То, чего не было.

В гостиной негромко уютно бубнил телевизор, пытаясь убаюкать пылающего жаром Ягыза. А Хазан в это время осваивала практически нетронутую хозяином дома модную современную кухню, доваривая огненную чорбу — то, что надо, чтобы у больного, как говорится, открылись глаза. Она бездумно напевала незамысловатую популярную песенку, не осознавая что напевает вслух впервые за много — много времени, и легко двигалась по кухне перекладывая, подсыпая и помешивая. «Farketmeden farketmeden farketmeden senin olmuşum»* Выключив конфорку, она поднесла ко рту ложку, наполненную горячим оранжевым варевом, подула на нее, а потом втянула в себя пряную густую жидкость и, посмаковав, зажмурилась от удовольствия. — Вкусно? — раздалось от порога слегка хриплое. Хазан подскочила, выронила ложку и обернулась: — Аллах-Аллах, ты напугал меня! Давно тут стоишь? И зачем ты встал, а? Он неопределенно пожал плечами. Она быстро подошла к Ягызу, который привалился к косяку двери и, сложив руки на груди, воспаленными глазами смотрел на хозяйку его кухни. Хазан осмотрела его лицо и быстрым целомудренным касанием приложила внешнюю сторону ладони к его лбу — Ягыз закрыл глаза. На самом деле он приплелся на кухню именно за этим — воспоминания о том, как она своими руками измеряла его температуру не давали ему ни лежать, ни толком впасть в забытье. Потому что ее прикосновения, а теперь еще и ее мелодичные напевы, вызывали в его теле и душе лихорадку гораздо более сильную. — Нет, еще не спадает… какой же ты тогда Холодильник? — неодобрительно поцокав, пробормотала Хазан и взяв скептически закатившего глаза Ягыза под руку повела его к дивану. Она усадила больного, укрыла его одеялом и метнулась на кухню за порцией чорбы, щедро приправив полную тарелку супа лимоном. — Мне не хочется, Хазан… — Вай, ну что за маленький мальчик, а? Ешь, он совсем легкий и тебе сразу станет легче. И в нетерпении вырвав прибор из ленивых мужских рук, она принялась кормить его с ложки. Ягыз, 32-летний самодостаточный мужчина, руководитель и состоявшийся бизнесмен, чувствовал себя полным идиотом. И пусть. — Хазан, ты же никому не расскажешь, что кормила меня, как ребенка? Это же неприлично в конце концов. Непозволительно близкие шоколадные глаза с озорством посмотрели на него, а полные губы сложились в безумно притягательный бутон, как будто раздумывая над ответом. Ягыз сжал челюсти, тяжело вздохнул и отвел глаза. — Эммм… еще одну… так… даже не знаю, Ягыз —бей… Да что ты так напрягся-то, боже мой? Она прищурившись посмотрела на него, а потом весело сказала: — Ладно, я посмотрю на Ваше поведение, господин. Ну как? Скормив ему остаток супа, она отложила ложку и в нетерпении уставилась на своего пациента в ожидании ответа, как малышка, ожидающая похвалы. Ягыз не смог сдержать улыбку: — Хорошо… Очень вкусно, Хазан, правда. Она победно улыбнулась — готовка не была ее коньком, всеми этими вещами занимались мама и Эдже, пока Хазан зарабатывала деньги на то, из чего собственно они эту еду и готовили. А Ягызу действительно сразу стало хорошо, жарко и очень захотелось спать — он блаженно вытянулся и и закрыл глаза. Она подхватила поднос и понесла его на кухню. А вернувшись через 10 минут с большой кружкой травяного чая увидела, что ее подопечный спит. Она выключила телевизор, поставила кружку на стол, подтянула одеяло повыше, чтобы укрыть всю его фигуру, села рядом с его головой и уперев подбородок в ладонь задумалась, глядя на спящего. Бедный мой… Даже не обратив внимания на неуместную в отношении постороннего мужчины формулировку в своей голове, Хазан подумала о том, что впервые видит Ягыза таким беспомощным. И впервые видит его просто спящим. Так странно, но все выглядит в точности так, как пишут в книгах — черты его лица разгладились, густые, вечно как будто нахмуренные брови, успокоились, даже узкий рот стал как будто пухлее, как у ребенка. А ресницы… такие строго-прямые, но какая от них