Выключаем свет

Первая неделя 16 апреля, понедельник, башня Меркурий Мы вместе с ребятами стоим около двери в наш будущий дом на ближайшие два месяца (надеюсь и скрещиваю пальчики свободной руки, что на два). За моей спиной — розовый рюкзак, в руках — сумка с одеждой. Передо мной стоит Серёжа Трущёв, а за мной — ещё человек девять. Каждый из нас уже готов ворваться внутрь, но нам почему-то не открывают. — А остальные уже там чай пьют и наши кровати занимают, да? — кричит кто-то сзади. Чувствую лёгкий мандраж. Мне почему-то кажется, что по техническим причинам на всех не хватит кроватей, и кому-то одному сразу придётся уехать домой. Угадайте, кому? Девочке с розовыми волосами и огромной неуверенностью в себе (это я). — Приготовились, — говорит какой-то мужчина, и по ту сторону двери, кажется, начинается съемка. Я готова. Точно говорю. Сейчас бы какао. Дверь резко открывается, меня несёт внутрь. Несёт чувствами, желанием увидеть дом, музыкой. Нас сразу встречает Максим. Я рада видеть знакомое лицо — мы общались с ним, когда проходили кастинги в проект. Рада, что не буду выглядеть во время своего появления девочкой, которую никто не обнимает при встрече. Хотя когда меня это волновало? — Крис, привет! — говорит он, и мы обнимаемся. Я здороваюсь с ним, потом ещё с несколькими людьми и иду занимать кровать. Даже немного бегу с сумкой наперевес. Наша общая спальня находится слева от входа и выглядит как… космическая станция? Две большие ямы с кроватями, стоящими по кругу, большие открытые окна в пол, красивая зелень в горшках и много подушек. Вижу свободную кровать в ближнем ко мне кругу и пытаюсь пробраться к ней. — Кошелева… Кристина? — раздаётся женский голос сзади. Я поворачиваюсь и вижу Женю Майер. — Да, Женя, привет, — я обнимаю её и вижу через плечо девушки, как моя кровать уходит в руки Лёше Банкесу. Облом. — Ну, мне пора, — машинально говорю я и иду ко второму кругу. И куда это тебе пора? Планы на неделю: научиться стоить коммуникацию больше, чем с одним человеком. Во второй яме остаётся всего одна свободная кровать, и я её займу. Кидаю с расстояния двух метров сумку на матрас и плюхаюсь рядом с ней сама. Зря я боялась. Теперь можно начинать отвоёвывать вешалки и полки для одежды. — Кристинка! — вдруг кричит Майер и подходит ко мне. — А это же кровать Серёжи? Она показывает на соседнее спальное место. Что? Кристинка? Она же знает, что мне уже перевалило за девятнадцать? — Может быть, но я не знаю… — Слушай, солнце, я здесь приземлюсь? А вон там ещё есть кровати свободные, — она широко улыбается и хлопает ресницами, как будто Серёжа Трущёв — это я. — Майер! — говорит вдруг появившейся Максим. — Ты просто невероятная! С чего же ты взяла, что это его кровать? — Он сидел на ней пару минут назад. — Жень, твой Серёжа спит вон там. Беги. И удачи. Женя хитро улыбается и уходит в указанном направлении. — Спасибо, — почти беззвучно говорю я, что Максим вынужден читать по губам. Моя кровать стоит прямо около небольшой лестницы, ведущей в эту яму, поэтому парень спускается сюда и, обойдя меня, садится на свою — точно такую же с синим покрывалом и большой белой подушкой — кровать. — Она просто так от него не отстанет, — смеётся Максим. Я вежливо улыбаюсь и выдаю короткое: — Да уж. — Ты же из…? — Екатеринбурга. — Да, точно. — Точнее из Сысерти. — Из Сысерти? — он улыбается, кажется, проговаривая название города про себя. — Да, это там, рядышком. — Такая маленькая девочка из маленького города Сы-сер-ти, — я не могу перестать улыбаться из-за его произношения привычного для меня слова по слогам. Он складывает руки так, что правой подпирает голову, и, всматриваясь прямо мне в глаза, говорит: — Это чудесно. Мы бы могли и дальше так сидеть, если бы не находились на шоу под прицелом десятков камер. Но Максим уходит на кухню, а я начинаю разбирать вещи, попутно пытаясь улавливать обстановку в коллективе. Остаток дня проходит в стиле «только музыка, только работа над собой». У нас забирают телефоны, но я успеваю позвонить родителям и Серёже. Как нам и говорили, вернут средства связи только после финала. А вместо того, чтобы болтать, зависать в инстаграме и контакте, мы будем петь, писать песни и работать. И мне это, честно говоря, очень нравится. 17 апреля, вторник Я стою у большого зеркала в гардеробной и понимаю, что самое странное и сложное в нашей новой жизни — утро. Нас будят операторы с огромными камерами, в то время как всю комнату озаряет солнечный свет из панорамных окон. Одна часть ребят уже завтракает, другая — лежит в кроватях и молит о законных пяти минутах сна. Сегодня я отношусь к первой половине ребят, потому что, видимо, из-за стресса проснулась раньше обычного. Пока я варю себе кофе (без корицы, здесь нет корицы!), а Софа завтракает — нас снимают камеры. Когда к нам подходят Олег и Дэни — нас снимет оператор на свою камеру. Во время того, как мы обсуждаем свой путь и опыт становления в музыке, нас снимают. Стоит рассказывать дальше о жизни в башне? Учитывая особенности пребывания в проекте, я решаю после завтрака взять свой скетчбук