Багряные звезды

У Крассиуса Курио руки сухие и теплые. Обычно Ворин не любит, когда его касаются чаще необходимого, но Курио умеет трогать – и трогать – так, что не хочется ни бежать, ни бить. Так, что хочется остаться рядом: даже если вдруг он залезет под кожу и наживо вытянет жилы и нервы. Советник Крассиус Курио может убить каплей чернил и росчерком пера – но Ворин знает, что и в бою он не отдаст свою жизнь так просто. Курио хранит под подушкой кинжал – и не только под подушкой. Мягкотелому н’ваху не стать советником Великого Дома – Крассиус Курио больший велоти, чем многие данмеры. Крассиус Курио больший велоти, чем многие данмеры – и опасен он так же. В нем не видят угрозы, пока не становятся поздно, в нем не видят силы, скрытой под недвижимой черной водой – Ворин чувствует ее, но не боится. В нем и без того слишком много страха, чтобы бояться чудовищ, дремлющих на глубине. У Крассиуса Курио руки убийцы, но убийство – еще одна грань любви. Ворину нравится целовать эти пальцы – пальцы, на которых мозоли от перьев скрывают мозоли от меча – и нравится подставляться под их касания. Он знает – ни служитель Телас, ни просто Ворин, ни, тем более, знающий из Мораг Тонг – не сможет рассчитывать и на толику этой милости. Ворину нравятся касания Крассиуса Курио – касания, обращенные пышечке Гелсу Салви. Гелс Салви – молод, амбициозен и еще не перемолот гниющими с корней Империей и Морровиндом. Гелс Салви – н’вах-актер, едва различающий айем и бедт, но играющий так, что сердце поет и плачет. Гелс Салви – тот, кем Ворин Телас мог бы стать по-настоящему, если бы не ядовитые сны, мертвые голоса и океан обливионской пустоты где-то под не-сердцем. Он полон сомнений и страхов, как и любой мер из плоти и крови: Курио верит ему – и в него. Гелс часто с труппой – пьет с ними разбавленный мацт, поет с ними песни на низком наречии, танцует с затупленными ножами, ютится с ними по тавернам и дальним спальням серджо Советника... Ни у кого нет причин сомневаться в реальности Гелса – и Ворину нет причин разбить эту маску и утопить в черной воде. Все знают: Гелс Салви вот-вот станет новой звездой в театре – Курио все чаще зовет его к себе, и совсем не для подсчета счастливых часов… Гелс некрасив и не все роли подходят его лицу – но он достаточно умен, чтобы стать действительно интересным. Ворин знает: Гелс Салви умрет в тот час, когда станет опасно-известным, – растворится в одном из каналов Вивека, как часто бывает с теми, кто слишком громко заявляет о себе, но недостаточно силен, чтобы выжить. Ворин знает: Гелс Салви уничтожит Ворина Теласа в тот час, когда появится вне подмостков и кантонов чужеземцев и Хлаалу – и потому не позволяет ему врастать в себя глубоко. Иногда ему хочется срезать свое лицо и надеть чужую кожу – и по-настоящему стать другим мером. Без отравленной дешаанской крови, без проклятого имени – и проклятых глаз Шармата, – кем-то вроде Гелса-актера или Нейтари-авантюриста, или еще кого-то, кем Ворин мог бы быть, но никогда не будет на самом деле. Иногда ему хочется никогда не видеть мира вне забора плантации – быть глухим и покорным, вещью, которой родился, – но он не из тех рабов, что смиряются с цепями. Рабское смирение – лишь еще одна грань смерти. Ворин Телас не из тех рабов, что умирают – и он не планирует умирать. Иногда ему хочется не играть в целостность, но быть целым. Но ему все чаще кажется, что целым он не был никогда, сразу родился с трещинами, и трещины эти – наследие прошлых жизней. Иногда он хочет прийти к серджо Советнику в трибуналитской мантии – и с выкрашенным в черный руками, – и пусть это будет тройное самоубийство, оно станет решением многих скопившихся противоречий. Не лучшим решением – но и не худшим. У Ворина Теласа достаточно приметное лицо, чтобы просвечивать через любую маску – и оно просвечивает, переплавляет их черты в нечто равно похожее на него самого и нечто совсем другое. Ворин не знает, как его до сих пор не раскрыли – пусть среди велоти всегда достаточно калек, Давур Марети по-настоящему постарался с тем заклинанием. Пусть на нижних поясах любого кантона достаточно меров с лицами и страшнее – но они не читают проповедей и не играют на подмостках гуаров, аргонианских дев и с десяток других ролей. Вопрос времени, когда маски сплавятся в один некрасивый ком и похоронят под собой Ворина Теласа. Он держит подобные мысли глубоко в себе, но не всегда может их скрыть: в такие ночи Крассиус – не советник, не дядюшка, просто Крассиус – позволяет лечь головой на колени или плечо и молчать. В такие дни Эно Хлаалу – не