Шестая неделя
21 мая, понедельник, башня
Я оказываюсь прижатой к холодной стенке душевой и съёживаюсь от этого неприятного чувства. Родион не убирает руку от моего рта и отчего-то улыбается. Пытаюсь громко кричать, но выдаю лишь жалкое мычание, от которого почему-то становится ещё страшнее.
— Кристина, замолчи, а то я сейчас закрою дверь, включу воду, и никто сюда даже не сунется.
Я смотрю на него округлившимися глазами и замолкаю. Потому что боюсь. Нас сейчас, правда, не видно на камерах. А на то, что парень заходит к девушке в душ, все просто закроют глаза. Это же так романтично. И никто даже не узнает, что сейчас он сдавливает мне рот настолько, что мне голову сносит от боли. Второй свободной рукой Родион резко хватает меня за талию и ещё сильнее прижимает к вертикальной поверхности, грубо вдавливаясь своими пальцами мне в кожу.
— Не бойся, — спокойно произносит он.
Мычу ему в ответ.
— Можешь постараться говорить чётче? — издевается Родион. — Если закричишь — я тебя ударю.
Молча киваю. Он медленно убирает руку от моего рта, опасаясь всё-таки моей возможной безбашенности. Но я не кричу, страх неизвестности пугает меня настолько, что я даже боюсь пошевелиться.
— Чего ты хочешь? — тихонько произношу я.
— Ты же знаешь, чего я всегда хотел. Тебя.
Он резко хватает меня за подбородок, задевая шею и приподнимая лицо так, чтобы оно было обращено только к нему. Кашляю из-за того, что его пальцы так плотно прижаты к моей шее.
— Пожалуйста, Родион, отпусти меня. Мне очень больно.
— И страшно?
— Да.
— А мне было больно, когда ты мне сказала, что не хочешь заводить здесь никаких отношений. Что у тебя есть парень, да? И ты хочешь отдаваться музыке, а не какому-то неизвестному Родиону.
Он чуть сильнее сдавливает мою шею и коленом фиксирует обе ноги. Вижу в глазах адскую злость и вспоминаю, как он после нашего первого выступления подошёл ко мне в гримёрке. Я ответила ему честно — тогда я, правда, не думала ни о каких отношениях. У меня не было возможности ответить ему взаимностью.
— Но потом ты отчего-то поменяла планы. Решила под Свободу лечь? А может и под кого-то ещё? А?
Мотаю головой, потому что говорить с рукой на горле очень тяжело.
— Ты же не такая хорошая, какой тебя считают зрители. Парню изменяешь, да? Так, может, мы Максиму просто ничего не скажем? — спрашивает он с улыбкой и неожиданно быстро разворачивает меня спиной к себе, прижимаясь к моей заднице своими бёдрами. Ударяюсь головой об стенку и тихонько шиплю от боли. Ощущаю себя такой жалкой. Он полностью фиксирует моё тело, не давая мне пошевелиться. Я стою в этой холодной кабинке в одном белье и чувствую, как мои слёзы начинают выкатываться наружу. Не знаю, что будет дальше. Боюсь.
— Котёнок, я тебя настойчиво прошу — будь со мной посговорчивее и помягче. Особенно при людях и на камеры тоже. Тебя тут, к твоему сожалению, уже некому защитить. А Серёжа… Если ты ему захочешь рассказать про наш секретик, то он узнает про твой.
— Какой ещё мой?
— А, ну, про тот, что Свобода твой ушёл из-за тебя, а не из-за сбитых рейтингов.
— Что? С чего ты…?
— Мы с тобой на одной студии записываемся, если не ты забыла. Я слышал один раз ваш разговор с Фадеевым там. Грустно, что Свобода ушёл из-за тебя. Мог бы стать успешным музыкантом, а ты всё испортила парню.
— Родион, зачем ты это делаешь?
— Затем, чтобы ты была поразборчивее, чтобы думала головой, когда принимаешь решения, — отвечает он и кладёт руку мне на бедро.
Я вздрагиваю и толкаюсь всем телом, чтобы вырваться. Он усмехается и резко хватает меня за внутреннюю сторону бедра, крепко сжимая кожу своими пальцами и ещё сильнее прижимая к себе. Прошу его остановиться, кряхчу от боли и пытаюсь остановить слёзы. Решаю, что буду кричать изо всех сил, если он начнёт действовать настойчивее. А пока возможность избежать его более решительных действий заставляет меня молчать. Господи, как же унизительно.
