***
Я встречаю его только тогда, когда оказываюсь в гримёрке. Сижу в кресле, пока меня красят, и вижу в зеркале, как он входит сюда. Отвожу взгляд. — Привет, — слышу из-за спины. Напрягаюсь всем телом. — Кать, мы разве не закончили? — обращаюсь к гримёру. — Почти. Мы можем прерваться, если нужно. — Нет, не нужно, спасибо. — Ладно, всё равно осталась пара штрихов. До сих пор не обращаю на него внимания, а он стоит за моим креслом, видимо, ожидая меня. — Вот и всё, можешь бежать, — говорит девушка. — Спасибо большое, Кать. Я встаю, и у меня не остаётся шанса не посмотреть ему в глаза. — Крис. — Что Крис? — чуть ли не выкрикиваю ему в лицо и вдруг чувствую острую боль в животе. Сморщиваюсь и зажмуриваю глаза, чтобы не закричать от неожиданности. Концентрируюсь на том, что мне нельзя показывать ему свою слабость. Ни за что. — Что с тобой? — взволнованно спрашивает он и дотрагивается своей рукой до моего плеча. — Ничего. Убери, — отвечаю я и резко встряхиваю плечом. — И отвали от меня. Ты обещал ждать — так жди. Хоть одно своё обещание ты можешь сдержать? Или кроме половых потребностей тебя ничего в этом мире не привлекает? — Мы даже здороваться не будем? — спрашивает он, но я уже направляюсь к двери. Иду за кулисы, чтобы дожидаться своего выхода. Хватаю по пути йогурт из рюкзака, потому что мне становится хуже, и пора перекусить. Сажусь и открываю бутылку. Делаю глоток, но понимаю, что если я не прекращу, всё содержимое желудка окажется на полу. Отставляю бутылку. Появляется немалый повод волноваться, учитывая, что через десять минут мне нужно будет выйти на сцену и спеть, а мой живот подаёт сигналы о помощи. Стараюсь расслабиться, закрываю глаза и молча жду своей участи.***
Стою на сцене и смотрю на жюри. Выступление обходится без жертв, но сейчас, слушая мнение наставников, хочется свернуться калачиком и ничего не делать. Киваю, соглашаюсь, улыбаюсь. Не слышу, что они там говорят. Меня отпускают, и я спешу отсюда уйти. Дохожу до раздевалки. Переодеваюсь в другой костюм. Кажется, боль не такая уж и сильная.***
Мы уже несколько часов находимся в этом съёмочном павильоне, и все изрядно подустали. Я в том числе. Сижу рядом с Олегом за кулисами и делаю вид, что всё нормально. Но когда нас зовут на общий номер, живот сводит от боли, и я облокачиваюсь на парня, потому что больше нет сил держаться на ногах. — Крис, что такое? Что с тобой? — Олег, прости, всё нормально. Так, просто давно не ела. — Давай позовём кого-нибудь? Вызовем врача? — Нет, нет. Уже всё прошло. Я после концерта схожу. Спрошу. Правда. — Точно? — Да, конечно. Не волнуйся. — Ладно, пошли. Держись за меня, — говорит он и, аккуратно придерживая меня, ведёт по лестнице на сцену. В общем номере выкладываюсь, как могу, но на объявлении лидеров и номинантов на уход не соображаю, что происходит вокруг. Вижу, как сначала Диана произносит речь, потом — Ронни. Значит, они уходят. Съёмка заканчивается. Ребята торопятся за сцену, а ко мне подходит Олег. — Ну, как ты? — Какая-то слабость просто. Наверно, нужно отдохнуть немножко. — Пойдём, доведу тебя хоть. — Спасибо. Мы спускаемся по лестнице, и мне становится невыносимо душно. Все бегают туда-сюда. Боюсь, что из-за этого могу потерять сознание. Со мной иногда бывает такое. Когда становится душно — случается обморок. И я уже чувствую звон в ушах — первый признак скорого обморока. — Я сейчас сознание потеряю, — спокойно говорю я Олегу. — Чего? — удивлённо вскрикивает он. — Мне нужно на воздух, а то… Я не успеваю закончить фразу, как в живот как будто ударяют разбитой стеклянной бутылкой. Жарко, хочется дышать. — Боже. Крис. Кто-нибудь! Вижу, как к нам бежит Серёжа, но отворачиваюсь, потому что чувствую, что меня может вырвать. — Что с ней? — Я не знаю. Она сказала, что может в обморок упасть, и что живот болит. И тошнит, кажется. — Сейчас организую врача, — отвечает Серёжа. Опираюсь на Олега. Вижу его обеспокоенные глаза и падаю ему в руки.***