трогательная тень на расслабленной розовой от жара коже. И повинуясь какому-то глупому порыву Хазан провела пальцем по спящей небритой щеке, а потом наклонилась и прикоснулась к ней губами. Аллах, что я делаю??? Стыдясь, она отпрянула, в испуге закрыв рот рукой, и покосилась на Ягыза — вроде спит и ничего не почувствовал. Учащенно дыша и не двигаясь, она еще пару минут наблюдала за неподвижной фигурой. Да что такого? Он же не чужой, он брат моего парня, значит почти что брат мне самой, так? Ну да, брат. Но какой стыд все-таки - а вдруг бы он... Ай, ладно, Хазан, всё прошло, забудь. Кое-как поборов смущение и стыд, она простила себе этот порыв, объяснив его почти сестринским сочувствием. Окончательно расслабившись, она откинулась на мягкую спинку дивана, положила ноги на низкий журнальный столик и тут же провалилась в дрему. — Хазан… Она резко проснулась и села, повернув голову к Ягызу — его челка растрепалась, влажные пряди упали на лоб, а сухие губы что-то бормотали. — Тема закрыта… Синан… брат… я брат И вдруг с каким-то надрывом опять ее имя: — Хазан… не надо… я тебя… — Тшшшш, тихо, Ягыз, я с тобой. Она скатилась с дивана и снова приложила руку к его шее, а потом положила ладонь на влажный лоб — слава Аллаху, температура падает и от этого ему снятся кошмары. Хазан точно знала, что от резкого падения температуры у человека во сне могут случаться даже бред и галлюцинации. Она хотела пойти смочить полотенце, чтобы протереть испарину, но не успела убрать руку с его лба — как будто почувствовав на своей коже ее прохладные пальцы, Ягыз вдруг перехватил ее ладонь и, быстро повернувшись на бок, подсунул ее под свою щеку, обхватил ее руку своими руками, да так и затих. Ох, и я тяжелая у тебя голова, Эгемен, умная! Хазан разозлилась — попытки вынуть свою ладонь из-под его теперь уже прохладной щеки не увенчались успехом. Поможет только сильно дернуть, а значит разбудить его. Но будить было жалко — только сейчас Ягыз заснул ровным глубоким сном человека, которому стало намного легче. Дышит глубоко и ритмично, даже кажется улыбается теперь во сне. И Хазан расслабилась, без помех сумев только повернуть немного руку так, чтобы ей было удобно сидеть рядом. В конце-концов это всё даже забавно — небритая щека ледовой глыбы Эгемена доверчиво покоится в ладони Хазан, как новорожденный пупс в колыбели. Тихонько хмыкнув, Хазан оставила в покое свою руку, снова откинулась на мягкие подушки дивана, чувствуя, как тихое ритмичное дыхание Ягыза слегка щекочет ее ладонь. Ощущая себя безмерно спокойно, она закрыла глаза и попыталась думать о Синане, однако ее мозг напрочь отверг эту идею, снова провалившись в сон. Сначала проснулся мой мозг, а потом я с трудом разлепил глаза… и первыми они увидели темно-каштановую макушку. Ее ладонь каким-то странным образом обнимала снизу мою щеку, а ее голова лежала вплотную к моей. Я аккуратно приподнялся на локте, с удивлением обозревая всю картину. Хазан тут же убрала руку с того места, где была моя щека, и прижала ладонь к своей груди, немного поморщившись во сне — наверное рука затекла и теперь болела. Одна нога Хазан свисала с дивана, а вторая неудобно изогнувшись лежала на журнальном столике — видно, что она уснула сидя и уже во сне завалилась в мою сторону. Она слабо пошевелилась, как будто устраиваясь удобнее в положении на спине, закинула за голову другую руку и тихонько вздохнула, смешно причмокнув губами. Закинутая рука натянула тонкий трикотажный свитер, обрисовав очертания ее полной груди и заставив мое и без того сухое горло тяжело сглотнуть. Меня тут же затопило волной плотского желания и одновременно невыносимой нежности к этой девушке. С тех пор, как со мной случилась эта неуместная безумная любовь, я целенаправленно избегал любого, даже минимального, контакта с Хазан, точнее с ее телом — достаточно было ее рукопожатия, чтобы довести меня до продолжительного выматывающего напряжения. Но сегодня… она итак почти сожгла