Багряные звезды

Ур Дагот шепчет ему, как шепчет скуумная наркоманка истлевающим грезам, как нервная жена, скучающая по супругу, как огонь, не добравшийся, но алчущий сухих веток. Ур Дагот шепчет, и в шепоте его песнь и яд, смерть и сон, уродство и красота, равно пленяющие и отталкивающие. Ур Дагот шепчет из сердечного места, из руин Башни, и сколько бы времени ни прошло — он будет шептать и ждать, шептать и ждать — и дождется, если не в этой жизни, так в следующей… Сколько бы рек и морей, гор и равнин ни отделяло Ур Дагота от тех-кого-он-жаждет, они придут к нему со склоненной головой и мыслями, полными греха и благоговения. Они придут к нему смиренно и добровольно. Ворин отмечен глазами и кровью Дагот по воле судьбы и именем Ворин-Ура по воле матери. Он обещан Шармату как слуга, как супруг, как залог продолжения рода, и Шармат готов его взять, назвать возлюбленным слугой и братом. В одном на двоих имени скрыта великая сила и великая слабость — Ворин-Ур, бог-консул Дагот, легко сломит чужую волю… если смертный не извернется и не пожрет его плоть первым, доказывая право на истинное хортаторство. Ур Дагот шепчет, бросая под веки смертных отравленные угли, раскалывает еще не въяве, но уже во сне черепную кость и лакомится свежим мозгом. Ворин во сне хватает Ур-Дагота за длинный язык и собственной костью выбивает ему передние зубы, а после плюет в пролившуюся кровь, не зная точно, чего в этом сражении больше — отвержения или флирта. — Приди ко мне, Ворин-Нейт, воплощенная половина моей души, трижды преданный, трижды неправый. Приди ко мне на отзвуки песен костей земли и танцуй со мной, попирая истлевшие гирлянды канета и коды. Окровавленные зубы сыпятся изо рта Шармата вместе со словами, царапают кожу, истекая ядом, но Ворин не обращает на них внимания. Их нет. Все это — сон, ложь и видения после дурного заката. Ур Дагот вылизывает чужие веки изнутри и собирает слезы, не пролитые по Неоплаканному Дому. Глаза и лицо жжет куда сильнее, чем когда-то давно жег огонь, но Ворин не обращает внимания — он воплощает во сне тень из снов и придает ей форму индорильского крылана. Крылан объедает гнилую плоть со спины Ур Дагота, и тот шипит, отвлекаясь от сухих нынче глаз. Этого мало для победы, но достаточно чтобы проснуться от этого сна во сне сна. Ворин-Ур, бог-консул Дагот, ждет Неревар-ина в срединном мире, под руинами вечноломающейся Башни, ибо истинный хортатор может быть лишь один. В имени, одном на двоих, сокрыта великая сила и великая слабость — их тянет друг к другу узами крови и узами хортаторства, и нет ничего, что может нарушить связь. Смерть не конечна, и тысячи лет для Спящего не дольше мига — Ур Дагот видит в возлюбленном противнике прошлого хортатора, Неревара, вернувшегося из реки сна перемолотым в пыль, но оставшимся неизменным. Он узнает его по глазам Велота — разноцветным и раскосым; по лицу, и по ногам, и по сердцу, которые были отняты в прошлой жизни и не-цельны в этой; по привычкам и жестам, изъеденным ржой и патиной времени; по языкам, на которых он говорил прежде о ненависти и любви. Он узнает его по золотому тону и по душе — раздробленной, не-цельной, но жаждущей поглотить недостающие части. Он узнает его по делам, которые совершились, совершаются и совершатся — и по тем, которых не было и никогда не будет. Неревар-ин приходит к остову сломанной-несломившейся Башни в металле, и в кости, и в камне, и в тканях, и в нагих мыслях — кровь Неоплаканного Дома и яд корпруса плещутся в его жилах, но никак не влияют на волю и на решения. Песнь не способна сточить укрепленный и гибкий ум, но может проесть в нем дыры. Неревар-ин идет по костям и праху, слуги мертвого Дома расступаются, чувствуя в нем господина. Он не обращает на них внимания — у него иная цель. Шармат ждет его в лучших одеждах и всех подобающих случаю украшениях — хортаторов не может быть два, и сегодня оба они поменяют статус. — Здравствуй, отметивший меня кровью, ядом и звучанием имени. Я здесь, как и было сказано. Когти и маска Ворина-Ура золотятся живым огнем, но сам он — мертвый прах, древнее тело, ложно-истинный хортатор… Ворин Телас тоже ложно-истинен, и неизвестно, в ком из них меньше лжи. Возможно, ни один из них не является истинным хортатором, и вся страсть и вся ненависть были бессмысленны изначально. — Здравствуй, дитя моей крови, обещанное, но не подаренное. Здравствуй, Неревар, со смертью лишившийся права на статус, который ты снова хочешь взять силой. Здравствуй, любовь моя и половина сердца, трижды обманутая, трижды неправая. Ур смотрит сквозь прорези маски, и Ворин подходит ближе, но не склоняется и старается не дрожать — знак подчинения лишит его и без того непрочной силы. — Ты ли это, консул Дагот, брат-по-духу, парная душа? Сними маску сна вместе с солью и тысячей ложных смыслов. Обнажись до кости, если потребуется, потому что хортатор не может звать братом-и-супругом лжеца и самозванца. Ур Дагот смеется тысячей голосов и снимает маску, значение коей — посмертный слепок мертвеца. Кожа, истлевшая и сухая, тянется за ней лоскутами, обрывается и тут же регенерирует. Глаза истекают гноем и черной кровью, как будто плачут. Передние зубы Ур Дагота на месте, но заметно новей и короче иных. Ворин идет к нему, и металл, и кости, и камень, и ткани, и ворох мыслей стекают с него водой. В левой ладони он держит страсть и похоть — в правой ненависть и вражду. Не важно, что спросит Ур Дагот, о любви ли, о ненависти — на любой из этих вопросов Ворин ответит «да». Ур Дагот сохраняет молчание — лишь скалит зубы и вываливает сизый язык через щель. Сизый язык Ур Дагота слизывает пот с чужих висков и подбирается к уху. Ворин не обращает внимания — лишь дышит хрипловато и смотрит куда-то сквозь, не то смиряясь с неизбежным, не то готовясь к повторению сна-вне-сна. Свитки просчитывают вероятности. Ворин целует его в ладонь, в плечо, в истекающий сукровицей лоб… а после вгрызается в глотку, вырывая кусок трахеи. Черная кровь хлещет, марает волосы и одежды, но не-хортаторам дела до этого нет. Они сцепляются, точно змеи в клубок, равно полные и ненависти, и любви. Они пожирают плоть друг друга, желая первее добраться до сердца и мозга другого. Они вымарывают себя из врага и врага из себя, захлебываясь своей и чужой кровью и силой Сердца. Они сражаются-и-любят, потому что лишь так кимер может стать великим. Их плоть на вкус как вина — и как кости сломанного Дракона.