Сердцебиение

Да здравствуй, бог, это же я пришел, И почему нам не напиться? Я нашел, это же я нашел, Это мой новый способ молиться. Агата Кристи «Молитва»

— Артемий! Артем! Тема! — истошный вопль бабы Нюры возвращает меня в реальный мир. Я резко оборачиваюсь, слишком резко, потому что чувствую, как 20-ти метровая конструкция строительных лесов приходит в движение. Не, ну зачем так орать-то? Я ж все-таки без страховки работаю! Да и вообще все уже разошлись, один я перерабатываю, кто меня спасать в пустом храме будет? — Артемий, тебя человек ищет! — не унимается женщина. Вряд ли она понимает, как многократно усиливается ее и без того зычный голос в огромном барабане купола. — Что за человек? — спрашиваю без особого интереса. Не то чтобы за последние 3 года меня часто разыскивали, но периодически слухи о моих способностях, возможностях и лояльных расценках доходили до заинтересованных лиц, и те готовы были преодолевать километры забытых богом проселочных дорог, утопающих в грязи, петляющих среди густых нижегородских лесов, лишь бы получить шанс пообщаться со мной. Справедливости ради стоит отметить, что слава специалиста по иконописи досталась мне по наследству от Степан Степаныча — моего наставника и предшественника на посту главного реставратора храмовых фресок в этом полуразрушенном, но все еще прекрасном монастырском комплексе. — Солидный такой, в пальте дорогом, высокий, на машине огромной черной прикатил… — начинает перечислять разрозненные и абсолютно ничего не объясняющие факты старушка. Стандартное описание половины моих клиентов. — Красавец мужик! — тем временем, дает свое экспертное заключение баба Нюра. — Ясно, — нехотя отрываюсь от старославянской вязи молитвы, аккуратно кладу кисть на пластиковую крышку ведра из-под «водоэмульсионки», заменяющую мне палитру. — Сейчас спущусь. — Ничего себе масштабы, впечатляет! — слышу до боли знакомый тембр, едва кеды касаются пола. — Папа, — голос не слушается, хрипит. Глаза застилают слезы. Мы не виделись три года. Как-то все не судьба была. — Папа! — бросаюсь к нему на шею как в детстве. — Рад видеть тебя, Артем, — родитель успокаивающе похлопывает меня по спине. — Дай хоть посмотрю на тебя, сын. Возмужал, повзрослел, щетиной оброс! — Ты откуда здесь? — я искренне рад встрече, но не понимаю, что заставило отца приехать в такую глушь. У нас ведь был уговор — не пересекать границ моего личного пространства без предупреждения и железобетонных причин. Значит, произошло что-то важное. — Из Питера, вестимо, правда, проездом через Москву, — теплая, немного печальная улыбка. — На пару дней к тебе заскочил, соскучился. Извини, что без оповещения… Не прогонишь? — почти виновато. — Да что ты! Подождешь, я Степан Степаныча предупрежу, что на сегодня закончил? — Начальник твой? — папа хитро щурится и морщинки в уголках его глаз становятся еще заметней, даже несмотря на бронзовый средиземноморский загар. Откуда их столько? Ах, да, мне 28, значит, ему уже 60. — Иди, я здесь побуду, полюбуюсь на дела рук твоих. Направляюсь во двор, где как обычно Степан Степаныч и баба Нюра разыгрывают Третью мировую, уже в дверях я почему-то оборачиваюсь. Взгляд моего отца в тот момент устремлен к небу, на огромный соборный купол, где за сеткой лесов четко проступал почти полностью восстановленный строгий лик Пантократора, являющего миру благословение и Евангелие. Впервые в жизни я видел, как этот сильный, всегда во всем уверенный человек осенил себя крестным знаменем. На самом деле в появлении моего отца было много странностей. Первая и самая очевидная из них — отсутствие водителя и охраны. Он действительно приехал один. На все мои вопросы лишь отмахнулся — мол, что может случиться в таком богоугодном месте? А машину он и сам водить умеет не хуже любого профи. — Пап, что-то случилось? — мы соорудили «поляну» на скорую руку из того, что было у меня в холодильнике и «нормальных съедобных» продуктов, которые предусмотрительно привез мой