Сердцебиение

Черный дом мироздания Отрывает нам тормоза, Расширяет нам подсознание До конца, до конца… Агата Кристи «Чудеса»

Я наспех затариваюсь в ближайшем круглосуточном супермаркете, загружаю пакеты в салон. Выезжаю на загородную трассу и гоню на предельной скорости. Все купить, конечно, не успеваю. Оправдываюсь тем, что после обеда или вечером заеду в райцентр, благо, наличку снял. А без нее там особо делать нечего — две «Пятерочки» и один «Магнит», но в основном — рынок и мелкие лавочники. Заезжаю домой, переодеваюсь в рабочее, меняю «Гелиг» на УАЗик и появляюсь в храме даже чуть раньше 8-ми и первое, что застаю — загадочную физиономию Антона у входа. Улыбается одними уголками губ, едва уловимо и чуть иронично, прям как Джоконда, мать его. Ребята уже в работе, и сам он на месте. Степан Степаныч дремлет на стуле рядом с церковной лавкой, где вовсю орудует баба Нюра. — Как оно? — глубокий карий взгляд с поволокой темных ресниц. — Нормально, — небрежно бросаю я. — Поговорим потом, — вскользь замечает Антон. — Ладно, — соглашаюсь. — Но тебе не понравится. — А я тебе не судья, — тихо произносит он вслед. Через час мы встречаемся на лесах, на самой верхотуре. Парни уже уровнем ниже, девочки на стремянках чуть выше пола, так что вряд ли кто-то видит, чем мы занимаемся, разве что безумная акустика храма может раскрыть нас. — Зачем ребят пригнал так рано? — удивляюсь полушепотом. Обычно студенты работают полдня и начинают не раньше 10. — В Нижний собираются, на достопримечательности посмотреть, в бар сходить, — спокойно отвечает Антон. Он наклоняется ко мне так близко, что, кажется, вот-вот сорвется и коснется губами моих губ. Но ничего не происходит. Или у меня паранойя? — Работу перенесли на утро, чтобы с обеда они были свободны и могли на электричке туда-обратно скататься. И это не моя инициатива. Сами хотят, а Степан Степаныч их поддержал. — Почему не в выходные? — Потому что завтра будут отсыпаться, а в воскресенье у нас поездка по области: по святым местам и храмам. — Ясно, — отвечаю, но даже не думаю отстраняться. Он тоже. И мы оба не ошибаемся. Нет у меня никакой паранойи. — А ты с ними не едешь? Контролировать и прочее? — Вообще-то, они совершеннолетние, Артем, — констатирует очевидный факт парень. — Думаю, без меня справятся, Яндекс-такси и Гугл-карты пока еще никто не отменял. Город немаленький, не то, что ваша глушь, не потерян для Интернета. К тому же их там девушка из турагентства встретит, экскурсию им проведет, а потом с развлечениями и транспортом сориентирует, чтобы не потерялись. Я уже обо всем договорился. А отец Серафим сказал, что местный микроавтобус подкинет их до станции и заберет ночью с последнего поезда. Главное, чтоб отзвонились. Если что, я постоянно буду с ними на связи. — Не боишься, что вразнос пойдут? — Я им доверяю, — пожимает плечами, все же отодвинувшись на безопасное расстояние. — Тогда ладно, — отрываюсь от лика апостола Петра и, наконец, смотрю ему в глаза. Кладу кисть на пластиковую крышку. Не работается. Хоть убей. В голове звенящая пустота, и кошки на душе скребутся. И он еще… — Что, тяжелы ключи от рая? — вдруг смеется Антон. — О, да, — невольно улыбаюсь, вряд ли мой собеседник понимает, что попал в яблочко. — Сам-то ты, Савл, апостол язычников и преследователь христиан, уже встал на путь истинный и переосмыслил содеянное? — парирую в ответ, имея в виду Павла, которого «пишет» Антон. — Не сомневайся, я уже много чего переосмыслил, — замечает собеседник. — Как насчет встретиться сегодня? После обеда, когда ребят проводим? — Думаешь, момент уже подходящий? — припоминаю позавчерашние слова Антона. — А сам ты как думаешь? — хитро прищуривается. — Давай, — киваю. — Только мне в райцентр съездить надо будет. Составишь компанию? — Почему бы и нет? — легко соглашается Антон. — А потом выпьем и перетрем по существу, ладно? — но тут же спохватываюсь. — Тебе алкоголь вообще можно? — Когда Аллах не видит, все можно, — отшучивается Антон. — А что, трубы горят? — Не поверишь, — тяжко вздыхаю я. — Так хреново, что