Откуда растут руки

— …будто я слепая дура и не замечаю, что ты хлещешь воду! Ещё с детства Тацит Саллустий запомнил, что отец называл брань матери «мозговыносом», почему именно так, понял только сейчас. Трудно сохранить желание учиться, когда всё, что бы он ни выковал, по мнению наставницы, получалось плохо. Палец распух, повязка, донельзя грязная, пропиталась сукровицей и прилипла к ране. Но ведь Тацит — пока — не брался за молот! День недавно начался, а Горза уже бросила упрёк, наверное, на всякий случай. Сама бы прочувствовала, каково это — не смочь ковать. «Она-то — и не сможет?» — Тацит про себя усмехнулся. О, такая, как Горза гра-Багол, не возьмётся за молот лишь тогда, когда умрёт. Она, орчанка, не готовый свалиться замертво имперский паренёк. — Ну-ка признавайся: опять пил?! — Горза приблизилась настолько, что Тацит смог рассмотреть десну неожиданно нежно-розового оттенка у основания клыка. Широкие орочьи ноздри дрогнули. — А ну, дыхни! Что значит — опять? Тацит надрался всего раз, после которого убедился, что не годился даже для пьянок. Наверное, матушка права: он уродился в своего отца и ни на что не годился. — Не пил, — вместо просьбы выдохнул он, закусив губу, чтобы не признаться, что воды ему хотелось после сухой галеты, найденной в суме и съеденной, чтобы хоть чем-то набить брюхо. «Набить», разумеется, громко сказано. — Хотите — верьте, хотите — нет! Он отвернулся. Не хватало выставить напоказ собственное отчаяние. Злосчастный палец будто подчеркнул, насколько ничтожен Тацит Саллустий, напомнив подёргиванием в ране. — Ну-ка повернись! Ты мне предлагаешь разговаривать с жопой?! — Кто бы сомневался, что Горза затребует именно этого? Тацит уставился в глубоко посаженные, прищуренные орочьи глаза. — Какого хрена воротишь морду, раз не пил? Думаешь, не унюхаю?! — Она снова потянула носом. — Не смердит, но рожа помятая. Почему? — уточнила она уже куда спокойнее. Тацит погладил небритый подбородок. Ещё бы морда не была помятой, когда ночной холод не позволил ему уснуть! Заклякшие суставы «оттаяли» только у горна, к ним вернулась подвижность близ источника тепла. Глаза слезились. Красные, наверное, поэтому Горза и приняла своего ученика за горького пьяницу. Не стоило сюда приходить. Стоило пересечь врата Маркарта, двинуться хоть куда-нибудь — куда глаза глядят… …и стать жертвой изгоев? Тацит не готов намеренно подставлять голову под грубый, украшенный перьями топор. Или пасть от стрелы, пущенной в спину, и умереть не столько от раны, сколько от отравлявшего кровь яда — медленно и мучительно. Или остаться в живых, но сидеть взаперти, будто зверь в клетке, терпеть пытки, о жестокости которых он наслушался за всё время пребывания в Маркарте. Тацит не настолько отчаялся, чтобы добровольно сунуться в пасть зверя. С толпой дикарей он не справится. Он заморгал, поймав себя на том, что не выдерживает пристальный взгляд наставницы. Напрасно, ох, напрасно та сложила руки, отчего грудь приподнялась и натянула грубую льняную ткань так сильно, что обрисовались контуры сосков. Почему, скамп побери, на Горзе нет фартука? Тацит моргнул и вскинул голову, уставился в зелёное лицо. Клыки наполовину прикрыты губой. Значит, Горза не зла. — Я после того раза не пил, — признался он, взмахнув руками так, что несчастный палец снова разнылся. — Понял: раз не умею, в неподходящей компании лучше этому не учиться. …а ещё он не нашёл в себе силы признаться, что хоть урывками, но вспомнил, как приставал к Горзе гра-Багол, и попросить прощения. Даже сейчас не хватило духу. — Хоть что-то ты, Тацит, понял, — вздохнула та и закатила глаза. — Жаль, не понял, что шляться невесть где и трахать девок целую ночь — дурная затея. Даже в этом меры не знаешь. Трахать девок? Всю ночь? Не-ет, это уже ни в какие ворота, даже в огромные Маркартские, не лезет. Подогретое возмущением отчаяние вконец вспухло до огромных размеров — и в итоге лопнуло: — Да с чего вы взяли, что я потаскун какой-то, которому всё равно с кем?! Да, я жалкий, но не настолько, чтобы бросаться на первую встречную — женщину или кружку с выпивкой… — Горза открыла рот и нахмурила широкие густые брови. Тацит неудачно махнул рукой — и вспомнил, когда боль прострелила до локтя, что теперь совсем никуда не годный калека. Даже меч удержать не сможет. Всё, теперь можно уходить. В Маркарте оставаться нет смысла. Как знать? Может, Тацит уговорит извозчика подбросить хоть куда-нибудь, а за это починит, например, колесо… Ах, да, он же не сможет удержать в руке молоток. Ещё и Клепп выставил вон, не поверив, что через пару-тройку дней он заработает и заплатит за комнату. И из носа потекло: видимо, Тацит простудился, когда ночевал на ступеньках, опасаясь войти в разрушенный храм — как назло, неподалёку сверкали золотом талморские доспехи. Или не простудился? Щёки-то мокрые! Тацит не сдержался и бросил наболевшее Горзе в лоб, включая признание, что покинул бы Маркарт до рассвета, если бы до смерти не боялся изгоев. — Не знаю, на что я надеялся с таким… — он сжал пальцы в кулак — все, не считая замотанного. — Воспалился, — кивнула Горза. — Догадывалась, что так и будет. Если бы я знала, где тебя искать, — она сунула руку в карман и вынула пузырёк — точь-в-точь такой, как вчера, но полный, — то утром ты смог бы держать молот. «Если бы я знала, где тебя искать»… — мысленно повторил Тацит. Неужели она, наставница, пришла бы к нему, ученику, ещё и рукожопому? — Уже нигде, — признался он, испытав облегчение — ненадолго: пришлось закусить губу, когда Горза рванула бинт, причём наживую. Злой бы из неё получился лекарь… хотя сломанные кости и вывихи она бы вправила запросто с её-то силищей. Боль сменилась облегчением — не только тогда, когда утихла после масла и свежей повязки, но и когда Горза заявила: — Неужели эта хрень стоила, чтобы её скрывать? — Она закупорила флакон и утёрла лоб — оба стояли у горна, в конце концов. Меха́ не мешало бы раздуть… — Чтобы вы напомнили, что я рукожоп? — Тациту бояться было нечего. — Это ты и без напоминания знаешь! — Горза мотнула головой и зажмурилась. Открыв глаза, потёрла виски, прошлась до наковальни и обратно. — Ни конца ни края работе… Что ни ученик, то горе какое-то. Если не рукожоп, так его надо подгонять, потому что этот лодырь без пинка ни за что не возьмётся… — Она встала как вкопанная и, глядя в лицо Тацита, добавила: — А когда мне надоели опоздания, я его прогнала сраной метлой… А нет, — продолжила она — уже тише, — не метлой. Благо он боялся швабры.