— Давай-ка мы решим — ты меня будешь обожать и любить для всех, тогда, быть может, спасёшься от моего гнева. Но в другом случае — я возьму тебя тогда, когда мне захочется. Чувствуешь, котёнок? Чувствуешь, как будешь бояться каждого шага? А скоро нас вообще останется всего шестеро. И я буду рядом, в отличие от твоего ублюдка.
Он утыкается мне в шею колючей щетиной и громко вдыхает мой запах. Хочется разорваться на мелкие кусочки, лишь бы не слышать этот противный вдох. Со звоном ударяет меня по заднице и отпускает полностью. Стараюсь держать равновесие, пока не слышу, как за ним закрывается дверь ванной комнаты. Крепко закрываю рот ладонью, опускаюсь на колени и кричу так, чтобы никто не слышал — в свою руку, практически безмолвно.
Пытаюсь вытирать слёзы ладошками, но напрасно — плачу без остановки. Позволяю солёной воде стекать с моего лица куда подальше. Скулю от боли, как подбитая собака. Болят не только голова после удара об стенку и бедра от его хватки, а душа. Прежде всего, она, да.
Встаю и выглядываю из кабинки. Убеждаюсь, что его нет, и включаю воду. Снимаю бельё, бросаю его куда-то к своей одежде. Настолько быстро, как могу, закрываю душевую кабину и встаю под воду. Под свои собственные непрекращающиеся всхлипы пытаюсь оттереть с себя его прикосновения. До боли тру свою кожу, иногда вздрагивая, когда касаюсь тех мест, где он оставлял синяки. Кожа становится красной, когда я выключаю душ. Не выходя, тянусь за пижамой. Быстро одеваюсь и выхожу из кабинки. Мне нужно быть под камерами. Настолько много, насколько смогу.
Хватаю одежду и смотрю в зеркало. Лицо опухло, покраснело, глаза порозовели. Ещё никогда не было настолько плевать на свой внешний вид. Так даже лучше — будет меньше внимания от таких скотов.
Прежде чем выйти, стою около двери несколько минут. Вытираю бесконечные слёзы и выхожу. В спальне ещё горит свет. Быстро дохожу до кровати и ныряю под одеяло. Там меня ждёт толстовка с запахом Максима, которую я не отпускала из объятий всю предыдущую ночь. Вот это и попадёт в эфир — мои всхлипы из-под одеяла и Серёжа, который возвращается со студии и видит меня в таком состоянии. Только вот он думает, что я плачу из-за Максима.
— Крис, — обращается он ко мне, присаживаясь на кровать. — Я могу как-то помочь?
— Нет, Серёж, всё нормально. Я… я успокоюсь скоро. Спасибо, — отвечаю ему из-под одеяла.
— Я рядом, Крис. Обращайся за любой помощью, поняла? Только попробуй расслабиться. Ты теперь тут за вас двоих.
Знаю, что в его микрофоне сейчас нет батарейки. Могу с лёгкостью вылезти из-под одеяла, выдать ему всё, что произошло в душевой, и попросить помощи. Но ещё я могу объективно оценивать ситуацию — мне нельзя этого делать. Никто не должен знать о том, почему ушёл Максим. И Серёжа уже слишком многим рисковал ради нас — я не могу подставлять его снова, чтобы он опять решал мои проблемы. А он будет это делать, я знаю. К тому же, я не уверена, что кто-то, кроме него, здесь вообще сочтёт эту историю настолько же шокирующей, насколько и я. Хотя, по мне, она патовая. И как теперь ходить в этот душ я ума не приложу.
— Я справлюсь, — отвечаю Серёже.
22 мая, вторник
Уже минут пятнадцать сижу на кровати и жду, пока кто-нибудь из девочек пойдёт в ванную, чтобы зайти туда с кем-нибудь вместе. Родион, проходя мимо меня, каждый раз улыбается и иногда подмигивает. У меня всё начинает сжиматься от этого. Понимаю, что он играет со мной, как кошка с мышкой. Ему нравится именно это — видеть мой страх. Заставляет меня шарахаться от него, но при этом вынуждает играть по его правилам и бояться сделать шаг в сторону. И, да, естественно, я боюсь оказаться в его лапах ещё раз.
