Багряные звезды

Ворин, рожденный рабыней от неизвестного мужчины, никогда не считал себя особенно везучим. Быстрые ноги, незаметность, умение вовремя бежать — или бить… Он учился выживать — но ему все равно доставалось с самого детства, да так, что когда он подрос в достаточно симпатичного на лицо мера, хозяин лишь злобно сплюнул на просоленую землю — и велел высечь проглядевших удачный приплод надсмотрщиков. Если б не порченная шкура и пара выбитых зубов — можно было бы продать, и продать дорого. Симпатичного лица недостаточно, если вся спина перепахана плетью, а ноги сломаны несколько раз. Впрочем, молодой госпоже хватило и этого… Ее внимание — блажь богатой девки, которой никогда и ни в чем не отказывали, — сделало все только хуже. Ворин знал, что ни тело его, ни жизнь ему не принадлежат — до тех пор, пока он не вернет их силой — а подчиняться довольно красивой женщине куда лучше, чем тем же надсмотрщикам… Но хозяйская дочка, лишь на пару лет старше самого Ворина, но за всю жизнь не услышавшая ни одного упрека — не спросила позволения отца и едва не сорвала выгодный брак. Конечно, умной женщине несложно скрыть от законного супруга внебрачный опыт, но Ралсин Марети слишком юна и не ведает страха — и потому почти что не прячется. Ее отец узнает обо всем спустя несколько месяцев. И наказывает он не дочь. Ворин, рожденный рабом на территориях Дома Дрес, никогда не считал себя везучим — и не знает, стоит ли благодарить судьбу за сохраненную жизнь. Дрес Давур Марети — опытный боевой маг, чей род берет начало в Первой Эре — и чары его сильны. Даже магия поглощающего наруча лишь немного оттягивает на себя его силу — огонь слишком зол и слишком мощен. Пламя Давура Марети жжет Ворина почти до кости — и чудо, что тот не сгорает заживо. Чудо, что глаза не выварились и видеть мешает лишь травмированное веко. Чудо, что обгорело не все лицо — пусть даже Ворин прикрылся рукой, хозяин — сильный огненный маг, и он хотел _сжечь до кости_. Он хотел — и имел право — убить. Чудо, что Ворин выживает. И кажется, это — все везение, накопленное им с рождения. Его не хотели лечить — слишком затратно лечить раба, — и быстро списали в шахты подальше от хозяйского дома. Никто не верит, что он переживет дорогу, поэтому Ворин, когда наконец приходит в себя где-то в середине пути, притворяется мертвым. Ему не нужно особо стараться — он уже выглядит как покойник, но нужно не шевелиться и почти не дышать, как бы ни было больно. Или хотя бы не издавать звуков. Дышать больно, вдохи и выдохи выходят со свистом и хрипом — огонь обжег не только и не столько кожу, — но Ворин все равно старается сдерживаться. Он будто бы просыпается — и от выученной беспомощности, и от удушающей покорности. Кажется что пламя, пусть и сожгло ему мясо и кожу, но добралось до почти потухшего сердца. Будто бы мать встряхнула его и надавала пощечин, через обидную боль напоминая об истинно велотийской гордости. Ворин задыхается от боли — и от жажды мести, которую взращивали в нем с рождения. Но от боли _сейчас_ все-таки больше. Ему почти не нужно притворяться — он и так практически не жилец... Чудо, что никто не собирается проверять его пульс — когда он перестает биться в агонии, с него просто снимают наручи и выбрасывают в канаву. Сначала Ворин просто лежит, перебирает руками влажную землю — левая обожжена меньше лица лишь из-за зачарованного наруча, но все равно болит — и пытается вспомнить, как дышать. Прохлада жирной дешаанской земли кажется благословением. Влажная духота дешаанского воздуха — проклятием. Он не знает, сколько лежит так, но когда собирается с силами — уже темно. Дешаан опасен в любое время, но ночью хищники активнее, а Ворин сейчас даже двигается с трудом, отбиться он не сумеет тем более. Но жажда жизни и внезапно разгоревшиеся бунт и злоба в груди толкают вперед. Он не из тех рабов, что умирают, — он вообще сейчас не раб. Эта мысль возникает внезапно — и Ворин, почти было поднявшийся, вновь падает на землю, только уже на спину. Он смотрит на большие, яркие varlais, на небо, не иссеченное решеткой, и смеется — пусть смех его неотличим сейчас от предсмертного хрипа. Ворин Телас никогда не был особенно везучим — лишь собственное тело и навыки могли ему чем-то помочь — но сейчас он почти готов поверить в то, что varlais действительно благословляют тех, кто под ними родился. Говорят, родившиеся под Вором — удачливей слуг Ноктюрнал. Ворин не чувствовал везения прежде — но сейчас готов поверить и в это. Он вновь собирается с силами, переворачивается на живот, поднимается медленно-медленно и куда-то бредет. Он не знает куда, но знает, что стоит держаться на расстоянии дороги… И предсказуемо быстро ее теряет. Слишком темно. Глаза устают и слезятся, соль печет веко и щеку — Ворин почти ничего не видит… Надеется лишь, что это не навсегда, что зрение к нему вернется — слева видит почти нормально, но справа для него существуют лишь сизые пятна камней и деревьев. Он почти врезается в скалу — лишь вытянутые вперед руки спасают его от этого. Камень еще хранит тепло, накопленное за день, но не обжигает. И соли, злой соли дешаанских болот, на нем нет. Ворин находит на ощупь расщелину — достаточно просторную, чтобы сумел протиснуться в нее сам, но не достаточно, чтобы в нее пролез кагути или алит. Расщелина не слишком глубокая, но внутри пустота достаточная, чтобы можно было сесть — и даже вытянуть ноги. Ворин спал и в более тесных местах... Он прижимается обожженным лицом к какому-то металлу и расслабляется: ему не интересно, откуда в камнях металл, может, какой-то двемерский обломок или что-то еще — главное, что он приятно-холодный. Ворин закрывает глаза — чтобы открыть их в одной из лабораторий Сота Сила.