меня своими руками, а теперь еще это. Я медленно сел, стараясь унять головокружение и бешеный пульс, и, наплевав на собственные муки, стал просто смотреть на нее. Когда еще судьба подарит мне возможность насладиться этой картиной? Я провел ладонью по каштановому шелковому хвосту, свисавшему с подушки, а мизинцем — по округлой бархатистой щеке, едва касаясь, больше всего опасаясь разбудить. А потом я наклонился и, закрыв глаза, прикоснулся губами к руке, которая полночи меня баюкала и теперь спокойно лежала на груди Хазан. А когда, еще не отрывая от нее губ, я открыл глаза, мой взгляд снова уперся в ее соблазнительные формы. Мне надо в душ. Вздохнув, я тяжело встал, аккуратно поднял ноги Хазан, стараясь не смотреть туда, где они сходились вместе, положил их в удобное положение на диване, укрыл ее одеялом, и не удержавшись, провел большим пальцем по ее идеально изогнутой брови. А потом, слегка пошатываясь, я направился к лестнице. Хазан села, потерла глаза и растерянно оглянулась. Аллах, где я? И вспомнив, она резко повернулась назад — Ягыза не было. На часах 4 утра и в огромных панорамных окнах где-то на горизонте уже виднеется тоненькая серая полоска рассвета. Хазан спустила ноги с дивана и прошла на кухню: — Ягыз? Тишина. Она остановилась посреди квартиры и прислушалась — везде тишина. Почему-то стало страшновато и холодно — она поежилась и, вдруг сообразив, пошла к лестнице. В этих ваших аппартаментах как-то забываешь о втором этаже… Она постучала в закрытую дверь его спальни и, не получив ответа, робко приоткрыла ее и заглянула. Пусто. Она нахмурилась и уже смело шагнула в спальню — на прикроватной тумбочке мягким светом горела лампа, а из ванной доносились вполне мирные звуки льющейся воды. Хазан выдохнула Значит, жив. Она улыбнулась и уже развернулась, чтобы уйти, но боковым зрением вдруг заметила промелькнувший глянцевый блик, схваченный уютным мягким светом ночника. Прежде, чем подумать о том, предполагают ли приличия изучение содержимого чужой спальни, Хазан подошла и взяла в руки прямоугольный кусочек бумаги — с фото на Хазан смотрела она сама. Она нахмурилась и озадаченно посмотрела в сторону ванной, не заметив, что вода уже не льется. Еще секунду помедлив, она положила фото на место и резко развернулась, направляясь в сторону белой двери… и врезалась в Ягыза. Своей полной грудью — в его влажный голый торс. Губами — в замысловатую круглую тату, расположенную на левой грудной мышце. Вскинутыми вверх ладонями — в его крепкие широкие плечи. Животом — куда-то в область его паха. На невыносимо бесконечное мгновение оба застыли. Невольно приоткрыв губы, не снимая ладоней с его плеч, парализованная Хазан расширенными глазами смотрела на его бурно дышащую грудную клетку, от которой ее лицо отделял ровно сантиметр. Впервые в жизни обнаженный торс мужчины находился так близко. Опасно близко. Головокружительно близко. Она на миг закрыла глаза, безуспешно отбиваясь от его слабого оглушительного аромата, без всякого спроса проникающего прямо в Хазан. А потом она медленно подняла глаза к его лицу и, увидев этот взгляд, задохнулась. Это не были глаза просто смущенного случайным столкновением человека. Это не были глаза человека, возмущенного присутствием постороннего в своей спальне. Это не были глаза пациента, благодарного своей сиделке. Это не были глаза друга. В этих глазах бушевали стихии, они пожирали Хазан - море и огонь, одновременно. Что это?! Уходи!!! Громко сглотнув и приложив ладони к горящим щекам, Хазан отступила, чуть не упав. Она не могла оторвать расширенных глаз от пылающего взгляда Ягыза, от всей его напряженной, как будто объятой огнем, полуобнаженной фигуры. — Пусть всё пройдет… Господи, что я несу?? — Я… я… Она снова сглотнула: — Я никому не скажу... что кормила тебя с ложки! И развернувшись, она бросилась вон из квартиры. _____________________ * «Не понимая, не понимая, не понимая, я была твоей» Demet Evgar- Farketmeden