Багряные звезды

Бракованные детали заменяют и утилизируют — так в идеале должна быть устроена любая система. Слабые звенья необходимо удалять без жалости и остатка — только так система способна выжить и развиваться. Плох тот, кто при починке оставляет изношенную и покореженную шестерню из сентиментальных соображений. Не важно, что именно чинят: время, страну или настенные часы — на пути эффективности не должны стоять ни халатность, ни жадность, ни сожаления. Клинки не чинят ни часы, ни секунды, но они учились у акавирцев и знают, что следует сохранять, а что обрубать без жалости. Империя умирает, но Клинки — тот орган, что откажет последним. Для них нет ни преград на пути, ни цены, которую они не смогли бы заплатить за процветание и стабильность Императора и Империи. И, как в любой подобной системе, у Клинков нет истинно-незаменимых деталей. Глупа та деталь, что верит в собственную незаменимость лишь потому, что ее извлечение без последующей замены может привести к поломке. Клинки учились у акавири, а те у джилл. Клинки не знают, как починить часы и минуты, но будь у них власть — смогли бы найти те секунды, что следует вырезать, чтобы сохранить пространство-время в стабильности. У Клинков нет этой власти, но суть остается той же. Они вырезают не время, но то — и тех, — что может убить Империю. Империя продолжает функционировать даже пораженная коррозией, — Клинки отсекают ненужное, счищают ржавчину и латают бреши в защите точно так же, как делали учителя их учителей со всем пространством-временем Аурбиса. Клинки знают, как убрать все вредоносное и неэффективное: глупцов, предателей и тех, кто пытается быть не фигурами, но играть в игру сами, — они убирают без всякой жалости. Ворин знает, что однажды его посчитают угрозой — если уже не считают. В тот миг, когда Империя решит, что вред от него перевешивает возможную выгоду, его дни будут сочтены. Ни один имперец не даст за его жизнь и ломаного дрейка. Клинки почти никогда не умирают от старости в собственной постели и в окружении любящих внуков… но если у простого Клинка есть шанс — у Клинка, которого посчитают полным изъянов, нет ни шансов, ни будущего. Ворин видит в глазах Кая Косадеса уже выписанный, но еще не подписанный приговор. Ворин читает по лицам других Клинков слова, которые они скажут над его телом — если вообще их скажут. Ворин знает, что уже обречен — точно так же, как знает, что не отдаст свою жизнь так просто. “Проект Неревар-ИН” завязан на риске: слишком много поставлено на кон, слишком многие нити пришлось оборвать и переплести, слишком сильные фигуры за эти нити дергают — или считают, что дергают… Но те, наверху, не учли, что Нирн, “АРЕНА” — такая же система, как и “Клинки”. Слабые не могут выжить, ведомые не могут вести за собой — хортатор, неспособный выдержать собственную природу, неизбежно умирает и освобождает место для того, кто справится с этим лучше. Ворин Телас справляется так же, как справлялся в прежней жизни. Он видит течения Реки Снов и знает по каким костям стоит идти, чтобы те не обрушились под ногами тысяч, что за ним последуют. “Проект Неревар-ИН” должен был быть покорным, лишенным воли — ослабить божественные сущности, упрочить Империю на востоке… От них всех не ждали ни понимания, ни хортаторской истинности — только исполнения приказов и тихого исчезновения в мутных водах Моря Призраков после того, как приказы закончатся. Ворин Телас — больше, чем просто завершенный “Проект Неревар-ИН”. Он прошел по следам мертвых, пока их шаги не стали его шагами — и он был инкарнирован пантеоном божественных сущностей. Между ним и Индорил Нереваром нет существенной разницы, как нет ее между ребенком и взрослым, в которого он однажды вырастет. Клинки пока не знают об этом — иначе Ворин уже нашел бы в своей пище яд, а в спине кинжал, — но однажды поймут. Они не нравятся Ворину, но в уме он отказать им не может. А если не поймут, то у них и без того достаточно поводов, чтобы поискать Ворину замену. Если детали будут изношены, слабы и покорежены, система будет уязвима — это же справедливо для тех деталей, что пытаются занять чье-то место, пойти вспять или задать свой ритм. Хортатор — деталь совсем иного механизма, он не подходит