Меня везут на скорой в ближайшую больницу, потому что, кажется, мне будут вырезать аппендицит. Лежу в машине и смотрю в потолок, периодически скручиваясь от того, что каждый раз в животе взрывается бомба из стекла, потом возрождается и взрывается опять. Рядом сидит Олег, который вызвался поехать со мной в больницу. — Спасибо, — шепчу я и зажмуриваюсь от боли. — Тш-ш-ш, всё хорошо. Не за что, — отвечает он. Олег на протяжении почти всего пути держит меня за руку, как обычно это бывает в фильмах, когда главный герой находится в опасности. Странное чувство, но это действительно помогает. Я чувствую, что рядом кто-то есть. И хоть это не снимает боль, мне становится чуточку спокойнее. Мы едем целую вечность, становится невыносимо холодно. Сжимаю руку Олега каждый раз, когда не могу терпеть боль. Он спокойно выдерживает все мои выходки и болтает о чём-то всю дорогу. Наконец, мы останавливаемся, и меня выкатывают на улицу. Мне всё равно очень холодно, хоть на улице вовсю цветёт весна. Олег старается успевать за нами, но скоро я теряю его из вида. Передо мной белые коридоры больницы, а точнее — потолок и яркие обжигающие взгляд лампы.***
Вокруг только белый цвет, среди которого ходят врачи, и я лежу на операционном столе. Они задают кучу вопросов, на которые мне, к счастью, удаётся ответить. Закрываю глаза от усталости. Чувствую, как голова начинает кружиться, а тело как будто раскачивается само по себе, как в огромном гамаке. Помню только белый цвет и ненавистный голос Максима в голове, который как болванчик до сих пор повторяет, что всё получится.***
Лежу в своей отдельной палате (такие вот привилегии для участников телешоу главных каналов нашей страны), смотрю в стену. После операции прошло уже несколько часов, и я прихожу в своё привычное состояние. Мне говорят, что скоро можно будет перелечь с левого бока на спину или даже попробовать присесть. Слушаю тишину своей палаты и звуки из-за двери. Больше делать нечего. Стараюсь вспомнить, как меня увозили из нашего съёмочного павильона, но перед глазами лишь какая-то неразбериха. Куча людей, руки Олега, сильная боль в животе, желание опустошить желудок в любом попавшемся на пути месте. Тянусь за стаканом с трубочкой и делаю несколько глотков воды, потому что очень хочется есть, но пока нельзя. А ещё запрещено переворачиваться и вставать. Четыре дня нужно лежать в больнице, но я не знаю, что будет со мной после этих дней. Может, меня выгонят с проекта или прямо сейчас скажут ехать в башню и петь? Совсем не помню общее выступление и понимаю, что забыла посмотреть, был ли в зале Серёжа. Вряд ли бы я увидела его, но можно было попытаться найти человека, который готов ради тебя бросить свои дела или успокаивать тебя в любое время суток. В том числе из-за этого понимаю, что мне нельзя было звонить ему. Спрятать свои слёзы и страдания внутрь, свернуть в огромный чёрный комок, но не звонить. Нельзя вот так расставаться с человеком, а потом надеяться на его поддержку. Это неправильно. Слышу какое-то оживление в коридоре, и дверь неожиданно открывается. Вижу краешек красивого голубого букета, и в голове проносится глупая мысль: а вдруг? Олег заходит внутрь, и я выдыхаю. — Привет, — обращаюсь к парню. — Привет, — почти шёпотом произносит он. — Говорят, тебе нельзя ничего есть, поэтому вот. Он стоит с большой вазой, наполненной водой, и с цветами. — Спасибо, очень красивые. Ты можешь нормально говорить, я в порядке уже. Даже заскучала тут одна. Олег ставит вазу с букетом на тумбочку у кровати, берёт из угла белый больничный стул и садится рядом со мной. — Я, конечно, полный дурак, что сразу тебя не отвёл ни к кому и не настоял на своём. — Олег, если бы не ты, я бы свалилась где-нибудь в уголке, и никто бы не заметил. Спасибо тебе огроменное. — Как себя чувствуешь? — Хочется сбежать отсюда. — Понимаю. Я в детстве тоже лежал в больнице. Только там в палате было человек шесть, и было хреново. Боялся, что меня никогда оттуда не выпустят и всегда будут кормить кашей. — Я бы сейчас не отказалась от каши. Олег смеётся и немного расслабляется. — Ты не думай, что