Выключаем свет

26 мая, суббота, башня Вернувшись с концерта, мы все договариваемся оставить друг друга наедине хотя бы на час. Я хватаю свой альбом и иду на балкон, потому что мне разрешили туда выходить. Потому что мне не хочется находиться в этой квартире. Открываю балконную дверь, понимая, что сюда больше никто не зайдёт. Ни Максим, ни Серёжа. Никто не выйдет и не достанет зажигалку, держа между губами сигарету. Не выпустит в открытое окно серый дым, который тут же смешается с воздухом. Никто из оставшихся ребят не курит. И это к лучшему. Устраиваюсь на лавочке в полулежащем положении и продолжительное время просто смотрю, как голубое небо Москвы захватывают ярко-розовые краски. Город живёт и демонстративно дышит бетонными лёгкими, пока я наблюдаю за ним. До тех пор, пока ко мне на балкон не заходит Женя Майер. — Вот ты где! — восклицает она, присаживаясь на корточки около меня. Кто бы мог подумать, что такая девушка, как она, вообще умеет так сидеть? — Ты меня искала? — спрашиваю её, потому что не понимаю, чем вызвала такой интерес к себе. — Да, Кристина. Ты как себя чувствуешь? — Нормально. Тебе что-то нужно, Жень? Она как-то даже искренне улыбается и кладёт руки мне на бедро, как будто готовится к долгому рассказу. Надеюсь, это не так. У меня нет желания болтать с ней. — Я понимаю, что мы с тобой никогда не были подругами. Да и не будем, наверное. Но я понимаю, что ты чувствуешь после того дня. Просто со мной было то же самое. Хотел меня один такой же ублюдок. Но это неважно. Хочу, чтобы ты знала, что, несмотря на степень, насколько там всё зашло, ты имеешь право переживать. Я понимаю, что это тяжело. Но ты не одна, Кристина. Я чувствую тепло её рук и смотрю ей в глаза, видя там невероятную тоску. Всё вокруг какое-то тёплое и оранжевое из-за этого уходящего на ночь солнца. Женины распущенные кудри красиво лежат на её плечах и сплетаются с солнечными лучами. Она вообще сейчас какая-то необычайно прекрасная, и это меня почему-то успокаивает. Эта красота вокруг не даёт мне даже удивиться по-человечески — я нахожусь под каким-то эстетическим гипнозом. — Мне очень жаль, что с тобой это произошло, — говорю ей. — Кто бы мог подумать, что у Жени Майер могут быть проблемы, да? — Но ведь сильная и несокрушимая Женя, которая ничего не боится — это образ? — Конечно. — Наверное, все это понимают? — Даже если и понимают, мне так проще. Так меня сложнее ранить — за этой маской. Я привыкла к этому. У меня неожиданно возникает чувство доверия к Жене, потому что только она может понять, что я чувствую. Никто из ребят, ни Максим или Серёжа, ни эта женщина-психолог, которая воображает из себя профессионала. Только она — девушка с таким же пережитым и пронесённым через своё нутро горем. — Я понимаю, что ты злишься, — начинает она. — Из-за Максима. Но я ничего не знала про вас. Да и он, наверное, не понимал, что творит. — Проехали. — Я устала так сидеть, — смеётся она и присаживается на лавочку, аккуратно отодвинув мои ноги. — Знаешь, ты классная девочка. Правда. Мне жалко, что я стала причиной твоих страданий. — Он уже сделал кучу всего, чтобы я не воспринимала тот случай, как что-то значительное. Так что, правда, проехали. — Хорошо. Тогда, может быть, пойдём и выпьем вина? — Что? — сразу спрашиваю я и вспоминаю, как Максим иногда пил вино здесь прямо под камерами, а у меня получилось достать бутылку коньяка, поэтому особых проблем с этим могло и у Жени не возникнуть. — Нам сегодня разрешили расслабиться и принесли в дар немного вина. Всё-таки финал, последняя неделя, чёрт бы её побрал. — Ну, я даже не знаю. Только если