***
Когда я медленно вошла в полупустую башню поздно вечером, первое, с чем я столкнулась — изумлённый и вовсе недобрый вид Соласа. Он не ждал. Поверил в смерть, или даже возжелал её, получив письмо. Потом была лёгкая, саднящая горечь в чужом взгляде, несколько минут тишины, угнетающей, тяжёлой. И лишь одно слово, порвавшее всё к чертям. — Лгунья. — Да, — охотно согласилась я, кивая. Не решалась проходить вглубь башни, терзала себя мыслями, кусала губу и смотрела. Из-под тени капюшона разглядывала едва заметное в слабом свете свечей лицо. — Лгала ради того, чтобы… — Ты могла лгать хоть всей Инквизиции. Но не мне. Чёртово письмо. Паршивое, мерзкое письмо, большое, едва уместившееся на двух листах, с местами размытыми от слёз буквами. Письмо обо всём на свете — от эмоций, от признаний в любви, до ужасающей тайны о том, что Древние Боги… живы. Жаждут. Ждут. Что они были за моей спиной и спасали меня, следили, спрашивали. И советовали. Что я виделась с Митал. Что я не одобряю план по срыву Завесы. Что то, что он задумал, ведёт к чему-то более худшему, чем просто смерть. Я обнажила все свои грехи перед его взглядом, уверенная, что умру. Драконы сыграли иначе, сделали рокировку, и теперь в глазах Соласа из жертвы, из пешки, я превратилась в важную фигуру на этой огромной доске под названием «Тедас». Фигуру не того цвета. А потом его взгляд метнулся к руке, потому что от всего отчаяния, горечи, скопившихся в моём горле, магия дала о себе знать. Чужая магия; ледяная, дикая, древняя, она пробралась по венам из сердца наружу. Вспыхнула лёгким звёздным сиянием. И он, чёрт бы его побрал, всё понял. Из жертвы — в ошибку. Из ошибки — во враги. Грубые слова, и вместо глухой тоски разгораются ярость, ненависть. И такие же обвинения срываются с губ одновременно с заклинаниями. Башня стремительно превращается в настоящее поле битвы, сердце — в руины, а на шум и гам сбегается едва ли не весь Скайхолд.***
Чай травяной, пряный, тепло в руках успокаивает, а улыбка Акиты, вымученная, но мягкая, и вовсе внушает надежду на лучшее. Она словно бы всем своим видом обещает, что всё будет хорошо. — Должна признать, день, когда ты появилась в Инквизиции, наверняка сильно изменил всю историю, — садясь за стол напротив, Адаар потянулась к своей кружке с чаем и отпила. Рядом нашлись овсяные печенья, пахнущие мёдом и заставившие меня улыбнуться. — Я рада видеть тебя живой, Скатра. Даже прочитав твоё письмо, я не усомнилась в том, что душа у тебя вовсе… не демоническая. Верно. Потому что в письме Аките я разложила всё. Вплоть до того, кем был Солас, упросив её сжечь чертов пергамент и сохранить эту тайну в себе, пока не придёт время. Судя по всему, моим советам Адаар последовала, хотя после признания в связи с Древними Богами имела все права послать меня в Тень. Особенно сейчас. Когда на моей коже чёрно-синим узором выведена чужая метка, подтверждающая, кому я обязана жизнью. Кому я могу верно служить. — Мне очень приятно слышать всё это, Акита, — услышав свой же хриплый голос, будто после истерики, постаралась улыбнуться. Сложно. Адаар сочувствующе вздохнула и пододвинула мне тарелочку с печеньем, приглашая взять. — Что-то назревает, да? Ты сказала, кто он, — кунари махнула головой в сторону двери, — такой. Но ни слова не сказала о его планах. Сказала готовиться. Не доверять. Я понимаю. Но что мы предпримем теперь? Я пожала плечами, на несколько секунд задумавшись. Потому что от идей, возникших в голове, напрямую и сильно зависела вся моя жизнь. И моя смерть — в том числе то, насколько она близка. — Поклянись, что это останется лишь между нами. Акита сосредоточенно кивнула, вывела пальцем на столе магическую руну клятвы и, положив на неё руку, отчеканила простое «клянусь». Гораздо проще, чем изобретать большую витиеватую клятву, потому что как раз она обычно оставляла лазейки. — Солас