отец, вероятно, из Нижнего. На столе уже красовался «баррель» черной «Нефти» — кто бы сомневался. Это же папа, не станет же он спаивать единственного сына какой-нибудь хренью на березовых бруньках. — И да и нет, — улыбка родителя кажется усталой. — Давай жахнем что ли, Артем? После третьей он, наконец, расслабился. — Вот теперь рассказывай, как жизнь молодая. — Нормально, — я пожимаю плечами. — Лучше ты расскажи, как там в Питере…. — Э, нет! — обрывает меня на полуслове, смеется. — У меня есть новости, такие, что закачаешься. Заинтригован? — я громко сглатываю и киваю. — То-то же! — кажется, его напряжение и правда спало, и мне не хочется его расстраивать. — Но сначала ты — потом я, хорошо? — предлагает компромисс. — Хорошо, — легко соглашаюсь. — У меня все отлично, пап. Просто не знаю, с чего начать… — Ладно, давай в форме допроса, — подмигивает родитель. — Личная жизнь? Бьет фонтаном? — Давай пока об этом не будем, — бросаю на отца умоляющий взгляд. — Все сложно? — уточняет он. — Очень. Мне просто нужно время… — ну не в состоянии я сейчас рассказывать о Лерке. Самому бы понять, насколько далеко все зашло, и как быть после нашего последнего разговора. А чтобы определиться, у меня всего несколько дней в запасе. — Как скажешь, — понимающий кивок в ответ. — Почему Нижний, Артем? — Не знаю, захотелось. Да и все равно куда было. Сначала вообще в Иркутск собирался… — Как работу нашел? — По объявлению. Подсобный рабочий требовался. Позвонил и приехал, конкурентов у меня не было, — вспоминаю, как впервые появился в этой глуши и не могу сдержать улыбки. — Мне здесь на подворье пожить разрешили, приютили, накормили. Познакомился со Степан Степанычем, он главным реставратором был, к нему со всей страны люди приезжали иконы оценивать и реставрировать. Только у него зрение начало сдавать понемногу, да и возраст сказывается — ему за 80 уже, так что он давно преемника искал. А тут, оказалось, что у меня и образование подходящее, и навыки есть, и сам я не против в лесной глуши пожить. Тогда он и предложил стать его учеником, вместо платы договорились, что я к нему в дом перееду и буду по хозяйству помогать. — Получается совмещать? — усмехается родитель. — Как видишь, — пожимаю плечами. На самом деле мне есть гордиться, потому что этот дом я почти из руин за три года поднял, дизайн сам продумал, камин построил, мебель отреставрировал, приусадебную территорию облагородил и даже беседку с мангалом в огороде водрузил. Так что да, получилась настоящая усадьба. — Вижу, — кивает отец. — Всегда знал, что ты у меня не только башковитый, но и рукастый. — Мне Ник помогал… — А это еще кто? — Друг мой, Никита, они с Леной, женой, здесь дом купили несколько лет назад, даун-шифтеры, — бесхитростно сообщаю я. — Никита программист, ему реально все равно, в какой точке мира сидеть. У него и здесь Интернет летает. Лена раньше в банке работала, начальником отдела была, а потом раз — и все бросила, помешалась на воссоединении с природой. В прошлом году собиралась лен выращивать, чтобы домотканые платья с нуля производить. В позапрошлом — пчел разводить хотела. Никита на все был согласен, лишь бы она в солнцеедство какое не ударилась. Но пока, ко всеобщей радости, остановилась на экологически чистом огороде: помидорки, огурчики, зелень, клубника. Теплицы по всей фазенде расставила, оранжерею разбила — вопреки местной природе и не особо плодородной земле. Еще кур разводит, только «бошки» им отрубать боится, приходится нам с Никитой возиться. Зато она нас со Степан Степанычем периодически подкармливает. — А Степан Степаныч-то здесь какими судьбами? — папа явно не ожидал, что в нашей убогой деревеньке такое сборище подпольной интеллигенции обнаружится. — Ну, главный собор монастыря — дело всей его жизни, вот он тут дом за бесценок и купил. Он одинокий — ни детей, ни жены, сам детдомовский, оттуда и на фронт пошел. Потом в Ленинграде учился, Репу закончил, вернулся в Горький, работал