fluff actually

Плакат перед глазами настоятельно рекомендует: бросайте это гиблое дело. Прямо сейчас выньте пачку, сомните и поглядите в правый угол площадки, там урна, отраву жизни и экологии туда. Инфаркт, рак, импотенция — последняя почему-то подчёркнута трижды, — оно вам надо? С гордой непробиваемостью эмоционального диапазона королевы Елизаветы на свадьбе принца Гарри Цукишима затягивается. — Не знаю, — говорит зажёванный помехами голос Куроо в наушниках, — кто из них удивил меня сильнее. Яку, который чуть не вывалился из гондолы, или Бокуто, — он усмехается, и Цукишима заранее готовится к чему-то эдакому, — который заговорил на испанском. Щёки колет ветром — внутренний термометр съезжает по столбику от нуля вниз примерно до трёх, в худшем случае — до пяти, — и воздух со смешком покидает лёгкие остывающим паром. Ну, Бокуто… Продуктовый мигает гирляндами за углом, Куроо зевает в восьми часовых поясах на запад, и Цукишима высчитывает: около девяти утра. Должно быть солнечно, хоть и немногим теплее. Он перехватывает сигарету правой рукой, прячет покрасневшую от холода левую в карман и плотнее кутается в шарф. На запястье, шурша, болтается пакет с минералкой. — Вы же в Италии, — пытается нащупать логику Цукишима. Дым рваными клубами маячит перед лицом, перекрывая яркую табличку "зона для курения", и оседает горечью на языке. — Его это не смутило? — Назови мне хоть что-нибудь, что могло бы смутить Бокуто, — хмыкает Куроо в ухо, и на заднем плане начинает шипеть вода. Плакат упрямо талдычит: если не думаете о себе, то не будьте скотиной и подумайте о других — формулировка интеллигентнее, но уметь читать между строк — едва ли не святое. Особенно, когда имеешь дело с заказчиками, которые в особых пожеланиях указывают: "Мне нужен такой макет сайта, чтобы, знаете, я открыл и сказал "вау!", примеров нет, но вы же меня понимаете, да?" Особенно, когда таковых большая часть базы. Ну конечно. — Акааши достаточно позвать Бокуто по имени, — усмехается Цукишима, — чтобы у того покраснели даже уши. И, — он пережидает короткий зевок с бормочущим "прости, ни черта не выспался, до утра собирали вещи", — ты же не собрался мыться со мной на громкой связи? Шум воды становится громче, прерывается, когда Куроо, видимо, поверяет температуру, а потом наушник отзывается озорным: — А что, — ощутимо улыбается Куроо, — обижаешься, что не тебе всё внимание? Цукишима эту улыбку будто перед собой видит — ярко и чётко. Потянись вперёд, наклонись, сцелуй, сотри, смажь собственной. Он прикрывает глаза и прислоняется спиной к агитационному вырубленному лесу. — Что ты, — открещивается, — обижаюсь, что без видео. И ни капли не лжёт. У него в календаре дни разве что обратным отсчётом не идут. Сначала — завал с проектом, который Куроо и Яку с Бокуто на хвосте улетели закрывать; потом — собственный заказчик, который в последний момент решил, что делом его жизни будет не переводческое агентство, а магазин носков; как финал — вечно падающий вай-фай в венецианском отеле, который каждую попытку видео-звонка сжирал артефактами. Цукишима не видел Куроо неделю, и в жизни бы не подумал, что жалкие семь дней могут оказаться такими долгими. Телефон отвечает шипением — ни Куроо, ни новых всплесков воды. Цукишима выбрасывает окурок, а когда уже переходит дорогу к дому, откуда под предлогом смертельной потребности в минералке совсем недавно сбегал, зовёт: — Куроо? Ты там не утонул? — Нет, — не сразу, но показательно низким голосом — послушать только, как растягивает слова — отвечает Куроо, — я медленно снимаю с держателя лейку душа… — Нет, — отрезает Цукишима, — с твоей душевой я этого делать не буду. Вздох Куроо в наушниках почти скорбный. — Тогда я просто засовываю зубную щётку в рот, потому что, — половина букв теряется в невнятном бормотании, и Цукишима еле собирает из звуков "просто собирался умыться". В любое другое время, Цукишима бы возмутился — нет, ну правда, можно и потерпеть с этим всем, — но сейчас Цукишима соскучился, поэтому только с улыбкой слушает монотонное шуршание. Домой он под него и возвращается — идти всего пару минут даже с учётом траты времени на то, чтобы протереть руки влажной салфеткой, а у Куроо пунктик на стоматологических буклетах: на щётку не давить, тереть от трёх до пяти минут. Только абзац с количеством зубной пасты стоически игнорирует, видимо, придерживаясь позиции, что правилам надо следовать не во всём. — Слушай, — всё ещё нечётко