вздумал сорвать Завесу. Объединить миры, Тень и реальный, — судя по тому, как яростно выдохнула Адаар, клятва была весьма своевременной. Взгляд её снова вспыхнул, выдавая магическое напряжение. — А Лусакан и Разикаль жаждут ему помешать. И я оказалась в этом мире по их воле, поскольку могу… помочь им в этом. Знаю будущее. Ношу в себе особую кровь драконов. Лёгкий стук пальцами по столу, ставший задумчивым взгляд. — Мне больше нет места в Скайхолде… Эти слова всё-таки сорвались с моих губ. Тяжело, больно стукнули где-то в и без того искрошенном сердце, прошлись холодом магии по телу и свернулись змеей в сознании. Глухая, отчаянная правда; даже если меня не гонят, даже если Акита сделает всё, чтобы Солас не тронул меня, Скайхолд следовало оставить позади. — Поэтому я вернусь к Лусакану. И помогу ему. Снова лёгкий стук пальцев по столу. Нервный. — Ты веришь этому дракону? — Разве можно верить Древнему Богу? Разве можно вообще верить тому, кто зовёт себя богом? Нет, я не доверяю ему. Но пока у меня нет других идей, другой поддержки, а угроза очень явственна и сильна, я буду с драконами. К тому же, — я шевельнула рукой, привлекая внимание Адаар к своей метке, — мне подарили силы. Возможности. И жизнь. — Вероятно, история о том, как тебя вытащили из Тени, полна занимательных подробностей. И я не спешу выходить наружу, поэтому рассказывай. И я рассказала. Как есть всё, с самых первых ощущений, ещё там, в Тени, до пересказов самих Лусакана и Разикаль о моём спасении. Слова о том, что меня с трудом исцелили от Скверны, произвели на Адаар впечатление; и я видела, что с каждым моим словом Инквизитор проникается идеей Древних Богов. У нас не было больше союзников. Что такое Инквизиция против эвануриса и древних эльфов? Элювианов и неизвестной магии? Ничто. Зато Древние Боги, равные ему, пусть и запертые — это козырь. Даже если учесть, что Солас о них знает. О некой Довене я рассказывать пока не стала. Клятва клятвой, и Аките я доверяла, но эта информация была лишней. От тяжёлых разговоров о судьбе мира мы постепенно перешли к болтовне ни о чём, воспоминаниям о совместных приключениях; от чая — к красному вину; а от позднего вечера — к позднему утру, совсем не заметив, когда над горами поднялось солнце. Именно его ярко-золотистый луч, упавший на стол, прервал нашу негромкую беседу. В Скайхолде мне места не было, повторила я себе, и, судя по тяжёлому взгляду Адаар, она была согласна. Она понимала. И, более того, она была готова к переговорам с Драконами. Была готова к новой тяжёлой войне, на этот раз куда более серьёзной. Совсем скоро закончится история с Корифеем, я знала это, и в её конце мне не было места. Пока есть возможность, следует бежать по чужим драконьим следам в горы. Поднимаясь из-за стола и разминая затекшие мышцы, я отдала Адаар один единственный почти-приказ — сохранить Сферу. Сделать всё, чтобы Солас не ускользнул из-под взгляда Инквизиции. Акита кивнула, пообещала мне приложить все силы, и… проводила меня лишь до дверей, ведущих в главный зал. Последние объятия, без единого слова, слёзы в глазах обеих и немые просьбы не умирать. Обоюдные. Мы расстались в тишине, поскольку просто не могли позволить себе нового прощания, расстались в лёгком непонимании, когда мы успели стать такими подругами… Я смешалась с толпой людей в главном зале, выскользнула прочь, спустилась по ступеням замка и остановилась, чтобы оглянуться. Большая вероятность, что я вижу Скайхолд в последний раз. — Ты бы не принимала так близко к сердцу всё происходящее, — Варрик тяжело вздохнул, подходя ближе и потирая глаза, под которыми оставила свои тёмные следы бессонная ночь, полная переживаний. — Смеюн явно раскаивается в своих словах, подожди лишь пару дней, и всё наладится. Пытаюсь улыбнуться; судя по невеселому смешку Тетраса, выходит не очень. — Точно решила уйти? Проницательный