реставратором. В общем, когда в 90-е все наперекосяк пошло, его сюда один мужик пригласил — оценить иконы бабкины, узнать, сколько за них выручить можно. Степан Степаныч тогда эти иконы сам выкупил, даже машину продал, потому что оказалось, что они из соборного иконостаса. Видимо, старушка хранила сокровища до лучших времен, прятала при советской власти, чтоб не уничтожили, пока церковь вновь не оживет. И вот тогда Степан Степаныч этот собор увидел и решил им заняться, все инстанции оббегал, чтобы реставрацию начали официально, даже перебрался сюда на ПМЖ с годами. Не потому что в бога верит, а потому что хочет что-то после себя оставить, справедливость восстановить. Он же у нас коммунист, а коммунисты за восстановление справедливости! — Мда… Давай что ль еще по стопарику, а то без ста грамм не разобраться, коммунисты и гомосексуалисты на страже православной церкви, — подшучивает отец, пока разливает водку в стеклянные стопки. — Весело у вас тут, Артемий. Три дома в четыре ряда, а страсти прям мексиканские кипят. — Это еще что! — алкоголь сделал свое дело, и я уже готов выложить все местные сплетни. — По весне Степан Степаныч с бабой Нюрой сошелся. У них эдакая любовь-ненависть. Она его антихристом называет, он ее старой каргой. Но здесь Степаныч больше не живет, только изредка в гости заходит, говорит, баб Нюра готовит лучше меня. — А как же дом? — интересуется папа. — Не знаю, — честно отвечаю я. — Попробую выкупить, Степан Степаныч говорил, что хочет, чтоб я здесь остался, монастырь большой, при наших темпах и финансировании мне тут работы на всю жизнь хватит. Но на дом я пока еще не заработал. — Ну и ладно, — отмахивается родитель. — Это вопрос решаемый. — Знаю. Только хочу найти деньги сам, — слегка напрягаюсь. — А я тебе, заметь, ничего и не предлагаю, — заходится в приступе хохота отец. — Эх, Артем, кто бы мог подумать, что из тебя такой суровый мужик получится? Жаль, что ты не по бабам, отличным был бы отцом. — Одно другому не мешает, — снова чокаясь и опрокидывая в себя очередные 50, напоминаю я. — Лет 20 назад я бы с тобой не согласился, — вдруг посерьезнев, говорит отец. Пытаюсь возразить, но он останавливает меня жестом. — Я неправ был, сын. Сейчас думаю, лучше пара нормальных мужиков, чем отец и мать алкоголики. — Папа… — Что «папа», Артем? — ухмыляется. — Послушай, я никогда не говорил… Тебе лет 14 было, когда твоя мама намекать начала, что наш сын вряд ли женится. Мы много работали, может, мало времени вам уделяли, но ты рос совершенно обычным. Я тогда не понимал, смотрел на тебя и не понимал — пацан как пацан, компанейский, никакой манерности, в женские тряпки не рядится, спортивный, бассейн, волейбол, баскетбол, вечно что-то конструировал, морду мог набить любому. Друзей у тебя было немерено, да и девчонок вокруг вилось — толпами. В музыкалку, конечно, для общего развития тебя отдали, ну так туда каждый второй ребенок ходит. А что рисовал ты хорошо — так это талант, он от Бога. Мне на самом деле много времени понадобилось, чтобы осознать, что мама и Настя правы. Не буду тебе о своих ломках принятия втирать, замечу только, к твоему совершеннолетию я уже мог с чем угодно смириться — даже что ты пол вознамеришься сменить. — С ума сошел! — теперь смешно становится мне. — А помнишь, ты еще девчонку-одноклассницу в дом таскал? Катерину? Пару лет вы с ней баламутили. — Помню. Хорошие были времена. — А я ведь и правда верил, что вы с ней встречаетесь. Хотел верить, цеплялся за эту мысль как за соломинку. — Мы просто дружили. — Ага, Стаська тогда еще уверяла, что Катерина — это «борода». Но влюблена она в тебя была по-настоящему, — неожиданно выдает отец. — Катя? — переспрашиваю. — Не может быть! Она так Насте сказала? Странно. Мы, кстати, с ней сто лет не общаемся. Как-то разбежались после институтов, лет 5 не виделись, да и созваниваться почти перестали, когда я еще в Питере жил. Интересно, как у нее дела? — Нормально у нее все, — я открываю рот от