нажрался бы до беспамятства. Со станции мы сразу отправляемся в райцентр. Светиться на «Гелиге» мне, ясное дело, не хочется, поэтому едем на УАЗике. Оборачиваемся за пару часов, несмотря на режим восточного гостя, который Антон включает у любого лотка, дабы отбить каждый рубль. Закупаем баранины, курицу, риса, топленого масла, сухофруктов, приправ и еще бог знает, чего для приготовления азербайджанского плова. Господи, где он раньше был? Сколько денег я бы с таким проводником сэкономил! — У нас он называется «аш». Ты такого точно не пробовал, — хвалится, утрамбовывая продукты в УАЗик. — Хочешь сказать, он чем-то отличается от узбекского, например, кроме названия? — наивно интересуюсь я. Антон бросает на меня долгий, полный осуждения взгляд, давая понять, как я близок к тому, чтобы нанести ему кровную обиду и быть проклятым в пяти поколениях. Но, в конце концов, тяжело вздыхает и отмахивается, — типа лох и есть лох — что с него взять? — Увидишь, — лаконично заключает он. — К тому же наш плов будет из курицы с сухофруктами. Самый что ни на есть бакинский. — Тогда зачем нам баранина? Снова пристальный взгляд, исключающий возражения: — Пригодится. Уже на выходе с рынка спохватываюсь: — Слушай, бумагу упаковочную надо купить. — Зачем? — Подарок запаковать. — У кого-то день рождения? — Антон внимательно смотрит на меня. — Если не найдем какой-нибудь магаз, где есть, например, крафт, то вполне сойдет и рулон обоев нейтральной расцветки, — игнорируя вопрос, замечаю я. Еще нет и 3 часов, а мы уже совершенно свободны. Выслушав трогательную речь Антона о том, что вряд ли у него еще будет время расслабиться без своего выводка, и что людей, с которыми бы он мог провести время, здесь не так уж много, Степан Степаныч мгновенно все понял и спросил в лоб: «Артемия что ли отпустить за компанию?», «Да», — не стал юлить Антон. «Ради Бога, если у тебя получится уговорить! Я ему еще вчера предлагал до конца недели отдохнуть, так ведь его ж поганой метлой отсюда не выгнать!» К удивлению наставника, я не только не стал возражать против отлынивания от работы, но и вылетел из храма пулей, собравшись за рекордные 5 минут. — А ты неплохо устроился, — говорит Антон, когда мы подъезжаем к моему жилищу. — Целая усадьба. Не вилла на Лазурном берегу, конечно, но и на зарплату реставратора такое не соорудить. Небось, кучу денег вгрохал? — Переживаешь, что живу на нетрудовые доходы? — усмехаюсь. — Да нет, мне сказали, что ты частные заказы по реставрации берешь. Иконы? — Не только, — отмахиваюсь. Все ему знать ни к чему. — Неплохой приработок? — Бывает, что и неплохой, — согласно киваю. Никто не отменял наследственности, уж что-что, а крутиться я умею. — Кстати, дом принадлежит Степан Степанычу. Просто ему у баб Нюры больше нравится, там кормят лучше. Выхожу из машины и поднимаю рольставни гаража. — Правда? — удивляется парень. В его темных внимательных глазах читается вопрос: «Неужели не заработал, чтоб выкупить?» Он ведь не знает о Лерке и о мастерской его отца. — Да, — подтверждаю я, загоняя УАЗик. — Дом не мой. — И «Гелентваген» тоже? — произносит с таким видом, словно поймал меня с поличным. — А вот «Гелиг» мой, — принимаюсь доставать пакеты с покупками. Антон бросается помогать. — Отец подарил, но всем об этом знать необязательно. Пока. — Не простой ты парень, Артем, — ухмыляется собеседник. — Тебе только сейчас истина открылась? — распахиваю дверь и радушно пропускаю гостя внутрь своего пристанища. — Или типа ты простой? Работаешь ни с того ни с сего в московском ВУЗе? Гастарбайтер из Азербайджана? Реставрируешь православный монастырь в русской глубинке? «Кипарис среди березок», — саркастично цитирую я. — Мне на тебя досье заказать, или примем как данность противоестественность окружающей нас среды? — вопросительно выгибаю брови. — Квиты, — односложно соглашается парень. Антон раскладывает на столе закупленные нами продукты, аккуратно режет курицу. — У тебя есть казан? — как ни в чем не бывало, интересуется он. — Ты серьезно? — едва сдерживаю хохот. — Как ты вообще