В ванной, стоя у зеркала, чуть заметно приподнимаю пижамную рубашку и замечаю синяк неправильной формы на своей талии. Другой такой, только чуть большего размера, обнаруживаю на внутренней стороне бедра, где он с силой сжимал мою кожу. Оставлял следы только на тех местах, которые скрыты от лишних глаз.
После завтрака нас собирают в репетиционной и объявляют номера на ближайший концерт. Я уже знаю, что пою с Фадеевым его песню, но почему-то Даня протягивает моё имя и смотрит на меня.
— У тебя совместный номер с Максимом Александровичем и с Родионом. Поёте «Breach the Line*».
Я с ужасом смотрю на Даню.
— О, Кристинка, повезло нам, да? — насмехается Родион.
Я натягиваю улыбку и всё оставшееся время сижу молча, уставившись на свои дрожащие руки.
***
Почти сразу же нам устраивают репетицию с педагогом. Прихожу в ужас от осознания того, сколько времени мне придётся смотреть на него. Первый раз ловлю себя на мысли, что не справляюсь. Я, действительно, хочу домой. Хочу к Максиму.
— Кристина, ты витаешь где-то? — спрашивает меня педагог. — Давай ещё раз с этого момента.
— Простите, — еле слышно отвечаю я.
Он, ссылаясь на постановку номера, постоянно касается меня в разных местах. То мимолётно проводит рукой по плечу, то задевает моё колено своим или неожиданно подходит сзади и прикасается своей бородой к моему уху. Каждый раз я вздрагиваю от любого его действия в мою сторону, но держусь. Не говорю ни одного грубого слова в его адрес, не отталкиваю, не сопротивляюсь.
Когда нас отпускают с репетиции, он берёт меня под руку и идёт вместе со мной в квартиру. Радуюсь, что здесь есть камеры — мне нечего бояться.
— Тебе идёт покорность, — говорит Родион.
Я молчу. Ни одного лишнего слова от меня не дождёшься, тварь.
— А я думал, тебе нравится, когда за тобой мальчики бегают. Разве не так?
Еле заметно сдавливает мою руку, впиваясь в кожу ногтями и не пытаясь церемониться.
— Котёнок, к твоему несчастью на студии нет камер. Чувствуешь связь?
***
Остаток дня я ничего не делаю, кроме того, что лежу. Ближе к ночи переодеваюсь в пижаму и опять ложусь. Не замечая ничего вокруг, я постоянно засыпаю и просыпаюсь. Вокруг туман. Но одно пробуждение, глубокой ночью, даётся мне с трудом.
Я просыпаюсь от собственного пронзительного крика и вскакиваю на кровати. Продолжаю визжать, потому что не могу ничего разглядеть из-за темноты, и мне кажется, что мой ночной кошмар — это реальность. Несколько разных снов с Родионом в главной роли запоминаются на редкость во всех подробностях. Сижу на кровати и вижу спешащего ко мне Серёжу. Он включает мой ночник и наклоняется к кровати.
— Крис, что такое? Кошмар?
Хватаюсь за него, как за последнюю возможность на спасение. Мой крик переходит на истошное мычание и рыдание. Чувствую, как он обхватывает мою талию в ответ и позволяет уткнуться в плечо. Я не знаю, на что похож звук, который исходит у меня из горла, но вижу, как ребята вскакивают со своих кроватей и бегут к нам. Вижу среди них Родиона и окончательно срываюсь.
Потом мне приносят таблетку со стаканом воды, и я отключаюсь.
23 мая, среда
Я потихоньку заканчиваюсь. Пропускаю мимо ушей все разговоры, зависаю на одной точке, пока все смотрят наши выступления или серии реалити. Отдаляюсь ото всех, даже от Серёжи. Я работаю над нашим номером, ем и сплю. Родион запугивает меня настолько, что я вздрагиваю, когда кто-то произносит моё имя. Его прикосновения к моему телу на репетициях или в башне становятся невыносимыми. Каждое из них оставляет на душе небольшой порез. Я заканчиваюсь.
24 мая, четверг
— Крис, у тебя руки дрожат, — замечает Серёжа, пока я пытаюсь налить себе чай. — Ты таблетки пьёшь?
— Да, — отвечаю ему и пытаюсь вспомнить, куда бросила пачку успокоительных, которые мне прописали взволнованные организаторы. Ну да, спасибо за заботу.