к тебе никто не захотел приехать, кроме меня. Просто мне сказали, что тебе пока нельзя двигаться сильно. И я Серёге с Софой сказал, что мы с ними приедем завтра. Хотя ребята вообще все хотели ехать, всей толпой. — Представляю глаза врачей. — Да, я им то же самое сказал. И решил, что должны поехать пару человек. — Он делает паузу. — И я хотел у тебя спросить. Может ты хочешь кого-то конкретного здесь видеть. Или наоборот… Я вопросительно смотрю на него. — Ну, просто, если Макс захочет приехать, ты будешь рада или…? — Я буду рада, если он правда захочет приехать, но передай ему, пожалуйста, чтобы он не приезжал. — Всё, окей. — Ты не знаешь случайно, сколько мне здесь лежать? — В общем, такое дело, что, по сути, ты должна здесь четыре дня быть. Минимум. Но, как ты понимаешь, это слишком долго для проекта. Договорились на три дня. И во вторник утром тебя вернут в башню. Но организаторы клятвенно обещают дать тебе ещё день отдыха там. Ото всех тренировок и танцев. Потому что твоё долгое отсутствие может и тебе навредить. Нужно быть на виду у людей, чтобы за тебя голосовали. — Да мне плевать на эти рейтинги, честно говоря. — Пока тебе на них плевать, мы с ребятами позаботимся, чтобы тебя не выкинули из шоу. Не волнуйся насчёт этого. Отдыхай. Я улыбаюсь и не могу перестать его благодарить. — Ой, забыл, — восклицает он и приоткрывает дверь. — Ну я и дурак. Берёт откуда-то из коридора чёрный рюкзак и достаёт мой блокнот и пенал с маркерами. — Поставил на лавочку рюкзак, пока вазу брал у медсестры. Это тоже тебе. Вытаскивает ещё пижаму и какие-то мои вещи. Точно, я же была в концертном костюме, когда меня сюда привезли. Забыла и об этом тоже. — Вау, я тебе уже говорила «спасибо»? — Примерно тысячу раз? — Не заметила. Спасибо. Олегу нельзя долго сидеть у меня, поэтому вскоре он уходит, обещая, что завтра ко мне обязательно кто-нибудь придёт. Он, Софа, Серёжа или все вместе. Весь оставшийся день я лежу, сливаясь с белой палатой и становясь объектом наблюдения медсестёр. Мне измеряют температуру, давление, помогают присаживаться. Засыпаю с еле заметной болью в районе шва и чувством голода. 6 мая, воскресенье, больница С жадностью зачерпываю ложками жидкую кашу из глубокой тарелки, и мне кажется, что я никогда ещё не была настолько голодна, как сейчас. Пью много воды и кефира. Неплохая такая диета, хочу сказать. После обеда (бульон заходит на ура) ко мне приходят Софа и Серёжа. Я рада видеть знакомые лица на фоне этих белых стен. Пиэлси останавливает взгляд на букете и вопросительно смотрит на меня. — Это от Олега, — говорю ему. — Окей. Софа беспокойно смотрит на меня и расспрашивает обо всём, что со мной здесь происходило, а Серёжа старается ругать меня не через каждую её реплику, а хотя бы через две. Улыбаюсь его невероятной заботе. Понимаю вдруг, что так вели бы себя мои родители: обеспокоенно-взволнованно. Ребята рассказывают, что зрители будут знать о том, где я сейчас нахожусь и что со мной случилось. Меня ведь не будет весь понедельник в башне, а смысла выдумывать какое-то оправдание нет. И я рада тому, что хотя бы эта часть проекта остаётся без тайн и интриг. Когда ребята собираются уходить, прошу Серёжу остаться на пару минут. — Можешь мне, пожалуйста, телефон дать? Мне нужно родителям позвонить. Он вдруг резко тянется рукой к джинсам и закатывает глаза. — Забыл, блин. Хотел батарейку вытаскивать из микрофона. Ну и рефлексы, жесть. Держи, — говорит он и протягивает мне телефон. — Буду за дверью. Набираю знакомый номер, выкладываю всё настолько быстро, насколько могу, потому что знаю, что сейчас начнутся мамины причитания длинною в вечность. Понимаю и молча принимаю. Отдаю телефон Серёже и благодарю. Радуюсь, что вокруг так много хороших людей. 