без нормальной посуды живешь? — улыбается и продолжает промывать рис. — Ну хоть что-то с толстыми стенками есть? — У меня есть чугунки, — вспоминаю я. — Остались от Степан Степаныча. А ему — от прошлых владельцев перешли. — Пойдет, — соглашается Антон. — Доставай и начинай шинковать лук, это-то ты умеешь? — Уж как-нибудь осилю. — Обожаю это, — вдруг говорит парень. — Что именно? — Ну, когда вот так, вместе на кухне, все при деле и всем весело… Как-то по-семейному что ли. Мне этого сейчас ужасно не хватает, — его вдруг пробивает на лирику. — Я люблю ребят, и вообще мне нравится делиться знаниями, преподавать, помогать кому-то, но больше всего не хватает настоящей семьи. — Скучаешь по родным? — уточняю я. — И по ним тоже. — По кому еще? — спрашиваю, закончив с луковицей. — Ты меня понимаешь, Артем, — он делает глубокий вздох и снова принимается за готовку. — Тебе тоже этого не хватает, так? — О чем ты? — У нас не может быть нормальной семьи, — глухо откликается Антон. — Да с чего ты взял? — ободряюще толкаю его в плечо. — Мы что, не люди? — А дети? — вопрошает он. — Как дети связаны с тем, что ты живешь с мужчиной? — наконец, озвучиваю то, что сквозит между строк. — Без матери? — удивляется он. — Я свою жизнь без матери представить не могу. — Я свою тоже, — подтверждаю его мысль. — Думаешь, в этой стране традиционные уклады не действуют? Еще как действуют! Может, не так жестко, как у вас, но мы все равно ближе Востоку, чем Европе в плане менталитета. Хотя, вдруг мои дети не смогут представить свою жизнь без двух отцов? Как думаешь, такое возможно? — Не знаю, — смущается Антон. — Ты поэтому не вернулся на родину? — Да, — кивает и продолжает манипуляции с продуктами. — У меня там невеста, была, по крайней мере, семьи договорились… — А здесь? — не унимаюсь я. — А здесь он. Был, — загробным голосом произносит Антон. — А потом он погиб в аварии, а я все еще здесь, потому что возвращаться мне некуда. И бежать тоже. — А как же монастырь? — смотрю на него в упор. — Это другое, — вздыхает он. — Я не пытаюсь бежать. Здесь скорее попытки разобраться в себе, поиски смысла. — И веры? — вставляю я. — И веры, — кивает он. — Но не в плане религии, понимаешь? — Да. Я не знаю, как реагировать на чужие трагедии, поэтому просто предлагаю алкоголь на выбор — пиво, вино, водка, виски, текила. Антон, вопреки всем моим стереотипам, от выпивки все же не отказывается и выбирает вино. «Уже достаточно темно», — аргументирует он. Ну, да. Аллах не увидит. А Христос Всевидящий, но не осудит. Он же за наши грехи уже пострадал. Главное, вовремя раскаяться. Что еще? Богатая семья, папа дипломат. Учеба в России — Строгановка в Москве, ведь сын талантлив, почему бы и нет? Проблем с деньгами тоже нет. Осознание себя. Относительно молодой профессор и сумасшедший роман. Отказ возвращаться домой, и спустя 4 года катастрофа. И вот уже полтора года — агония и ностальгия по прошлому. Выживание в чуждой среде без того, кто был стержнем всего бытия. Страшно. Я с моими пустыми страданиями на фоне судьбы Антона просто избалованный ребенок, сходящий с ума от безнаказанности и вседозволенности. И я ни секунды не сомневаюсь, что рассказ Антона правдив от первого до последнего слова. Да и в ком мне сомневаться? В ищейках отца? Глупо. Беспокоит меня другое, совсем другое — то, о чем я самого начала догадывался, но не хотел забивать себе голову раньше времени, оттягивал момент. Впрочем, момент этот все равно рано или поздно настал бы. — И что ты планируешь делать? — решаю перейти к сути. Первая бутылка подходит к концу, и мы явно ей одной не ограничимся. Благо, алкоголя у меня в доме полно, затарился к Леркиной днюхе. Да и разговор предстоит долгий и серьезный. — Сам знаешь, — загадочно улыбается Антон. — Все жду, когда озвучишь предложение. — Думаешь, все зависит только от моего желания? — усмехаюсь. — Я не думаю, Артем, я знаю, — подтверждает все мои догадки разом парень. — И ты согласишься? — смотрю на него пристально. — Да, — кивает. — Я уже согласился. Боишься, не потяну? — Потянешь, — перехожу