджи за дверью. Но поприветствовать их вышел другой человек. Он был похож на Эйджи, и Эш догадался, что это его отец.       Окумура-сан был на голову ниже Эша; полная достоинства осанка, черные блестящие волосы, слегка подернутые серебром. На вид ему было около пятидесяти. И Эш подметил, что он был довольно красив. Теперь то он знал, как будет выглядеть Эйджи, когда станет старше! Подумав об этом, он тепло улыбнулся. Серьезное лицо Окумуры тоже засияло задорной мальчишеской улыбкой, когда он узнал в госте Ибе. Но еще до этого Эш обратил внимание на его добрые и мягкие глаза. Такие же как у его сына. Эш хотел произвести хорошее впечатление, чтобы отец Эйджи его принял. И отчаянно надеялся, что все темное и мрачное благополучно спрятано внутри него. Наконец Окумура посмотрел на Эша; его взгляд был доброжелательным. Старик поклонился и произнес что-то на японском, жестом приглашая обоих в дом. Эш смутился. Он неуклюже сбросил кроссовки и согнулся, пытаясь вписаться в комнату с низким потолком, а затем прошел дальше в дом. Открытые сёдзи вели в комнату, где все семейство расположилось вокруг очень низкого столика и принимало пищу. Взгляд Эша сразу пал на Эйджи. Тот сидел на коленях в дальнем углу стола рядом с пожилой женщиной, очевидно — матерью.       — Эйджи! — невольно сорвалось с губ. Японец тут же поднял голову, и Эш заметил, что тот был очень бледным. Он знал, что Эйджи выглядел так из-за него. И эта мысль горечью осела на его языке.       — Эш! — его глаза загорелись; Эйджи резко поднялся с места и, не сдерживая радости, бросился к нему. Сделав шаг навстречу, Эш принял его в своих объятиях, все еще не веря в происходящее. Он думал, что его и без того хрупкое сердце разорвется от счастья. Эйджи был здесь. Стоял рядом, уткнувшись лицом ему в грудь. Эш крепко прижал его к себе, положив подбородок ему на макушку, и блаженно закрыл глаза. Он был на небесах. Он умер и попал в рай, хотя боги знали, что он этого не заслуживал. Они забыли обо всех присутствующих в комнате, пока Ибе-сан громко не прочистил горло. Эш понял намек и смущенно распустил объятия. И еще больше смутился, когда двое пожилых мужчин обменялись длинными многозначительными взглядами. А Эйджи ничего не заметил. Только лучился счастливой лыбой.       Наконец пришло время знакомству. Ибе выполнял роль переводчика. Эш сидел рядом с Эйджи за низким столиком, на котором были расстановлены тарелочки, миски и чашки с разнообразной едой. Мама и маленькая сестра Эйджи щедро подкладывали угощения. Они были дружелюбны, с интересом, но сдержанно задавали вопросы через Ибе. Никаких упреков за то, что он подверг жизнь Эйджи опасности. И постепенно в их компании Эш начал чувствовать себя уютно. Он не мог перестать улыбаться, ощущая рядом тепло Эйджи. Здесь, в его доме, еда казалась вкуснее любой другой. Никакие дорогие рестораны не могли с ней сравниться. Воздух был сладким, как в цветочном саду. Голоса — как мелодичная песня. Атмосфера и жизнь здесь была волшебной. В это время Окумура интересовался последними событиями с работы Ибе. Мать и сестра Эйджи робко поддерживали беседу. Сам Эйджи был молчалив. Лишь когда они сели, он прошептал: «Ты в порядке?» — с беспокойством глядя на Эша. Но теперь совсем затих. И только улыбка, не сходившая с его лица, казалась Эшу добрым знаком. Им двоим было нужно многое обсудить наедине. Хотя у Эша было такое предчувствие, что это произойдет нескоро. И его опасения оправдались: тихий семейный ужин стремительно перерастал в шумное застолье. Постоянно появлялись внезапные гости. Они заглядывали под предлогом "поздороваться" с Ибе и оставались, чтобы утолить свой интерес по поводу Эша. И еще жажду и голод. Саке наливалось и сразу же выпивалось, еда предлагалась и тут же съедалась. Все шумели, галдели. А Эш неожиданно узнал, что его провозгласили героем. Что, черт возьми, Эйджи наговорил про него? Да, Эш защищал его. Но он и был тем проклятым дураком, который подверг его опасности! Эйджи получил пулю из-за него! Но, казалось, что здесь этого никто не понимал. Все дружно восхищались Эшем за его храбрость. Еще и Эйджи радостно добавлял угли к костру мифической славы своими комментариями. Но вскоре Эш расслабился и просто улыбался всему, что бы ему ни сказали. Если Ибе-сан не считал нужным что-либо опровергать, то и ему незачем было суетиться. Он ведь хотел, чтобы родители Эйджи приняли его... Но лучше, если бы это случилось без незаслуженных похвал. Он был далек от героя.       Когда стрелки часов показали за полночь, последний гость был выпровожен за дверь. Эш понадеялся, что если их с Ибе-саном еще не выставили, то значит они останутся на ночь. И словно в ответ на эти мысли Эйджи улыбаясь сказал:       — Я разложу тебе футон в своей комнате.       — Давай помогу... — Эш хотел предложить помощь, но Ибе дернул его за локоть и повел в противоположную сторону. Вынужденный пойти за ним Эш оказался в небольшой комнате. Лунный свет струился внутрь через настежь раздвинутые сёдзи. На веранде сидел Окумура и любовался цветочным садом; он махнул рукой, жестом призывая его и Ибе расположиться рядом. Сидеть на полу по-японски было не очень удобно. Но Эш постарался сложить свои длинные ноги так же, как они. А уже через мгновение ему вручили маленькую наполненную жидкостью чашечку. Ибе и Окумура отпили из своих, и Эш решил последовать их примеру. Он чуть не поперхнулся — напиток вдарил в нос, в горло, в голову не хуже американского бурбона. Смутившись, он отставил пустую чашечку на коврик перед собой и настороженно взглянул на Окумуру-сана. Вот он, момент, когда отец Эйджи скажет ему, что он — нежеланный гость. Что он представляет опасность, и ему надо держаться подальше от Эйджи. Но может ему позволят остаться хотя бы на день или два под присмотром Ибе-сана? Или хотя бы до завтра? Пожалуйста, боги... немного дольше. Ему нужно немного больше времени. Наконец Окумура что-то произнес. Эшу показалось, что это был вопрос, и он напряженно ждал, пока Ибе-сан его переведет. Но тот замялся, неловко улыбнулся и только потом сказал:       — У вас есть чувства к моему сыну?