***
После завтрака мы со всеми ребятами садимся смотреть наш прошедший концерт. Сижу в самом дальнем уголке, отдельно ото всех, и нервно посматриваю на экран. Понимаю, что скоро покажут наш номер с Максимом, который тоже сидит в другом конце дивана. Вижу первые кадры. Всё выглядит невероятно стильно и красиво. Он красивый. И мы. — Какая кошка! — восклицает Серёжа и улыбается. Я улыбаюсь ему в ответ. Максим тоже мурлычит свою часть песни как довольный кот, а я как эта самая кошка кружусь вокруг него. Мы выглядим как два кота в разгар весны. Понимаю, что именно это и нужно Фадееву. Чтобы мы всегда были на грани. Хотя так всегда и было. Но, может быть, замкнутое пространство просто вскружило мне голову? Может быть, и ему? И мы всё это придумали, а теперь оба страдаем. — Полная гармония на сцене, — говорит Назима. — В дуэте. Прям не оторвать взгляд. Вежливо улыбаюсь всем и стараюсь сделать вид, что мне не больно видеть его рядом с собой. Чувства выкинуть не получается. Приходится просто опустить их на самое дно, чтобы даже самой не дотянуться.***
Я сижу на студии уже около двух часов, потому что мы не можем дописать часть моей сольной песни. Следовательно, не можем её записать. Не знаю, как уж так вышло, что песня полностью ложится на мою жизнь, но мне приходит идея нескольких строчек практически сразу, как я вижу часть готового текста. Но я не произношу их вслух, потому что уже представляю, как буду стоять на сцене и оголять душу. — Крис, попробуй вот так спеть, — говорит Даня и протягивает мне лист с текстом. — Ой, нет, подожди, чушь какая-то. Помню слова Серёжи о том, что на страницы нужно выворачивать самого себя, если хочешь, чтобы песня состоялась. Если я буду петь о зелёной траве, сгорая от запаха нежного моря, то мне не поверят. Знаю, но боюсь. — Можно предложить кое-что? — Конечно, Крис. — Если вот тут написать «Раньше говорил, что меня любил»? А перед этим припевом можно ещё… «Я не буду больше верить, Я закрою наши двери». Напеваю свою версию песни. Хочется разрыдаться и упасть без чувств или взять и записать эту песню, чтобы он понял, наконец, что я ощущаю последнее время. — А это неплохо. Да, очень даже. Давай попробуем. И у нас получается. Чуть ли не с первого дубля. Магия какая-то. 15 мая, вторник, башня «Меркурий» Пытаюсь сделать себе кофе, пока есть возможность, и никто из ребят не стремится сделать то же самое. Беру одну из десятка одинаковых кружек и слышу, как Майер предлагает Максиму тоже сварить кофе. Я закатила бы глаза, если была бы одна. — Нет, Жень, спасибо, не надо. — Может быть, хочешь ещё чего-нибудь тогда? Кофе закипает, как и все мои внутренности. Хочу выплеснуть ей в лицо этот кипяток. Это странно, да? — Жень, нет. Она пожимает плечами и подходит уже ко мне, виляя своей задницей. — Кристина, а где кофе? — Попробуй поискать, — отвечаю ей и иду за стол. Громко ставлю кружку и сажусь. Я, правда, старалась. — А ты чего такая нервная, всё же хорошо? — спрашивает она. — А ты чего такая тупая? — Не поняла! — Крис, — зовёт меня Серёжа. Смотрит на меня осуждающим взглядом. — Что? — Отойдём, — говорит мне и берёт за руку, чтобы у меня не оставалось возможности отказать. А мне самой уже до тошноты не хочется здесь сидеть. Он ведёт меня по коридору и открывает дверь к тому холлу, куда мне нельзя выходить. — Серёж, мне нельзя туда. — Крис, забей. Когда это было-то? Мы оказываемся (о, да!) на моём балконе. Вдыхаю в лёгкие его спёртый воздух, как будто здороваясь со старым другом. Серёжа закуривает. — Зачем ты на неё-то срываешься? — Не знаю. — Постарайся так не делать, потому что она вообще тут не причём. Иди ори на Свободу или колоти его. Он заслужил, а она даже не поймёт, почему ты злишься. — Я пытаюсь понять, что чувствую. Я не хочу об этом думать ни секунды, чтобы понять, куда меня потянет в итоге. — Пока ты только доказываешь свою злость к Жене. Но