на деловой тон. — Если бы ты не был лучшим, тебя бы здесь вообще не было, так? — Скорее всего. Ну, и обстоятельства так сложились, что я заинтересован. — Ясно. — Ты же понимаешь, что деньги не при чем? — темный глубокий взгляд с поволокой пушистых ресниц, исключающий сомнения в правдивости сказанного. В конце концов, и он и я можем позволить себе работать за идею. — Хотя, конечно, речь идет о хороших суммах, — добавляет он. — Степан Степаныч в курсе? — уточняю на всякий случай. — Нет, но, уверен, он примет твой выбор. — Все равно надо будет сделать так, чтобы этот выбор был и его тоже, — ставлю условие. У меня нет ни малейшего желания делать из своего наставника марионетку в наших подковерных играх. — Значит, постараемся преподнести все так, словно последнее слово остается за ним. — Сколько по твоим расчетам это займет времени? — у Антона было достаточно возможностей оценить обстановку и сделать выводы. Не это ли главная цель его приезда? О средствах не спрашиваю, потому что с ними, вероятно, проблем не будет. — Полтора года, может, чуть дольше, — отвечает он. Лишний раз убеждаюсь, что наши расчеты совпадают. — Летом 2017 должны закончить, крайний срок — сентябрь. — Ты тут с тоски не повесишься? — подливая вино в бокалы, слегка подначиваю я. — Ну, ты ж не повесился, — смеется. Мы чокаемся и пьем. На минуту повисает молчание, только тихий эйсид-джаз заполняет пустоту. — Ты можешь звать меня Абу, — подумав, предлагает парень. — При других обстоятельствах, ладно? — Хорошо, — уловив мою мысль, соглашается он. — Знаешь, Андрей Павлович предупреждал, что у тебя необычная способность вникать в причинно-следственные связи, видеть не только ситуацию в объеме, просчитывать шаги всех участников как в шахматной партии, но и сразу конструировать конечный результат, — улыбается Антон, уводя тему слегка в сторону. — Я с самого начала настаивал, чтобы тебя в курс дела ввести, потому что, если бы за моей спиной что-то пытались провернуть, я бы, наверно, заартачился, почувствовал себя обманутым — мои родные ведь тоже не брезгуют манипулировать. Но твой отец сказал, что ты сразу все поймешь и вряд ли станешь биться с ветряными мельницами, зная, что изменения неизбежны. — То ли он меня похвалил, то ли выставил безвольной марионеткой, — фыркаю. — Он тебя любит, Артем, это главное, — Антон вальяжно откидывается на спинку дивана, непринужденно крутя в пальцах бокал. О да, вот теперь я вижу его настоящего, этакого холеного наследника внушительного капитала, ни в чем себе не отказывающего и привыкшего к роскоши. Обсуждать с ним наши с отцом отношения нет никакого желания. Да и расчет родителя понятен. С одной стороны, озаботившись судьбой монастыря, он не привлекает меня к решению технических вопросов с покупкой земли и дальнейшей реставрацией, тем самым давая еще немного времени побыть в иллюзорной реальности, что я сам вокруг себя создал. С другой, сроки отца явно поджимают — Катерина беременна, и вернуть блудного сына в семью надо успеть до свадьбы. А в том, что я соглашусь вернуться, он ни на секунду не сомневался. Да и смысл теперь в моем отшельничестве? Технически все выглядело примерно так. Степан Степанычу закидывают информацию, что есть группа реставраторов, готовая поехать на практику осенью. Причем, закидывают не со стороны, а через его же давних знакомых, и он так рад, что даже в Москву готов поехать, лишь бы не сорвалось. А ведь практика у студентов, как правило, приходится на июнь. Первым появляется Антон со своим выводком, на следующий день приезжает отец — убедиться, что его план начал действовать. Антон оценивает масштаб необходимых реставрационных работ, папа воочию смотрит потенциал местности, привлекая к этому Ника с Леной в качестве проводников (в том, что он уже все знал об этой земле, и явился лишь на контрольный просмотр, сомнений нет). По ходу пьесы папа убеждается, что я осознаю все происходящее и отдаю себе отчет, что изменения неизбежны, заручается моим согласием войти в семейный бизнес, дарит мне дорогую тачку и спокойно