немножко. — Давай, пошли, — говорит она и встаёт, зовя меня за собой. А почему бы мне не отдохнуть сегодня? Хотя бы раз. — Хорошо, — отвечаю я ей, и мы возвращаемся в нашу квартиру. Женя ведёт меня в кухню и кивает на маленький круглый столик, за которым мы очень редко обедаем. Я сажусь на диван и вижу, что на барной стойке красуется несколько кувшинов с красной и прозрачно-жёлтой жидкостями. — Предпочитаю красное вино. Не против? — спрашивает она, наливая в бокалы именно красную жидкость. — Нет, не против. — Тогда держи, — говорит она и протягивает мне бокал. — Я сейчас ещё ребят позову. Женя уходит в спальню, а я делаю первый глоток. Вино оказывается неожиданно очень вкусным — с нотками ягод. Напоминает обычный сок. Моё подсознание, быть может, ведётся на отсутствие привычной бутылки? Но я делаю ещё один глоток и понимаю — хорошее вино. Общая зона начинает заполняться остальными ребятами, которых всего шесть вместе со мной. Даже не верится. От выпитого вина мне не хочется думать о прошлом, я здесь и сейчас. И мне хочется быть счастливой и немного пьяной. — Давайте выпьем за то, что мы все выжили, — предлагает Назима и смеётся. — Ещё неделя, одна неделя. И мы все просто выйдем в эту дверь. И как бы нам не хотелось отсюда свалить — я буду помнить каждого из вас. Мы звонко чокаемся, направляя бокалы в центр. Делая очередной глоток, замечаю, что Дэни с Софой пьют апельсиновый сок, а не вино. Скука. Допиваю оставшееся в бокале и наливаю себе сама. Для нашего удовольствия нам даже включают музыку, которая льётся звонкими нотами из динамиков по всей площади помещения. Свет становится приятно-приглушённым, из-за чего у меня даже начинает кружиться голова. А может, от вина. Но я не обращаю на это внимания. — Кристина, я так рада, что у тебя получилось расслабиться, — говорит Женя, сидя около меня на диване. Она стала ещё улыбчивее и задорнее от выпитого. — Спасибо за вино! — выкрикиваю вдруг я и высоко поднимаю бокал. — Какая ты прелестная, даже жалко, что Максим не сможет тебя полюбить в ответ. — Что значит — не сможет полюбить в ответ? — Да не слушай ты её, — вмешивается в разговор Софа. — Она пьяная уже, Крис. — Соф, я сама разберусь, — кидаю ей и не отвожу взгляда от Жени. — Не хочу я, конечно, тебя пугать, но всем же всегда было видно, какой он. Он Свобода. И это не просто псевдоним. У него не было долгих отношений, он такой непостоянный. — Можно ведь быть свободным, любя кого-то? Да? — спрашиваю её. — Я не отрицаю этого. Но я — это не он. Олег, выпив совсем уж немного, начинает громко шутить, а Назима с Софой, которых уже перестал волновать наш с Женей разговор, смеются над каждой его глупой шуткой. Играет музыка. Я стараюсь сконцентрироваться только на словах Жени и из-за волнения не перестаю опустошать бокал маленькими глотками. — Почему ты так думаешь? — спрашиваю её, заглядывая в большие блестящие глаза. — Он говорил, что не хочет привязываться ни к кому здесь, потому что закрытое пространство может сыграть злую шутку. Будет думать, что влюбился, а потом выйдет из башни и поймёт, что это не так. И девушке придётся страдать от этого, от расставания и тому подобного. Поэтому он рассматривает только секс. В его словах есть правда, Кристина. Мы здесь как будто в копии нашей нормальной жизни. И то, что ты чувствуешь здесь, может оказаться иллюзией. Раз — и через неделю это всё исчезнет. Я выпиваю ещё один бокал и откидываюсь на спинку дивана. Мне не нужно верить ей — но я, конечно, это делаю. Её слова ничего не меняют, но мне становится так противно от него. От того, что он никогда не бывает со мной честен до конца и считает маленькой