изумления. — А ты откуда знаешь? — Встретил ее как-то на званом ужине по случаю открытия ночного клуба, в который инвестировал ее босс, разговорились. Красивая баба выросла, холеная, породистая, а характер все такой же мягкий. — И как она? — Говорю же, нормально, — загадочно изрекает отец. — Замуж собирается. — За кого? — интригующий тон родителя несколько настораживает. — За меня, Артем, — спокойно произносит он и опрокидывает в себя очередную стопку. — Ужин-то тот был пару лет назад, как раз после развода, и вот как-то закрутилось с тех пор… — Несколько секунд мы оба молчим. — Говорил же, что новости — бомба. И ведь не поспоришь. Я застываю в оцепенении. — Мама в курсе? — едва узнаю свой собственный голос. — Нет. Мама в Германии, после развода почти не бывает в России. Настя с мужем в Великобритании, приезжают только по делам, опять пытались утащить туда Женьку, но я не дал. Он мне самому нужен, как сын второй, — обыденно рассказывает папа. — Ты ведь понимаешь, мы до сих пор не общаемся нормально ни с мамой, ни с Настей. Мне сложно принять, что от меня скрыли беременность дочери и рождение внука. — Это я во всем виноват, — слышу себя словно со стороны — глухой хрип вместо слов. — Я все испортил… — Нет, Артем. Мы это уже обсуждали неоднократно, — да, он прав. Обсуждали. Чем дальше я находился от разрушительных последствий своих необдуманных поступков, тем проще мне было дышать. Отец с самого начала был единственным, с кем я решился поддерживать связь. Прятаться от него не имело смысла, он бы все равно меня нашел, нанял бы сотню ищеек, и те бы носом землю рыли, но достигли поставленной цели. Спустя полгода после бегства, сразу после первой встречи с Леркой, я сам позвонил отцу. Позвонил, чтобы предложить заведомо неравный обмен: он никому не позволит меня найти и станет связующим звеном между мной и теми, кто остались в прошлой жизни. Взамен я не буду скрываться от него, не буду просить денег и буду присылать весточки. И я знал, что он безоговорочно согласится, потому что я его сын, и потому что ему действительно необходимо знать, что со мной все в порядке. — Ты можешь не принимать наш развод, но должен понимать, что не имеешь к нему никакого отношения, — папа касается моей руки. Его пальцы дрожат, выдавая волнение. — Я бы все равно развелся, как только правда выплыла бы наружу, даже если между тобой и Женькой ничего б не было. — Почему? — одними губами. — Вы столько прошли вместе. Дети, трудные годы, восхождение по карьерной лестнице… Бизнес. — В настоящей семье должно быть доверие. Я сейчас говорю все это не потому, что кому-то удалось обвести меня вокруг пальца, обмануть, избежать слежки. Это не ущемленная гордость, хотя и она тоже. А потому, что я бы даже не стал ставить под сомнение правдивость слов любимых людей. Я доверял им. И мое доверие предали. — Но это все равно была семья… — Ты и Женька теперь моя семья, поэтому о моем решении жениться вы узнаете первыми. — Ты ему сообщил? — перевожу на него пустой взгляд. — Да. Он не против. Они с Катериной хорошо ладят. — Я рад. — Так что? — внимательные пронизывающие глаза отца пробирают до мурашек. — Благословляешь? Я вдруг отчетливо вспоминаю, как был разочарован и взбешен, что Настя не удосужилась сообщить о своей грядущей свадьбе с Александром. И как они на пару ополчились против меня в борьбе за целомудрие Женьки, ни разу не упомянув, что мы кровные родственники. И молчание мамы… И только отец всегда оставался рядом, прислушивался к моему мнению и всегда принимал меня таким как есть, невзирая ни на что, переступая через себя. Отец свое счастье заслужил. — Блять, пап! — неожиданно все прояснилось. — Если ты будешь счастлив с Катькой, женись! Может, еще братишек и сестренок мне нарожаете! — Не сомневайся, нарожаем, — папа разливает остатки водки. — Это была вторая новость, Артем. Катя беременна. У тебя будет брат. Водки у отца оказалось много. А 0,7 на двоих для такого вечера явно было недостаточно. К