если на секундочку всё-таки задуматься, то можно понять, почему это происходит. — Серёж, пожалуйста, я хочу сама. На балкон заваливается Максим со своей пачкой сигарет и красной зажигалкой. — Свобода, очень вовремя, — говорит Серёжа. — Я вас оставлю, пожалуй. Он уходит, а мы остаёмся стоять на этом балконе в тишине. Слышен только моментальный звук зажигалки. А потом мы просто вглядываемся друг другу в глаза в поисках ответов. Но ответ-то есть, и он очевиден. Просто я больше не могу. У меня не остаётся сил ни на что. — Я пойду, — говорю ему. — Не хочешь ещё немного тут побыть? Хочу. — Скоро общий сбор, — отвечаю ему. — Разве это ответ? — Вполне. — Круто. — Максим, что-то это ни к чему не приводит. — Потому что ты обманываешь. — Нет, просто ты меня бесишь. Он закусывает губу и делает шаг вперёд. Ну, уж нет. — Давно бешу? — Четыре недели примерно. — Какая наглая ложь, Кошелева. Он подходит ещё ближе, не оставляя мне ни глотка свежего воздуха. Выдыхает противный дым из лёгких прямо в меня и внимательно смотрит в глаза. — Если хочешь знать, Максим, меня твои подкаты совсем не волнуют. Он улыбается и садится на скамейку. Признаю, выглядит он невероятно сексуально, и его подкаты меня очень волнуют. Убирает непослушную прядь волос за ухо, как я делала это ему на концерте. Но нет, я не поддамся. Ни за что. — Я пойду, — говорю ему и выхожу за дверь. Душа остаётся сидеть рядом с ним и не отлипает ни на секунду. 16 мая, среда Нас собирают в общей зоне, чтобы провести очередной долбанный интерактив, от которых всех уже тошнит. Катя объявляет правила этой игры. Нужно выбрать человека, который по-твоему достоин победы в шоу. Спасибо, что не составляем рейтинг симпатий. Все по одному подходят к экрану, чтобы сделать свой выбор. Когда доходит моя очередь, меня бросает в дрожь. Я тыкаю пальцем в фотографию Олега, чтобы показать Максиму, что всё пора заканчивать. И только потом понимаю, какую ошибку совершила. Голосование, как обычно, не анонимное, поэтому мой голос увидят и зрители, и Фадеев, и все организаторы. Возвращаюсь к ребятам с испуганным лицом и смотрю на Максима. Он непонимающе смотрит в ответ. Отворачиваюсь. Объявляют результаты. Он проголосовал за меня, а я за Олега. Никто не обращает на это внимание, кроме нас двоих. По щелчку ситуация опять начинает скатываться вниз. Когда мы заканчиваем обсуждение, Максим проходя мимо, обращается ко мне: — А ты всё не можешь выбрать? — Знаешь, что, Максим… — В том-то и дело, что не знаю. Ты бы уже послала меня, чтобы не мучить. — Ты так серьёзно к этому относишься? — А ты нет? — Нет, я не думала, что это тебя обидит. — Окей. — Как ребёнок. — Блин, Кошелева, определись, правда. — Что, бешу? — Да, бесишь! — Отвечает он уже так, что некоторые ребята, включая Серёжу, начинают обращать на нас внимание. — А меня ты и твоя баба бесите. Значит, всё взаимно у нас, наконец-то. Обхожу его и иду собрать вещи, чтобы поехать на репетицию. Серёжа молчит, потому что я и сама знаю, что веду себя по-идиотски. Что уж тут говорить?***
Вообще не понимаю, как у меня постоянно получается вести себя как полная дура. Давно надо было слушать Серёжу и принять в себе свои чувства, хоть и трудно осознать, что ты какой-то невероятно плохой человек. Но этот человек уже не может жить нормально без взгляда своего кота из Владивостока. Человек срывается и бесится. Отрабатываю свой номер на репетиции более-менее неплохо и уже собираюсь уходить, как вижу Максима Александровича. — Здравствуйте, — говорю ему. — Привет, Кристина. Как у тебя дела? Я не успел на твою репетицию, к сожалению. — Всё вроде бы нормально. Остаётся только прогнать номер перед концертом. — Ну, хорошо. Только чего же ты такое делаешь? Так и знала. — Вы про что? Про выбор? — Про него. — Я случайно. — Ну, ладно, Кристина, как знаешь. Ты хочешь, чтобы тебя считали обольстительницей, которая мучает бедного Максима и голосует за другого? Экран же гиперболизирует. И каждый твой неправильный взгляд может оказаться последним. Для него. Ну, как знаешь. — Максим Александрович, я не хочу этого всего. — Ты уже часть этого всего, лапочка. Боже, Максим, что же я наделала. 