милый гном. Я наклонилась, заключая Варрика в объятия, и ощутила крепкие руки на своей спине. — Передай всем, пожалуйста, что я их очень люблю. И мне приятно, что я смогла побывать частью этой огромной семьи под названием Инквизиция. Гном, судя по всему, покачал головой. Вздохнул. И промолчал. И слова о том, что Хоук должна была погибнуть там, так и не сорвались с моих губ; уверена, Акита потом расскажет им всем особую, вырезанную правду. Угодную нам обеим. И они все поймут. — Ты самый чудесный гном из всех, кого я когда-либо встречала, — отстраняясь, улыбаюсь, чуть хлопаю Варрика по плечу и всё-таки отхожу. Каждый шаг, по ощущениям, перерезает какие-то ведущие к душе нити. Каждый шаг вынуждает сознание кровоточить. Взгляд у Тетраса тяжёлый. Понимающий. И самую малость скорбный. — Пиши письма, Монетка. Хотя бы раз в год. Улыбаюсь, киваю и легко, быстро вылетаю прочь за пределы замка. И, миновав мост, на котором каждый камень, каждый шаг точно пытка, падаю в снег, зарываюсь в него руками, лицом. Из груди рвётся противный, жалобный вой, мешающийся с хрипом. В груди что-то неумолимо отмирает, расцветает вспышками чёрной боли, поглощает всё тело. Хуже, стремительнее, смертоноснее Скверны. Мне больше не место в Скайхолде. Я больше не дракон Инквизиции.***
— Она не ушла далеко, — лёгкое негромкое фырканье. Солас не поворачивается, лишь устало опирается рукой о зубец стены, всматриваясь в серую, покрытую туманом долину. — Но, разумеется, ты всё такой же гордый ублюдок, ставящий какие-то неясные цели выше… выше всего разумного. — Мне казалось, это я должен тебя отчитывать, Энансаль, — усмешка на губах Волка грубая, тоскливая. Он не поворачивается, и замершая за спиной фигурка снова громко и презрительно фыркает. — Нет уж, уволь. Попробуешь — перегрызу глотку. Ну так что? Так и останешься тут стоять подобием памятника Фен’Харелу, или таки будешь учиться исправлять свои ошибки? Солас лишь тяжело вздыхает. И снова всматривается в вечер. Девушка за его спиной передёргивает плечами, смотрит диковато, дерзко, вздёргивает верхнюю губу в подобии оскала — и успокаивается, стремительно втягивая носом морозный воздух Скайхолда. Солас не поворачивается к ней, слишком хорошо знающий характер своего почти-ребёнка. И ведь за столько лет он ни капли не изменился… — Что выберешь ты? Энансаль за его спиной мнётся с ноги на ногу и молчит. Молчит долго, мрачно разглядывая ярко-жёлтыми глазами, горящими в тени капюшона, хребты гор. Молчит, позволяя Соласу понять — она застряла на этом перепутье, слишком близкая и слишком далёкая от обоих выборов сразу. — Я выберу свою сторону. Не обижайся, если она не совпадёт с твоей. Солас молчит. — В конце концов, я всё ещё не простила своему отцу то, что он заключил меня в Бездне. Усмешка кривит его губы, он наклоняет голову и качает головой. Слова, последние, намеренно кинутые небрежно, это вот «отцу»… они режут. Солас думал, что справится, переживёт эту встречу без внутренних терзаний. Но Энансаль знала его так же хорошо, как он знал её. И знала, куда ударить лишь одной фразой так, чтобы почти убить. — Я никогда не обижусь на тебя. Даже если ты будешь той, кто наведёт на меня стрелу, Энанс… — Я Ас. Ревас, если хочешь, — ткань за спиной Соласа шуршит; девушка медленно разворачивается, намереваясь оставить мага в одиночестве. — Энансаль погибла в Бездне, а Зазикель — когда пал Архидемон. Они молчат пару секунд; Солас, словно пристыженный, оставляет её слова без ответа. И только просит, когда она уже делает шаг: — Позаботься о ней… прошу тебя. Ас только фыркает за его спиной и соскальзывает со стены легко, быстро, тенью теряется среди мельтешащих людей, маленькая и юркая. И оставляет после себя только ощущение сладкого, но минутного сна, позволившего увидеть нечто прекрасное. Нечто, что было в прошлом — и больше не повторится никогда.