открытию второго «барреля» я уже знал о том, что Женька — не только прилежный студент, но и надежда моего отца в бизнесе, а Леша (тот самый официант) — просто находка, и вообще о лучшем специалисте мечтать невозможно. Спасибо мне, дальновидному. Катя ушла из своей конторы по беременности, но папа считает, что ей вообще не стоит туда возвращаться. Да и зачем его жене работать? Рома нашел продюсера, внезапно прославился и гастролирует по стране. А еще, Сержа, моего когда-то лучшего друга, уведшего у меня Влада, посадили за хранение и распространение наркоты. Как ни странно, отец был очень рад за Владика, а именно — что того бросили годом раньше, и ему не пришлось давать показания в суде. Правда, вскоре наша задушевная беседа была прервана самым грубым образом… — Артем! Артем, мать твою! — кого-то явно не учили стучаться. — У тебя перед домом «Гелендваген» припарковался, ты видел ваще? Зверюга-тачка! — Да! — кричу в ответ. — Я на нем с работы приехал. — Нихуя себе! Ты че, подпольный миллионер Корейко что ли? — в гостиную вваливается Никита собственной персоной. — О, у тя гости, сорри. — Да ничего, проходи. Ты не против? — обращаюсь к родителю. И тот отрицательно качает головой. — Че, значит, тачка не твоя? — разочарованно фыркает Никита, опускаясь в свободное кресло. — Нет, меня просто подвезли. — Вы заказчик? — бестактно интересуется Никита. — Артем самый крутой по иконам в нашей области, и берет недорого, не пожалеете, — настоящий товарищ, сходу начинает меня рекламировать. — Ник — это мой отец, Андрей Павлович, — парень слегка зависает. — Пап, это Никита, мой друг, я тебе про него рассказывал. — Зрасьте… — наконец выдавливает из себя Ник. — Здорово, можно просто Андрей. Водку будешь? — как ни в чем не бывало, предлагает папа. — «Нефть»-то? Буду! — с готовностью соглашается друг. — То есть, ты реально все-таки подпольный миллионер? ПрЫнц в изгнании? — это уже мне. — Артем просто решил пожить самостоятельно, — родителю явно нравится граничащая с идиотизмом наивность Ника. — Мученик, блять, херов! Выпендрежник! — резюмирует тот. — А я тут, знаете, вашему сыну еду таскаю — у меня жена огурцов намариновала, девать некуда, — он на минуту исчезает и возвращается с холщовой сумкой, набитой стеклянными банками. — Вот! — ставит одну перед отцом. — Попробуйте, к водке самое оно! На дворе ночь. Никита уже ушел домой. Он бы радостью остался, но Елена Прекрасная наотрез отказалась спать одна, иначе, зачем она вообще выходила замуж, если некому согреть постель? Папа устраивается в гостевой комнате. Я выхожу на крыльцо, зябко кутаясь в старую болоньевую куртку Степан Степаныча, закуриваю. Больше всего на свете я хотел бы сейчас услышать Леркин голос. А еще лучше оказаться в его объятьях. И ничто не мешает набрать номер и рвануть в Нижний — не за рулем, так на такси, но одна мысль не дает мне покоя. — О чем думаешь? — тяжелая отцовская рука ложится на плечо. — Если я спрошу кое-что, ответишь честно? — Да. Я всегда избегал этой темы, поэтому сейчас набираю полные легкие воздуха и, наконец, решаюсь. — Женя забыл меня? Повисает долгая мучительная пауза. — Нет. — Три дня, — тихо произношу я. — Всего три дня… — Иногда достаточно мгновенья, чтобы изменить целую жизнь, — уловив мою мысль, философски замечает отец. Я закрываю глаза и делаю еще одну глубокую затяжку. Убираю телефон в карман джинсов. — Да, — тушу сигарету и собираюсь вернуться в дом. — Артем, — зовет отец, когда я уже в дверях. — Вам надо с ним поговорить, расставить все точки над «i». — Он меня ненавидит, наверно, — тяжело вздыхаю. — Он злится. Но он все поймет, — спокойно говорит папа. — Что поймет? — невесело усмехаюсь. — Что я поимел его и свалил? Что я счастлив с другим? — Лучше, чтобы он узнал обо всем от тебя лично, — продолжает настаивать. — Ты один раз совершил ошибку и сбежал, но сбегать вечно ты не можешь. Да и от себя не убежишь, Темка. — Папа… — Боишься, что не забыл его? — Боюсь, — отвечаю честно.