17 мая, четверг На что я не могла рассчитывать, находясь на этом шоу — так это на то, что нас с Максимом выпустят на свободу и устроят свидание. Да, для всех это выглядит как его сбывшаяся мечта — выйти наружу, и по сюжету серии зрители изначально не будут знать, что я буду гулять с ним. Но кого вы хотите обмануть? Кажется, они хотят исправить положение дел, которое я стремительно порчу, стараясь не играть в их игры. Но я перестала верить тому, что моё поведение может повлиять на его уход. Кто я такая, чтобы это решать? И как это может повлиять? Так что, извините, Максим Александрович, если я и захочу его обнять, это будет моё искреннее желание. Надеваю джинсы с футболкой, потому что — ну это же не свидание. Максим тоже не знает о том, что будет гулять со мной. И я не знаю, будет ли он рад видеть меня там. На улице, среди людей и привычной когда-то обстановки. Мне приходится ждать, пока он соберётся. Пока он сходит в душ, выберет одежду, поворчит и покурит. Зачем курить, если ты собираешься на улицу? Я только сижу и жду. Жду и волнуюсь.***
Это так странно — идти по улице просто так. Не на репетицию, не торопиться запрыгнуть в машину, чтобы поехать на концерт, а просто так — без цели. Хотя у операторов и Кати сейчас есть цель — хорошо организовать нашу встречу — я стараюсь максимально расслабиться и получить свою частичку удовольствия. Идём с Катей по парку, и я уже вижу, как он в своей любимой белой рубашке стоит на дорожке и смотрит на нас. Больше — на меня. С каждой секундой становится очевиднее, что это свидание, потому что нам озвучивают наш маршрут. Парк — поедание мороженого — тир с призами — прогулка. И всё это вдвоём с ним. Но я больше, чем уверена, что ему сейчас практически всё равно, кто с ним рядом. Он на улице. Ему хорошо от того, что он может свободно дышать и перемещаться по большой территории. Но становится неловко, когда Катя уходит, а камеры продолжают снимать. Мы стоим друг напротив друга и не знаем, что делать. Единственное моё желание сейчас — остаться с ним наедине на самом деле. — Расслабься, — говорит он, словно читает мои мысли. — Никого вокруг, кроме этой вот зелени и чаек. Или это не чайки? — Нет, Максим, это не чайки, — отвечаю ему, улыбаясь. Мы гуляем и болтаем о всякой ерунде в то время, когда хочется кричать о другом. Но мы не можем. Мы ещё не имеем на это права. — Прости, я глупая. Говорю тихо и максимально расплывчатыми фразами. Хочу, чтобы только он меня понимал. — Мы с тобой вообще два идиота, да? Киваю несколько раз. — Пора перестать. Ругаться, — шёпотом отвечаю ему. — И бесить друг друга? — Да. Мы садимся на скамейку. Точнее сажусь я, а он ложится прямо мне на колени, как будто забывая обо всём. Воздух кружит нам голову, и мы пьянеем от этой свободы. Хоть и всего часовой. Но надеюсь, что Серёжа там, у своего телевизора, понимает, что его план полностью провалился. Отгоняю все мысли о нём, потому что это уже просто мысли, и наслаждаюсь оставшимся временем, отведённым нам двоим. — Блин, так хорошо на улице, — медленно произношу я. — Да, с тобой — так особенно. — Ма-а-акс, — протягиваю его имя и озираюсь по сторонам. Камеры и здесь, и там, и тут. Развязываю ему хвост и глажу по чуть вьющимся от резинки волосам. Он лежит практически неподвижно с закрытыми глазами. Люблю видеть его таким довольным. К нам подходят и говорят, что через десять минут пора возвращаться, но снимать нас уже не будут. И нужно потихоньку выдвигаться к нашей машине. Мы дружно киваем. — Зря они так нас оставляют тут, мы можем и сбежать, — говорит Макс. — О, да. Куда первым делом хочешь? — Я бы просто шёл. Куда-нибудь. Неважно, куда. Мы идём к машине, оставляя нашу маленькую свободу за спиной. Я уже вижу, как операторы сгружают свою технику, как он вдруг останавливает меня и, всматриваясь в глаза, говорит: — Я бы сейчас всё отдал, чтобы в твоей жизни не было той недели, когда я повёл себя как идиот, и ты была одна. Но я буду невероятно счастлив, если ты сможешь когда-нибудь мне доверять. Потому что… это трудно. Трудно без тебя.***