отчаливает. Во всей этой идеальной схеме есть только один изъян — Лера. Но об этом я пока думать не хочу. — Как отец на тебя вышел? — наконец, спрашиваю я. Не то, чтобы у меня не было другой возможности выведать подробности родительской аферы, но почему-то хочется обо всем услышать именно от Антона. — У них с моим дядей бизнес, они хорошо общаются, — начинает парень. — Дядя ко мне всегда нормально относился, поддерживает в тайне от семьи, он мне скорее как старший брат. Я делал росписи в одном из его ресторанов — гранаты, сплетенные стволы, яркие ковры — буйство цвета в духе Тогрула Нариманбекова. — Видимо, хороши были росписи, раз папа так впечатлился и решил узнать автора? — вставляю свои три копейки. — Видимо, — пожимает плечами. — Собственно и все, — разводит руками. — Дядя выложил ему мою историю — мол, у парня не складывается, живет как монах в миру, работает на износ, в семье изгой. — Ну да, — ухмыляюсь — И папа, конечно, решил, что монаху не помешает заиметь свой монастырь. Антон заразительно смеется. — А, может, он просто увидел во мне тебя? — Может, — согласно киваю. — На самом деле я сам загорелся этой идеей, когда он на меня вышел, — чуть посерьезнев, объясняет он. — Я хочу быть художником, по-настоящему хочу, это и есть моя мечта, мое призвание, а реставрация храма — интересный опыт. Многие известные мастера через это проходили. — Храм христианский, — напоминаю я. — И что? — удивленно. — Вот если бы ты работу не здесь, а в мечети нашел, то отказался бы? — Нет, — отвечаю честно. — То, что я родился в Азербайджане, никак не отменяет моего уважения к искусству в любом его проявлении. И вообще, я вот возьму и вторым Церетели стану, — мечтательно вздыхает Антон. — Если грузины и русские могут, почему не я? — Тогда пьем за будущего президента Академии художеств, — чокаясь, предлагаю я. Под вторую бутылку мы все-таки накрываем стол: свежие овощи, дурманящий аромат плова, тушеная баранина, Леночкины соленья, сыр, лаваш… — Кто все это есть будет? — я уже захмелел, впрочем, мой визави тоже не особо трезв. — У тебя, кажется, завтра гость? — в прозорливости Антону не откажешь. — И? — слегка напрягаюсь. — Покажешь подарок? — Зачем? — если я покажу то, что собираюсь подарить Лерке, все сразу станет понятно. — Я не Нариманбеков, поверь. — Ты и не должен им быть, — сказал, как отрезал. Он прав, я вообще с холстами и красками на «вы». Это только ради Леры, хотелось, чтобы у него было что-то большее, чем карандашный набросок. Ну, и призрак его отца с эротическими портретами сына покоя не дает. — Ладно. Потом Антон долго и задумчиво смотрит на полотно, словно забыв о моем присутствии. — Ты не Нариманбеков, ты какой-то новый Врубель, — вдруг смотрит на меня пронзительно. — И что ты собираешься делать? — С парнем? Заберу его с собой, если согласится, — обреченно вздыхаю. Антон молчит и ничего не говорит, но в глазах его читается неверие. — Что не так? — произношу я. — Все, — шепотом выдыхает Антон. Мы сидим так близко, что я чувствую его дыхание на своей шее, когда он наклоняется чуть ближе, а потом теплые влажные губы на своих губах. Это длится около минуты — мучительно долго и одновременно отчаянно нежно — так, что невозможно оторваться. Сильные пальцы на моей шее, и мои руки на его плечах в ответ. И все это так правильно, без какого-либо подтекста, скорее, как считывание штрих-кода, подтверждающего, что мы принадлежим к одной касте, что мы понимаем друг друга с полуслова. Потом он отстраняется и переводит дыхание. — Ты своих демонов пишешь, а не живых людей. Не столько кистью, сколько мастихином и пальцами. Пальцами, Артем! Откуда столько экспрессии? Словно открещиваешься, красками по холсту пережитое утрамбовываешь. Ты хоть понимаешь, насколько эта работа хороша? И насколько ты в ней как художник свое одиночество изобразил? — Я не одинок… Это просто портрет. — Правда? — снова улыбается, на это раз снисходительно. — Ты не одинок, но почему ты так пронзительно пишешь, будто завтра уже никогда не наступит? Будто прощаешься с этим парнишкой, а он с