девочкой, которая ещё не доросла до его ума. Малявка, которая не поймёт его чувств. Почему-то Женя говорит со мной, как со взрослой. Может, стоило делать то же самое, невероятно взрослый мужчина Максим Дмитриевич? Раз так вышло — смотрите свою малявку на всех экранах страны. — Кристин, просто помни всегда, что никто из них не стоит тебя. Они все такие одинаковые, правду тебе говорю. Будь выше. Забей на всех этих мужиков. — Спасибо, Жень, что хотя бы ты со мной честна, — говорю ей, запинаясь на каждом втором слове, и иду вместе с бокалом к ребятам, которые танцуют прямо посреди комнаты. — Кри-и-ис! Давай к нам! — кричит мне Олег. Меня качает волнами опьянения, музыки и приглушённого света. Мне хорошо. Я танцую рядом с Олегом и уже хочу увидеть выражение лица Свободы, когда этот момент попадёт в эфир. Когда вино кончается, оно мне уже и не нужно. Я окончательно пьяна. Мне хочется делать что-нибудь грандиозное и странное, хоть я и понимаю, что так быть не должно. — Женя! Ты такая хорошая! — говорю ей, забираясь с ногами на диван. — Хорошо, что ты всё рассказала мне. Может, давай позвоним ему и всё выскажем? Прямо сейчас! — Кристин, мы не можем ему позвонить. Мы в башне и без телефонов. — О, нет же! А вы и не знали. Ребята, внимание! — кричу я на весь дом. Все устремляют внимание на меня. — Если вы хотите вдруг позвонить своей девушке, парню, маме, брату, свату, то милости прошу! Обращайтесь к Даше. Она тут работает у нас. А Серёжа с ней встречался. И я могла звонить, кому хотела. Прикиньте, такая вот штукенция. Я понимаю, что говорю всякую чушь, но уже не могу остановиться. — Так что я прямо сейчас пойду и позвоню одному засранцу! Где Даша? Мне нужно найти Дашу! Даша! — Олег, давай отведём её на балкон. Пусть проветрится, — говорит Женя. — Конечно, пошли. Они берут меня под обе руки и ведут к выходу. Наверное, Даша там, куда мы идём. Значит, всё идёт по плану. — Даша! — громко зову я её. — Крис, давай пока не будем её звать, — говорит Олег. Мы выходим на балкон, и Женя открывает окно. Я сразу чувствую прохладный весенний воздух ночного города. Подхожу ближе и вглядываюсь в чёрное небо Москвы, забывая о том, куда хотела идти ещё пару минут назад. Я высовываюсь в окно и закрываю глаза. Так хорошо, пока в голову не начинают лезть мысли о Максиме. — Свобода! — кричу я во всё горло. — Как же я тебя ненавижу! — Кристина, тебе не холодно? — спрашивает Женя. — Нет-е-ет! — продолжаю кричать я. Примерно через вечность Олег уводит меня с балкона в дом. Потом я неожиданно оказываюсь на кровати и отрубаюсь. 27 мая, воскресенье, башня Открываю глаза и сразу же чувствую, что горло разрывается от боли. В голове всплывает картинка того, как я высовываюсь в окно и кричу что-то про Максима. Ты полная идиотка, Кошелева. Завтракаю в тишине, наблюдая, как на улице впервые за последний месяц начинается дождь. Тучи плотно затягивают небо, оставляя нашу квартиру без солнечного света. Мой кофе остывает ровно к тому моменту, когда я готова его выпить. Горло болит даже после полоскания. Тоскливее некуда. Хотя, есть куда. На кухню входит Даша и подходит ко мне. Вот чёрт. — Кристина, снимай микрофон, собирайся — едешь на студию. И вот, возьми таблетки, — говорит она и протягивает мне небольшую коробочку. — Хорошо, спасибо, — отвечаю я. — Буду ждать у лифта, — быстро произносит она и уходит. Я понимаю, что нужно поторопиться, чтобы не давать ей лишний повод понервничать, но руки не слушаются. Мне не хочется услышать, что она знает о вчерашнем. Боюсь, но мне приходится топать к этому лифту, как будто на каторгу. — Всё ещё хочешь позвонить? — говорит она с