Пока мы возвращаемся домой, я не перестаю думать. Не то, чтобы когда-то переставала вообще, но Свобода своими словами заставляет меня делать это с большей силой. Мы приносим ребятам кучу мороженого, потому что хотим хотя бы так порадовать их. Серёжа сразу же принимается за свою порцию и наслаждается каждой ложкой. Несколько ребят собирается вокруг стола, и они ждут нашего рассказа. Действительно странно — вроде бы просто прогулка, обычная, без цели, но именно это для нас сейчас настолько ценно, что никто не может уже дождаться подробностей от нас. Максим берёт свою порцию и начинает есть, хоть мы с ним ели мороженое буквально час назад. Кажется, он от него без ума. — Стою, жду Катю, — начинает рассказывать он. — Выходит и говорит, типа я очень хотела погулять с Никитой, Серёжей, с Олегом… — Ага, а тут вы два ублюдка — малолетка и гей. Давай-давай, очень интересная история, рассказывай. Вижу, как Максим застывает с ложкой мороженого в руке и прекращает рассказ. Наступает гробовая тишина. — Какого чёрта вообще? — говорю я Родиону. — Посмотри, какое у него лицо — как будто он вселенную поставил на колени. Обиженный какой. — Короче, погуляли мы, — говорит Максим и уходит от стола к окну. — Смотрите, молча истерит, шуток не понимает, — кидает ему в спину Родион, продолжая развивать конфликт, на который Максим, к счастью, реагирует молча. Горжусь. — Родион, тебе бы подучиться вежливости, — говорит Серёжа. — Вы такие серьёзные все, ребята. Чего вам надо-то от меня? — Кажется, это тебе что-то от нас надо, если ты такие вещи говоришь, — отвечаю я. — Да он взял бы Кристинку, в дупло затащил какое-нибудь. Там в парке деревьев столько. Не зря Катя с ним отказалась гулять, я бы тоже не пошёл. Кристинка бедная, чувство вины её мучает, что он ей песни написал, вот и ходит с ним гулять. Вижу, как Максим встаёт с места, выкидывает стаканчик и молча подходит ко мне. Аккуратно держит меня за талию со спины и кивает мне в сторону выхода. — Пошёл ты, Родион, — говорит он, и мы сваливаем. Вот так поступают крутые парни.***
Мы сидим вдвоём на его кровати в пижамах, и я рассказываю про свой номер. То, что песня частично о нём, я, конечно же, не говорю. — И, типа, вся сцена в розах? — Ну, не вся, конечно. Вот эта, круглая часть впереди. — И ты будешь посередине, да? Огонь! Мы стараемся говорить тихо, потому что многие ребята уже спят. И чтобы этот разговор оставался между нами. И ещё между тысячами зрителей. Максим уже и сам готов заснуть, но старается изо всех сил не смыкать глаза. Ложится на спину. — Ещё я немножко помогла с текстом. — Серьёзно? Круто! — Спасибо за наставления. — А про что песня? Ты так и не сказала. — Услышишь же. Сюрприз. — Горжусь тобой. Просто невероятно. — Не, когда я что-нибудь крутое сделаю, тогда можно будет об этом говорить. Пока я ничего сверхтакого не сделала. Он лежит молча с закрытыми глазами. — Алло! Ты пытаешься понять, что я сказала? Резко открывает глаза и сонно смотрит на меня. — А? Да я уснул уже. Скажи мне ещё раз. — Спокойной ночи. — Всё, скажи — я усну. — Я говорю, что нужно сделать что-то по-настоящему крутое, чтобы говорить о таком. — Не согласен. Если ты сделала шаг, пусть и маленький, то это уже может быть поводом для гордости. Не обязательно делать что-то масштабное, чтобы близкие тобой гордились. Он опять борется со сном, поэтому я понимаю, что мне пора уходить. Но сначала нужно уложить его. — Давай спать. — Ага, спокойной ночи. — Спокойной ночи. Смотрю, как он медленно погружается в сон. Тихонько сопит и переворачивается на бок. Укрываю его одеялом и иду к своей новой кровати, которая уже какая-то не такая уютная, как моя старая. 