тобой. И он у тебя здесь без слез плачет. Серьезно, оставишь художества из-за воли отца? Забьешь на свой талант и призвание? — Перестань… — Я-то перестану, — ухмыляется Антон. — Как ты с этим жить будешь? — Нормально, — отмахиваюсь. — Не дари ему эту вещь, не надо, — советует он. — Лучше мне продай. — Нет, — отрицательно качаю головой. — Она не продается. У Антона звонит телефон, ребята решили выйти на связь. Он тепло улыбается, слушая сбивчивый голос в трубке, кивает мне и выходит на кухню — мол, пойду пообщаюсь. Я остаюсь один и продолжаю смотреть на портрет Лерки. Да что с ним не так? Но найти ответ на вопрос я не успеваю, потому что раздается адский грохот у входа — стук настолько сильный, что дверь вот-вот слетит с петель. По-любому, Ник, решаю я и иду открывать, попутно задвинув картину за стоящий в углу шкаф. — Ты че замуровался? — слегка обиженно бубнит Никита. За его плечом — улыбающаяся Лена, машет ручкой в знак приветствия — типа не ждал, а мы пришли. — Да фиг знает, — пожимаю плечами, пропуская ребят в дом. — Может, на автомате? — хотя уверен, что дверь предусмотрительно запер Антон, справедливо предполагая, что вечер может выйти за рамки невинной беседы. Ибо я настолько прижился в этой глуши и привык к неожиданным визитам, что закрываться на замки смысла не видел. — Странно, — не унимается Ник. — У тебя гости? Мы не вовремя? — вопрошает Лена, видя ломящийся от разносолов стол. Но как бы обеспокоенно ни звучал ее голос по виду ясно, что уходить они не собираются. — Антон, куратор студентов-реставраторов, в гости зашел, — сообщаю я. — Плов азербайджанский приготовил. Будете? — Будем, — жизнерадостно соглашается Лена, скидывая пальто. — Вечеринка так вечеринка. Не зря ж я платье новое напялила. — Тебе идет, — ей и правда идет. Вечернее, цвета лазури платье в пол отлично подчеркивает ее и без того синие глаза и хрупкую фигуру, темно-русые волосы убраны в намеренно небрежный пучок, так, что легкие кудряшки выбиваются из общей массы и романтично спадают на плечи. Вид — закачаешься, вот только насколько он уместен в нашей глухой деревеньке? Впрочем, женщина при любых обстоятельствах остается женщиной, и всегда хочет быть красивой. Никита как-то странно мнется у порога, всей своей напряженной позой демонстрируя, что обижен. Как же так? Сидим тут, пьем вино, плов поедаем, а его, страдальца, даже не позвали. — Так и будешь стоять в дверях? — осведомляюсь, складывая руки на груди. — Я не позвонил, потому что мы говорили о делах. — И выжрали две бутылки вина? — ернически вставляет сосед. — То есть, когда мы с тобой делаем сайт и пьем пиво — не проблема, делам не мешает, а когда я под разговор о реставрации пью вино со специалистом-реставратором — преступление века, так что ли? — привожу доводы. Оправдываюсь, как нашкодивший муж перед ревнивой женой. — И вообще, если бы я каждый раз обижался, когда ты без меня бухаешь, мы бы перманентно в ссоре были. — Ладно, — меняет гнев на милость Ник и всучает мне приличных размеров холщовую сумку со снедью. Ходить в гости с пустыми руками — не их стиль. — Тащи еще чего-нибудь и желательно покрепче: водку или вискарь. — Я буду вино, — голосует Лена и, заметив пристальный взгляд второй половинки, добавляет. — Чуть-чуть, на донышке. — Ты беременна? — вопрос вылетает сам по себе. — Сука, Артем, — рычит Никита, грозно потрясая темной гривой. — Вот как тебя земля носит? Что ты за человек такой? Не мог подождать, пока сами объявим? Весь момент испортил. — Прости, — улыбаюсь как дурак. Почему-то очень рад и за Лену, и за Ника. — Водку неси, — все же не сумев скрыть радость, прорывающуюся сквозь напускную серьезность, бурчит он. — Всем здравствуйте! — белозубо улыбаясь и распространяя вокруг себя слепящие лучи позитива, в гостиной материализуется Антон. В руках у него оставшийся с приезда отца «баррель Нефти» и еще одна бутылка вина. — Водку заказывали? — под возгласы всеобщего ободрения он усаживается за стол. Как только неизбежные ритуалы знакомства пройдены, чад кутежа охватывает всю нашу честную компанию.