и поискать места, которые не захвачены камерами. Потому что они должны быть всегда. У меня есть время на поиски до обеда, пока не придут наши наставники и не заберут нас на репетиции. А для меня это действительно важно — попадая в незнакомую обстановку, понимать её особенности, знать все уголочки, в которые можно нырнуть в случае плохого утра, настроения или ещё чего. А ещё я прекрасно понимаю, что скоро меня, как интроверта, будет раздражать присутствие двух десятков людей в доме. И я начинаю со спальни, хотя сразу понимаю, что ловить здесь нечего. Это самое интересное место в доме, где можно поймать в кадр ночные разговоры ребят, когда они особенно откровенны, проследить наши взаимоотношения, поэтому это место напичкано камерами. В женской душевой тоже есть парочка таких, как и в гардеробной. Помимо этого, с утра до вечера здесь ходят операторы в поисках интересных и провокационных кадров. Я иду во вторую часть дома (справа от входа), но останавливаюсь и понимаю, что ситуация здесь точно такая же. Если я хочу найти укромный уголок, нужно выйти из квартиры. За дверью скрывается небольшой коридор, из которого можно выйти в разные репетиционные залы. А также здесь есть выступающие на полметра колоны, за которые, в принципе, можно сесть и быть спокойной, что зрители будут видеть только твои ноги. Ладно, это уже что-то. Пока я пытаюсь сообразить, куда можно затаиться, мимо проходят ребята. Операторы спешат за кем-то в репетиционную, а я мило улыбаюсь в камеру, предполагая, что этот кадр может увидеть мой Серёжа. И тут до меня доходит гениальная идея. Абсолютно гениальная! Благодаря тому, что в нашей квартире так много людей. Разных людей, некоторым из которых нужно куда-то выходить покурить. Я знаю, что точно курит Серёжа Трущёв, поэтому спасибо тебе большое. Здесь должен быть какой-то балкон или специальное место для этого. Я иду дальше по коридору, выхожу из него и вижу среди ещё нескольких дверей, одного дивана и лифта выход на небольшой застеклённый балкончик. Не знаю, можно ли мне здесь находиться, но иногда взять какао, блокнот и выйти сюда я же могу себе позволить? Поэтому открываю дверь, и меня обдаёт спёртым тёплым воздухом. Вид с тридцать четвёртого этажа так же прекрасен, как и из нашей квартиры, только представляет противоположную часть города. Меня так это завораживает, что я сажусь на небольшую скамейку (сюда войдёт не больше двух человек) и начинаю рисовать вид города с его высотками, заводами, трубами, парковками, небольшими домиками и большими торговыми центрами. Эти правильные и неправильные линии города, звук карандаша в работе и возможность иногда побыть в одиночестве успокаивают меня, вдохновляют и дают понимание, что я спокойно могу находиться в этом месте. Я рисую минут пятнадцать, периодически машинально протягивая руку к телефону, который обычно лежит рядом. Не обнаружив его, я продолжаю работу. Может быть к лучшему, что у нас их нет. Здесь так хорошо, я сижу, закинув ноги на лавку, снаружи меня не видно, а до тридцать четвёртого этажа даже птицы не долетают. Но я слышу голоса за дверью и понимаю, что это место предназначено для курящих людей, а не для рисующих. Дверь открывается, и входит Серёжа, а за ним Максим. — О, Кристина! — говорит Серёжа и достаёт из кармана толстовки пачку сигарет. — Ты тоже курящая? — Нет, я тут вот сижу, рисую, — отвечаю я и показываю на уже закрытый блокнот. — Ох, как понимаю, — говорит Максим, садится рядом и зажимает сигарету между зубами. — Уже хочется побыть одному. — Вообще тут не разрешают долго сидеть, — говорит Серёжа. — Тебе бы с нами уже вернуться. — Чувак, ты так следуешь правилам проекта. — Надеюсь, здесь нет прослушки. Парни загадочно переговариваются, но я не чувствую дискомфорта. Я люблю свой балкон и ощущаю себя здесь по-странному уютно. Они как будто у меня в гостях. Максим закуривает, направляя дым в открытое окно. Мне хочется нарисовать их обоих на фоне огромного города с сигаретами в руках и завитками белого дыма. Нужно спрашивать разрешения у малознакомых людей, если хочешь их нарисовать? — Покажешь? — чуть слышно говорит Максим и кивает в сторону блокнота. — Конечно, только тут почти ничего нет пока. Он новый, — говорю я и открываю скетчбук. Между обложкой и первой страницей лежит наше фото с Серёжей из похода в лес, на котором мы сидим на земле в позах лотоса. — Фото огонь! — Да, это приятное воспоминание. — А это сейчас нарисовала? — он показывает на рисунок Москвы. — Ага. Тут красиво. — А теперь твой вид портит Максим Свобода, он же алкоголик и музыкант. — Хочешь секрет? — Давай. — Этот алкоголик выглядит очень эстетично на фоне этого города. И я боялась спросить, можно ли вас двоих нарисовать. — Это очень круто, что вы про меня вспомнили, ребята, — говорит Серёжа. — Но я докурил, и пора бы возвращаться. — Да, скоро встреча с Фадеевым. Надо идти, — говорит Максим, встаёт и пропускает Серёжу вперёд. Тот выходит, пока я встаю с места и закрываю блокнот. Мы остаёмся вдвоём. — Крис, — тихо зовёт Макс, — это очень красиво. Я буду рад, если ты меня нарисуешь.