— Максим звонил.
От упоминания его имени у меня сжимается всё тело.
— Как?
— Даше. Во вторник.
— И как он?
— Живёт в гостинице, хочет с тобой поговорить. Я могу тебе дать телефон.
Такая пленительная возможность. Я хочу услышать его голос и сказать, как же я скучаю. Но я боюсь расплакаться прямо в трубку и рассказать про случившееся. Тогда он будет переживать от своего бессилия, потому что не сможет ничего сделать. Мне нужно дождаться концерта, сделать всё идеально и надеяться, что Родиона вышвырнут отсюда. Никаких разговоров и никаких нарушений правил.
— Нет, не надо, — отвечаю ему и ухожу с кухни, боясь передумать. Всё будет хорошо.
***
Мы поздно возвращаемся со студии, когда в доме практически все уже спят. Я спешу в туалет, потому что, кажется, переборщила с выпитой за сегодня водой. Тишина окутывает нашу спальню, и я не понимаю, почему он выбирает именно этот момент. Он не сдерживает своё обещание, на которое я так надеялась. Тянусь, чтобы закрыть за собой дверь, но встречаюсь с его дикими глазами. Закрывает дверь он, а не я. Прижимает меня к стене и закрывает ладонью рот. Места здесь так же мало, как и в той душевой.
— Ты маленькая противная девчонка, — шёпотом произносит он и, не церемонясь, лезет своей рукой под мою футболку. Ощущаю его холодные пальцы прямо на груди. Почему-то начинает тошнить. Говорить не могу, но дёргаюсь из стороны в сторону, надеясь спастись. Не выходит. Он слишком сильный.
— Кошелева, ты же не против? — издеваясь, говорит он и сжимает пальцы на моей спине, царапая кожу. Я пользуюсь моментом, пока мои руки свободны и со всей дури бью деревянную дверь. Он от неожиданности ослабляет хватку. А я ору во всю глотку. Надеюсь, здесь нет какой-нибудь сраной звукоизоляции.
— Сука, — ругается он и даёт мне пощёчину.
Дальше Родион начинает действовать слишком быстро, не обращая внимания на мой крик. Срывает с меня джинсы, пока я ору, разрывая горло. Пожалуйста, кто-нибудь. Прошу вас.
Слышу нарастающий шум голосов за дверью, среди которого можно чётко услышать маты Серёжи. Кричу, чтобы меня спасли, пока Родион пытается стянуть с себя штаны, не отпуская меня. Он поворачивает меня так, чтобы у меня не оставалось доступа к дверному замку. Оказываюсь ближе к туалетному бочку в жутко неудобной позе, из-за чего не могу пошевелиться.
— Я сорву этот сраный замок! — восклицает Серёжа, после чего я вижу, как дверь с громким звуком раскрывается, и от меня оттаскивают Родиона.
Слышу крики, маты, вижу округлившиеся глаза ребят. Парни набрасываются на Родиона. Серёжа вне себя от ярости.
Я, не говоря ни слова, иду к своей кровати и полураздетая падаю прямо сверху на одеяло.
25 мая, пятница, кабинет психолога
— Мне обязательно рассказывать об этом? В подробностях? — интересуюсь у деловитой женщины, сидящей напротив меня.
— Нет, Кристина. Мне важно понять, как ты себя чувствуешь сейчас.
— Хреново.
— Это нормально.
Мне кажется, к концу сеанса мы не приходим ни к чему. Я понимаю, что она хочет, как и все вокруг, чтобы мне стало легче. Но что я могу ей ещё рассказать?
Прощаюсь с ней и выхожу за дверь. Бросаю взгляд на длинный коридор этой клиники и вижу Максима. Мне не кажется, нет?
— Крис, — говорит он и подбегает ко мне.
Я без сил падаю в его объятия, полностью доверяясь и, как будто, забывая обо всём на свете. Боже, его запах. Руки. Голос. Он никогда ещё не обнимал меня настолько крепко, как сейчас. Несмотря на то, что вся эта ситуация до сих пор кажется сном, я растворяюсь в ней, получая от этого невероятное удовольствие. Даже если я сошла с ума, мне хорошо сейчас.
— Я его уничтожу, — серьёзно говорит Максим, не отпуская меня от себя ни на мгновение.
*«Breach the Line» («Пересечь черту») — песня Максима Фадеева.