Клинкам, но Клинки оплели его долгом и долгами, вписали в собственную систему. Без потерь из системы не вытащить — но и функционировать по-настоящему он в ней не может. Ворину тесно среди Клинков — он не верит Империи и в Империю. Нет идеи, за которую он хочет сражаться и умереть — он слишком много знает, чтобы посчитать хоть одну из них того стоящей. Ворин помнит достаточно, чтобы не верить людям — и не только людям. Он не сближается с Клинками по-настоящему, не доверяет им — но старается не показывать этого недоверия. Он ест с ними, выпивает, ложится спать рядом — никто, кроме Косадеса, не подозревает Ворина в отсутствии лояльности… но Косадес возвращается в Сиродил, а Ворин остается. Он знает, что является деталью другого механизма, картой другой колоды, фигурой не просто с другой доски — из другой игры — и знает, что Клинки с легкостью постараются его заменить, когда вред от него превысит пользу. Он знает, что у Императора и Клинков длинные руки — но также знает, что они все же конечны. Он — Возрожденный Индорил Неревар, хортатор всех велоти, и Империя помогла заткнуть тех, кто сомневался или был с этим не согласен. Теперь она обречена с этим смириться. Империя считает его своим оружием — что ж, Ворин готов признать это, но лишь для того, чтобы вернее по ней ударить. Ворину многое позволяют и на многое смотрят сквозь пальцы — и он пользуется этим. Он закладывает причины, для того чтобы вырваться из крепкой имперской хватки — и вырваться живым. Он надевает хортаторскую корону и облачается в шелк и золото, эбен и стекло. Он ходит среди смертных точно оживший бог, великий герой, благословенный судьбой и отмеченный звездами. Ему верят и в него верят — и не обращают внимание, что руки его черны, а ноги покрыты пылью и сбиты в кровь в той же мере, что тысячи лет назад. Бывших Клинков не бывает, но он никогда не считал себя одним из них. Он всегда был посторонней деталью, фигурой с другой доски — и нет ни предательства, ни греха в том, чтобы вернуться на свое настоящее место. И нет глупости в том, чтобы попробовать стать чем-то большим, чем просто деталь и фигура. Ворин медленно, капля по капле свел свою деятельность среди Клинков к нулю, так, что они этого не сразу заметили… а когда все же заметили, стало уже слишком поздно. При желании можно заменить даже бога, да так, что никто не заметит. Клинки — уж точно не та система, в которой есть истинно-незаменимые детали... но Ворин деталь не только системы Клинков — он вписан во многие системы, и не все из них подчиняются Императору. Хортатор всегда был и всегда будет тем, кого можно, но невыгодно заменять — на нем завязано слишком многое. Чтобы заменить Неревара, понадобилось четыре смертных, вымаравших из себя смертность, — и кровь Лорхана, и Башня, застрявшая между целостностью и разрушением. У Клинков не осталось глупцов, что попробовали бы пройти по следам мертвых. У них нет божественности, нет решимости променять на нее смертность, но если бы были… у них нет доступа к Красной Башне. И Ворин чувствует, что скоро они вообще ни к какой Башне не смогут прикоснуться. Ему давно снится, как Сиродил захлебывается в огне, а Белое Золото истекает драконьей кровью. Ему снится, как небо становится красным. Он помнит, что придумал подобному название в прошлой жизни, но не помнит, какое. Впрочем, даже без названия подобные вещи ему нравятся. Империя обречена, и пусть Клинки будут последним органом, что откажет в ее мертвом теле — он все равно откажет. Ворин сделает все, чтобы дожить до этого момента — или умрет, пытаясь. И если он вдруг умрет, то умрет без сожалений и не прося милости. Все знают, как ощущается хортатор и как выглядит, — устранить его открыто не выйдет. Ворин позаботился об этом — пусть даже теперь до конца своих дней ему придется носить незримые маски и драгоценные одеяния и быть под прицелом сотен клинков и тысяч пар глаз. Империя еще может мириться с его существованием — от него больше нет существенной пользы, но и вред пока что неощутим. Ворин знает, что однажды этого будет мало, что однажды его захотят устранить, и устранить так, чтобы ни одна нить не привела к Империи и Клинкам… Что же, Ворин с нетерпением ждет день, когда они попытаются.