7 мая, понедельник, больница Лежу на кровати со стаканом киселя и своим блокнотом. Провожу рукой по рваной линии, оставшейся от рисунка Максима. Надеюсь, Олег не перерывал всю мою сумку, чтобы найти этот блокнот. Потому что есть ещё тот, который разорвёт мне душу. Тот, где рисунков десять. И они все посвящены Свободе. Придётся как-то незаметно сжечь тот альбом прямо в окружении камер и ребят. Я чувствую себя намного лучше, и мне уже хочется вернуться обратно, хоть тут и нет этих камер, шума и нежелательных встреч. Зато в моей палате есть небольшой телевизор, который я решаю включить, чтобы устроить себе внеплановый просмотр нашего увлекательного шоу. Вижу заставку. Смотрю первые пятнадцать минут, почти не шевелясь. Потом показывают момент реалити, который на самом деле происходил в пятницу. Прикидываю, что, значит, тот разговор Свободы с Майер мог проходить в воскресенье, после нашего свидания, когда я уснула. Мы выпили. И он, видимо, решился. Пропускаю какие-то экранные разговоры мимо ушей, от злости сжимаю в руке стакан и отставляю его на всякий случай. «Мы с Крис вообще, вот так вот подходим» — вещает Максим на интервью и пальцами показывает два звенья цепочки. Выключаю телевизор и утыкаюсь головой в подушку, оставляя прикроватный свет включённым. 8 мая, вторник, больница, день выписки Сижу на кровати рядом с уже собранной сумкой и ем кашу. Мне сказали, что за мной должны заехать и помочь добраться до башни. На часах восемь часов утра — мы должны успеть вернуться до официального подъёма, чтобы я начала полноценный день вместе с остальными ребятами. В палату заходит Олег и лучезарно улыбается мне. — Ты сидишь! И ешь кашу! О, нет! Придерживаю живот свободной рукой, потому что смеяться вдоволь мне тоже пока нельзя. Олег садится рядом со мной. — Это не так плохо, как ты говорил. Попробуй, — говорю я и подношу ложку к его рту. — Да она выглядит только более-менее, а на вкус, я уверен, полная гадость. — Он морщится, и на этой фразе в палату заходит медсестра. — Ой, извините. Каша очень даже ничего. — Олег, нас выгонят сейчас, точно говорю. — По-моему, мы этого и добиваемся, — отвечает он, подмигивает и встаёт с кровати. Я отдаю девушке пустую тарелку и беру свои кроссовки. — Ну, всё, пора, — говорит Олег и, держа мою сумку, открывает передо мной дверь. Мысленно прощаюсь со своей белой палатой.***
По привычке дохожу до своего круга, вижу свою пустую кровать. Максим спит, укутанный с головы до ног в одеяло. Разворачиваюсь и киваю Олегу в сторону второго круга. — У меня неожиданный переезд, — шёпотом говорю ему. Я быстро переодеваюсь, умываюсь и ложусь под одеяло. Минут через пятнадцать звучит общий будильник. Присаживаюсь на кровати и иду в ванную.***
Сижу в окружении ребят за столом и жую свою личную порцию печёных яблок. Моя новая диета разрешает их есть. И тут даже не на что жаловаться, потому что приготовлены они отменно. Серёжа, как главный мой телохранитель, сидит рядом и отвечает на ряд поступающих ко мне вопросов. Иногда, когда он не находит ответа, говорит, чтобы от меня уже наконец отстали. В основном, я лежу. Читаю, рисую, сплю. Днём приходит врач, чтобы сделать мне перевязку. Потом я опять валяюсь на кровати, иногда встаю, чтобы прогуляться по периметру спальни. После обеда ко мне подходит Олег. — У вас там в «Мальфе» разбор номеров на концерт. — Ой, спасибо, что сказал, — отвечаю я и встаю с кровати. Он придерживает меня за плечи. — Олег, ну я же уже сама могу. — Так, всё. Пошли. Я теперь тебя не могу оставить просто так одну. Мы заходим в репетиционный зал, где уже сидят ребята из моей команды и Даня, который сегодня будет раздавать нам задачи на концерт. Максим поднимает глаза и видит, что мы с Олегом заходим к ним. — Освободите место, пожалуйста, ребят, — просит Олег и усаживает меня на диван. — Спасибо, — говорю ему и обнимаю. — Ты меня и заберёшь тоже? Говорю последнюю фразу ему на ухо, но так, чтобы рядом сидящий Свобода услышал каждое моё слово. — Конечно, Крис, — отвечает он и уходит. Чувствую, как Максим напрягается. Я не реагирую и не смотрю на него. Даня начинает объявлять номера и первым делом загадочно смотрит на нас со Свободой. Сразу всё понимаю, и уже начинаю морально готовиться к самой тяжёлой неделе на проекте. — Макс, Кристина, у вас «Девочка с каре».