усмешкой, нажимая на кнопку вызова лифта. — Даш, я просто выпила. Прости. Это все увидели? — К счастью, моменты вашей пьянки никого не заинтересовали. Это всё равно не войдёт в эфир. — Господи, как же хорошо. — Кристина, я же понимаю, что вам здесь всем тяжело. Но как-то это некрасиво, ты так не думаешь? Даже не по отношению ко мне, а к Серёже. — Прости… — Ладно, слушай, на студии у тебя будет встреча с Фадеевым, а потом — занятие с педагогом. Машина у входа. Мы спускаемся на лифте вниз. — Максим очень волнуется. Передать ему что-нибудь? — спрашивает Даша. — Скажи, пожалуйста, чтобы больше не волновался, — отвечаю ей и выхожу из лифта. На улице ещё идёт дождь, поэтому я добегаю до машины, прикрывая голову руками, и запрыгиваю внутрь. Горло даёт о себе знать легкими наплывами боли, но терпеть можно. Я смотрю на размытый водой город через прозрачное стекло и отгоняю мысли о Максиме. Не хочу грустить. Я поднимаюсь на студию, и сразу же меня отправляют к Фадееву. Он встречает меня на редкость добродушно и с улыбкой на лице объявляет, что они готовы предложить мне контракт с их лейблом. Подписать я должна его прямо сейчас, а удивиться — на субботнем финальном концерте. — Я что-то не понимаю. То есть я не выиграю? Или что это значит? — Я не говорил тебе такого ведь, да? Просто ты получишь контракт в любом случае — хоть выиграешь, хоть нет. Я с умным видом вчитываюсь в несколько распечатанных листочков, хотя и первый раз вижу такое. Вскоре в кабинете появляются серьёзные мужчины в костюмах — юристы. Мне объясняют все мои права, обязанности, другие важные штуки и предоставляют право выбора. Смотря на пустое поле, которое так и ждёт моей подписи, я вспоминаю ту ночь, когда Максим забрал меня в свою квартиру. Помню, как он возвращается из кухни к тому моменту, когда я уже минут пять сижу на кровати и смотрю в темноту, потому что мне страшно пошевелиться. Детский и глупый страх отсутствия света. Страх просыпаться одной в тёмной комнате посреди ночи. Потом мы едим какой-то магазинный салат и запиваем его апельсиновым соком, после чего я полночи сижу у него на коленях и жалуюсь на Фадеева. Бешусь из-за того, что он выгнал моего любимого человека с проекта и продолжил строить какие-то свои интриги. Вспоминаю, как он прижимает меня к себе и шепчет, что любит. Доказывает мне свою иллюзию влюблённости, хотя сам убеждён в своей теории. Девушке придётся страдать, говоришь? Любишь, говоришь? «Я не хочу в лейбл, Максим. Ты поможешь мне? Мы же будем вместе? Мы будем друг друга поддерживать? Я не пойду туда». Смотрю на лист, нехотя улыбаюсь Максиму Александровичу и вывожу заученную подпись красивой тонкой ручкой. После официальной части этого дождливого дня я направляюсь на занятие с нашим педагогом по вокалу. Она показывает мне песню, которую я буду исполнять на финальном концерте. — В этих местах нужно будет расщепить звук, получится очень красиво. А остальное можешь петь обычным голосом. Попробуем распеться? Я тихонько говорю ей о том, что у меня побаливает горло, но петь я могу, потому что ситуация значительно улучшилась. И я справляюсь с первым куплетом довольно сносно. — У нас есть ещё неделя, Кристина. Не волнуйся. Главное — не запускать болезнь. Давай теперь припев, и вот тут надо расщепить. Не забудь, — говорит она, выделяя карандашом несколько строчек. Я начинаю петь припев, дохожу до этого самого момента и понимаю, что не могу. У меня не получается петь с тем расщеплением, благодаря которому я вообще сюда попала. Просто не выходит. — Кристин, ты чего? А я ничего. Я напрягаю горло, пытаясь издать привычный когда-то звук, но не могу. Я сломалась.