18 мая, пятница Сижу на его кровати и жду, пока Максим выберет, какие кроссовки ему надеть сегодня. Он перемерил кучу всего, пока выбрал то, в чём стоит сейчас, и теперь остаётся маленький шажок к тому, чтобы выйти уже из этой башни и поехать на репетицию. — Всегда хотела такую толстовку, — говорю ему и накидываю её на себя. — Не могла найти, чтобы она вот из такой ткани была. — Бери, — говорит он. — Я же заберу. Навсегда. — Ладно, навсегда, но потом верни. — Сразу после навсегда? — Ага. Надеваю толстовку, он обувает кроссовки, и мы уходим из квартиры. Наконец-то!***
Вечером, когда мы измотанные возвращаемся с репетиции, у меня хватает сил только на то, чтобы сходить в душ и лечь спать. Максим сидит на своей кровати, уставившись в планшет. Пишет музыку. Сосредоточен, но всё равно поднимает голову, когда видит, что я ложусь на свою старую (самую лучшую) кровать. На светильнике до сих пор моя наклейка с надписью «Кристина Кошелева». Нам всем выдавали такие, и я решила обозначить своё место. Пришла пора вернуться. Он снимает наушники и вопросительно смотрит на меня. — Спать ложусь, — говорю ему. — Серьёзно? — Уйти? — Нет. Улыбаюсь и прячусь под одеяло. Через какое-то время сквозь сон чувствую, что он целует меня в макушку и желает спокойной ночи.***
Просыпаюсь в темноте от каких-то разговоров и слышу, что меня зовёт Серёжа. — Кри-и-ис, иди сюда! Присаживаюсь и вижу, что они с Максимом сидят на полу около его кровати. — На секунду. Ничего не понимаю, но встаю и подхожу к ним. Сажусь рядом, а Серёжа тихонько шепчет мне на ухо: — Обними, пожалуйста, Максима. Я, не вдаваясь в подробности, смотрю на Свободу и понимаю, что это сейчас ему жизненно необходимо. Залезаю ему на колени и прижимаюсь всем телом. Обхватываю его за шею и чувствую тепло. Мне хорошо от того, что я могу ему помочь. — Мартышка. — Агрессивный. — Вот так выглядит агрессивный Максим, чтоб ты знала, — говорит Серёжа. — Да я уже поняла. Что случилось? — обращаюсь к Серёже. — Родион. Шоу. Это всё вокруг, — почти беззвучно произносит он. — Я знаю, что нужно быть мужиком. Смотреть со стороны и просто молча всё воспринимать. Я четыре недели это делал. Не могу я! — Ещё три недели потерпишь. — Кончилось моё терпение. — В такой ситуации только если баба из тебя выбьет всю дурь, то может подействовать. Ударь его, давай! — Серёжа обращается ко мне. — Нет, мне его жалко, я не буду его бить, — говорю и провожу рукой по его волосам, потому что это вошло в привычку. Перебирать его волосы и обнимать изо всех сил, прижимаясь к груди. — Дай! — говорит Серёжа, берёт мою руку и несколько раз несильно даёт Максиму пощёчину. По выражению Максима, получается сильно. — За что? — говорит он, улыбаясь нам. — Чтобы не расслаблялся! Тут же обнимаю Максима и пытаюсь холодными ладошками охладить покрасневшие от ударов щёки. Серёжа смеётся над нами и ругается на Максима. Очень заботится и боится, что друг может сдаться. Но я не дам тебе это сделать, Свобода. Скоро Серёжа уходит к себе, а Максим ведёт меня до кровати. — Давай-ка, ложись. — И ты? — И я. Он укрывает меня одеялом, целует в макушку раз пять, как будто одного раза не достаточно. Ну, да, недостаточно. — Оставайся навсегда, — говорит он и уходит к себе. Надеюсь, он борется с желанием остаться рядом со мной. 19 мая, суббота, день концерта Стою за кулисами и жду своего выхода. Первый раз я отчётливо понимаю, что песня обо мне. И о нём. Обо всём том, что я чувствую в последнее время, и о страхе, чтобы сделать шаг вперёд. Главное — не забояться прямо сейчас. — Крис, — зовёт он. — А? — Всё получится? — Ага. Смотрю на Максима, запоминаю его лицо перед собой и врезаю себе в память, чтобы не волноваться. Выхожу на сцену. Вижу сотни белых роз на полу и микрофонную стойку. Пою. «Посмотри, я перед тобой».***