столько грандмастер, сколько наставник – гоняет его до седьмого пота, чтобы не осталось места дурным мыслям. В такие часы на рассвете и на закате Эндрин Ллетан – не столько священник, сколько такой же уставший мер – просто-смотрит, как он сидит возле алтарей. Ворин-знающий ждет и боится благородной казни, объявленной Крассиусу Курио. Служитель Телас ждет и боится того часа, когда Храм примется за театр всерьез. Гелс Салви не боится ничего – но Ворин Телас, спрятавшийся под его личиной, боится за них всех. Он боится, что кто-то его узнает: не столь важно, кто узнает – и которого из него. Потому что на деле все они – единый кусок слабой смертной плоти, смежные грани одного кристалла: Ворин-знающий равно открыт учениям Мефалы и АльмСиВи, служитель Телас за всю труппу Курио замаливает грехи... Ворин не считает их другими личностями – уж мертвые голоса от собственного он отличает – но не может не отделять: их слишком много. Легко запутаться – и он раз за разом спрашивает себя как поступил бы тот-он, чье имя он в этот раз носит. Ладоней Курио – сухих и почти по-данмерски горячих – достаточно, чтобы эти вопросы развеялись по ветру. Ворин Телас знает, что Курио видит только Салви, – но он давно перестал играть эту роль, когда они наедине. Да, он отзывается на придуманное имя, читает данмерис по слогам и морщится при упоминании божественной мути – но в остальном… В остальном это Ворин Телас – все его маски вместе и ни одна из них, – и, может, поэтому Крассиус Курио – опытный политик, читающий людей и меров точно раскрытые книги, не видит игры и лжи. Крассиус Курио разжег страсть в и без того страстном Гелсе – и совсем иные семена посеял в душе Ворина Теласа. Любовь – всего лишь грань убийства. Ворин умирает каждый раз, когда чужие руки – сухие и горячие, – руки, которые он изучил, касаются маски, которую давно следовало разбить и утопить осколки. Но не хочется. Ворин знает, что если ему выдадут приказ на благородную казнь, он примет – и убьет. Или умрет – в этом не будет разницы. Гелс Салви привычно целует чужие костяшки, потягивается, тянется за накидкой – ему откровенно лень одеваться и куда-то идти после хорошего секса, но дядюшка Крассиус дал и без того достаточно времени понежиться в мягкой постели. Гелс нежился, ластился ручным гуаром – Ворин же думал-думал-думал, ни на мгновение не расслабившись по-настоящему, – но счастливые часы конечны. Курио нужно работать – до утра осталось не так много времени. Гелсу не особо интересно, чем именно занят дядюшка, достаточно знать, что тот занят, глубже он не узнает. Ворин догадывается – это дела Дома, в которые чужаку не стоит лезть. Ни одна пышечка не остается ночевать в спальне Курио – это негласное правило, и не Гелсу с ним спорить. Гелс и не спорит, но Ворину иногда хочется прийти в полном трибуналитском облачении и с черными руками – и поспорить, закричать о себе-настоящем в полный голос... Но он молчит, потому что молчание порой громче крика. Гелс Салви растворяется с первым лучом солнца – в одном из тупичков нижнего пояса кантона Святого Делина – из него выходит служитель Телас. Он знает сегодняшнюю проповедь безупречно – его слова одобрил сам Эндрин Ллетан, а грязекрабы, которым служитель Телас рассказывал ее всю ночь, прониклись и преисполнились благодати – и не важно, что грязекрабы были придуманы и разбегались всякий раз, когда Курио касался Гелса губами, пальцами, языком... Ворин Телас, священник Трибунала в ранге служителя – достаточно хороший, чтобы ему изредка доверяли читать проповеди, – в самом деле был готов. Пусть его лицо отталкивает – не может не отталкивать, – его голос достаточно хорош и силен, чтобы на внешние недостатки никто не обращал внимания. Служитель Ворин умеет быть привлекательным иначе, говорить так, что закоренелый скептик и грешник невольно вслушается… Даже то, что у него не вварденфелльский акцент, едва ли кому кажется важным – достаточно того, что он не имперский... Утренняя проповедь начинается идеально – и заканчивается почти идеально. Это “почти” заметил лишь сам служитель Ворин и те, кто знали куда и когда смотреть. Это “почти” легко разбивает самые прочные маски и топит в черной воде их осколки – и Ворин не знает, к худу или к добру. Он не знает, к добру или к худу грядущие изменения, но знает, что он не из тех рабов что умирают – и не из тех, что смиряются просто. Гелс Салви хороший актер, играющий так, что сердце поет и плачет. Ворин Телас играет еще лучше. Но даже он не может сдержать нервного вдоха, когда замечает в толпе прихожан серджо Хлаалу Крассиуса Курио.