говорит Куроо, — а я ведь ни разу не был у тебя дома. Цукишима стаскивает ботинки носком за пятку и засовывает куртку в шкаф. На контрасте с уличным холодом домашнее тепло вгрызается в кожу — колет, режет, так и хочется растереть, чтобы побыстрее отпустило. — Скоро будешь, — обещает Цукишима — всего день, всего один день и да — и бросает в глубину квартиры привычное "я дома". — Хочу сейчас. — Мне позвонить Скотти, чтобы он скинул в лайн уравнение перемещения? — интересуется Цукишима, кивая матери на молчаливое "Тецуро?" и приподнимая пакет с минералкой, мол, я вот за ней ходил, я с ней пришёл, ничего противозаконного совершено не было. Ему уже далеко за двадцать, а прячется как подросток — самому смешно. — Обратишься к Кирку, построишь транспортер… — Ой, ну умненький, что ли, — явственно кривится Куроо. Цукишима представляет хмурые брови, всё ещё растрёпанные со сна волосы, зубную пасту на колючем подбородке и усмехается. — Скинь фото. — Ты не можешь подождать до завтра? — До завтра ты всё уберешь, и я не увижу никакого компромата. — Компромата? — дверь поддаётся привычному движению бедра — совсем как в школе, когда с едой на подносе и книгой под мышкой по ночам совершались паломничества на кухню и обратно во время зубрёжки, и Цукишима оглядывается. Комната как комната. — Ну, носки на люстре, плакаты с бойзбендами на стенах, — перечисляет Куроо, — моё имя, нацарапанное на кровати. А, ну действительно. — Думаешь, — усмехается Цукишима, — я сейчас всё это быстренько не спрячу? — Спрячешь, конечно, но если будешь долго возиться, то я узнаю, что там что-то было, — шум воды у Куроо стихает, а потом включается с новой силой. — А вот это уже душ. Ты как, со мной? Странно, думает Цукишима. Насколько хорошо нужно знать человека, чтобы не видеть его, но точно знать, что сейчас он широко ухмыляется и поигрывает бровями. — Нет, пойду сдирать плакаты с Бокуто со стен. Возмущённое "эй!" тонет в смехе и коротком сигнале отключения. Свою комнату Цукишима осматривает так, как криминалисты не осматривают места преступления — разве что ультрафиолетовой лампы не хватает. Она почти не изменилась со школьных времён: те же обои, шкаф и стол; те же постеры — не с Бокуто, конечно, но их старые, командные; только кровать поменяли, потому что старая ему стала маловата уже на втором году старшей школы. Стопки книг, их с Куроо фотография с выпускного самого Цукишимы, старый компьютер и горы проводов. Цукишима не склонен к ностальгии, но сейчас, глядя на всё это, улыбается. Фотография улетает Куроо быстро, мол, видишь, ничего криминального, скучно, уныло, никакого тебе разгула. Должно быть, обидно. Однако ответ приходит ещё быстрее — он даже футболку на домашнюю сменить не успевает. О, — пишет ему Куроо, — та же фотка, что стоит у нас на полке. Да, бросает на неё взгляд Цукишима, она размножается почкованием и неведомым образом оказывается почти в каждом доме друзей и знакомых. И если её появление у отца Куроо или у Бокуто с Акааши Цукишима ещё способен объяснить, то как она оказалась на полке дома у Льва — загадка человечества, на которую никогда на будет дан ответ. Не проходит и минуты — он что, под душем стоит и рассматривает? — как всплывает ещё одно сообщение: "У тебя в детстве были потрясающе милые щёки". И смайлик с младенцем в конце. Цукишима с непониманием хмурится в экран: какие ещё милые щёки, какое ещё детство? Он оглядывается по сторонам и почти с физической болью натыкается на это. Это — фотография в рамке, которой никогда в его комнате не было и которую он не заметил. Цукишиме на ней года четыре: рыжий комбинезон в белый горошек, полубеззубая улыбка, пятно мороженного на щеке. Он смотрит на неё как на предателя — ты откуда тут вообще взялась, что за вражеский агент в логове Бэтмена — и оборачивается на дверь. Видимо, принесла мама. Видимо, теперь придётся прятать этот позор двадцатипятилетней давности, чтобы и он не перенял вредную привычку вегетативного размножения. Неотвеченное сообщение ласково напоминает о себе, когда Цукишима снимает блокировку экрана. Аватар Куроо задорно подмигивает в самом верху чата, будто говорит: я знаю, что ты делал тем летом, все знают, — и он тыкает на иконку камеры. Фотография самого хмурого из богатой галереи лиц Цукишимы отправляется Куроо ещё быстрее предыдущей. На ответ — откадрированный фрагмент с самим собой из той поры, когда ходят пешком под стол и стикер с сердечком — Цукишима лишь закатывает глаза.