Зал аплодирует, я выдыхаю. Фадеев доволен. Я выслушиваю мнение всех членов жюри и ухожу с улыбкой на лице и небольшим волнением. Он стоит в том же месте, откуда я уходила, и улыбается. — И что это было за лучшее выступление в мире? — Макс, — смущённо говорю я. — Я серьёзно. Крис, — говорит он и аккуратно уводит меня в угол, где стоит большая не функциональная колонка. — Ты чего? Он уже более грубо прижимает меня к этой колонке, я оказываюсь в полусидячем положении между ней и его телом. — Чёрт, Кошелева, — говорит он и резко тянет меня за верх шортов, чуть ли не полностью захватывая эту чёрную ткань и прикасаясь пальцами к моей коже прямо под ними. Чувствую напряжение внизу живота и еле сдерживаю стон. — Скажи мне «да». Я тебя прошу. Ты же тоже хочешь. Он первый раз так сильно возбуждён, что его речь пылает как огонь, опаляя все мои жалкие попытки сопротивляться ему. Моя одежда уже наполовину в его руках, а ведь мы всё ещё стоим за кулисами на виду у людей. Хоть мы и спрятаны сейчас ото всех глаз, но любой может пройти мимо и увидеть, как мы оба вспыхиваем друг от друга. — С чего ты взял, что я хочу? — шепчу я, пытаясь дышать ровно. — Ты пять минут назад кричала, что у тебя нет сил. — Эта песня не о тебе. — Ага, ты бы ещё моё имя туда вставила и отрицала бы, что она обо мне. — Наглый какой. — Крис, я тебя хочу, — шепчет он мне на ухо, прикасаясь влажными губами к коже. — Прямо сейчас. Всю тебя. Сжимает одной рукой шорты, другой — водит по моей шее. Как долго я ещё смогу сопротивляться? Кажется, больше не могу. — И где ты меня хочешь? Прямо здесь? — говорю я и сама удивляюсь своей уверенности. Он закусывает губу. Ему это нравится. — Какая ты горячая, боже. Больше нет сил. Как же хочу его поцелуев. Прикосновений. Мурашек от того, как он нежно водит своими пальцами по моей коже. Хочу его. ДА! — Хочу, чтобы ты уже снял с меня эти чёртовы шорты, Анисимов. — Кри-и-ис. — Так что, прямо здесь? Он приходит в себя. — Есть одно место. — Ты готовился, что ли? — С такой, как ты, нужно быть во всеоружии. — Ух ты. Неужели? Он берёт меня за руку и ведёт (очень торопливо) куда-то по коридору, где располагаются наши гримёрки. Подходим вместе к одной из самых дальних дверей, он останавливается, я тоже. — Надеюсь, там нет камер, — говорю ему, улыбаясь. — Надеюсь, нет. Не знаю. — Плевать, — отвечаю и, прижимаясь к нему, толкаю дверь. Мы оказываемся внутри, он находит и задвигает защёлку, на мгновение отрываясь от меня, но возвращается опять. Я не могу больше терпеть — впиваюсь ему в губы, как будто он — моя последняя капля воды в жаркий день. Чувствую теперь его всего. Дыхание, прикосновения, влажные губы. Схожу с ума от его запаха. — Макси-и-им… — Тише, — говорит он и поцелуем заставляет меня замолчать. Первое, что он делает — расстёгивает и срывает мои шорты. За ними на пол летит вся остальная наша одежда, и я уже не замечаю ничего вокруг, когда он укладывает меня на какой-то диван и зацеловывает всё моё тело. Жарко. Прогибаюсь в спине и издаю негромкий (или громкий) стон, когда он снимает моё бельё. Его поцелуи переходят в лёгкие покусывания. Как же хорошо. — Кри-и-ис, — протягивает он, закусывая губу и нависая надо мной. Слышу вдруг стук в дверь, и меня ещё сильнее возбуждает эта ситуация. Плевать. Во все тяжкие. — Занято, — настолько громко, как могу сейчас, говорю неожиданному гостю и смотрю на Максима. — Какая же ты, просто слов нет, — шепчет он и опускается ниже. Ох! — Какая? — Горячая. И вся моя. И мы открываемся друг другу с новых сторон. Сегодня я и он — это мы. И пусть бы это никогда не кончалось. Официально — Максим Свобода, я готова быть твоей на веки вечные, что бы ни случилось. Только попробуй отделаться от своей Кошки. — Я тебя тоже никому не отдам.