Благочестивый обман

— Нет, ну это нечестно! Ты уже третий раз подряд выбиваешь себе ход пять раз подряд! — Я удачливый, что же я могу поделать? По комнате тут же разнесся заливистый, жизнерадостный, дружный смех. Тэхён, тихо сидевший в отдалении, машинально перевел рассеянный взгляд на троицу старших омег, восседавших за низким столиком в компании доски, деревянных палочек и разноцветных фишек. По давно устоявшейся традиции родители-омеги собрались пятничным вечером у До Кёнсу, чтобы сыграть в Ют. Игра, по обыкновению, проходила оживленно, бойко и весело, сопровождаемая бодрыми разговорами, шутками, смехом. Хозяин вечера, как и всегда, выложил на стол массу разнообразных сладостей, испеченных специально к этому вечеру. Сколько себя помнил, Тэхён обожал бывать на этих посиделках, вместе с братьями Пак и Ю лакомиться изумительными папиными сладостями, увлеченно следить за игрой и слушать всякие истории, коих у всех трех родителей было в запасе несметное количество. И словно пуховое одеяло, его легко и тепло обнимало неизменное щемящее чувство домашнего уюта, умиротворенности и утешения. Но не сегодня. От всех ласковых приглашений принять участие в игре Тэхён отказался, сославшись на несуществующую головную боль. Даже волшебные заманчивые хванджоны, выдающееся творение папы, не вызывали у него ровно никакого аппетита. Он сидел как на иголках, забившись в угол, поджав под себя ногу, и безотчетно теребил в дрожащих руках складки пледа, не в силах выкинуть из головы томительные мысли о Чонгуке и их внезапной встрече. — Ты… ты меня любишь? — запинаясь, пролепетал Тэхён, сраженный наповал неожиданным и откровенным признанием своего альфы. Но крохотный огонек невольной, ликующей радости погас также быстро, как и зажегся, когда Чонгук, отодвинувшись от него, с презрительной усмешкой беспощадно припечатал: — Нет, разумеется. Ты, видимо, еще не понял. Мой настоящий истинный — Чимин. Истинный по моему собственному выбору, а не по велению природы. Вот о ком я говорю. — Истинный по выбору? — с издевкой повторил Тэхён. Мгновенно вскипевшая злоба придала ему сил. Жгучая злоба на альфу за то, что он на доли секунды подарил ему надежду, а потом без всякой жалости растоптал ее. Болезненная злоба на самого себя, что позволил обмануться. — Большей чуши я в жизни не слышал. — Тебе уж точно не дано это понять. — Ну конечно! Где такому, как мне, — распинался Тэхён с раздутой, выставленной напоказ уничижительностью, — уразуметь, что такое возвышенные отношения между тобой и Чимином? — Уймись, Тэхён, — предостерег его альфа спокойным, ультимативным тоном, но Тэхён его будто и не слышал. — Да брось, Чон! Кого ты стараешься в этом убедить? Меня или себя? — выдал он одну из нагловатых, самоуверенных реплик Юнги. Где-то на задворках сознания он не без горечи понимал, что его вновь понесло, но кипучая ярость при одной лишь мысли, что Чонгук любит Чимина, мутила разум и затмевала все вокруг. — Ты считаешь, что я устраиваю представление для тебя? — в голосе Чонгука появились агрессивные, опасные нотки, но Тэхён, презрев всякий страх, с напыщенным видом авторитетно заявил: — Не бывает никаких истинных по выбору. Есть только Предназначение, дарованное свыше. — Странно слышать, с каким почитанием ты это произносишь, — каждое слово Чонгука сочилось ядовитой иронией. Уязвленный и поникший, Тэхён беспомощно замолчал. Что он мог ему ответить? После всех тех гнусностей, что Тэхён швырнул в лицо альфе четыре года назад, Чонгук был вправе судить о нем ровно так, как низко омега упал в его глазах. — Ну что же ты умолк, Тэхён-а? Давай продолжай. Спой мне о Великом Предназначении, — жестоко насмехался Чонгук, — и том, что на тебя якобы снизошло небесное озарение и ты понял, что жизнь без меня не имеет для тебя смысла? Пошатнувшись от неожиданности, Тэхён едва не потерял равновесие. В груди у него неистово вскипели горючие слезы боли и досады, и глаза страшно заломило. «Господи! — взныла в его голове истошная мысль. — Ты даже не представляешь, насколько ты прав, Чонгук! Мне без тебя жить не хочется». — Ну давай, Тэхён-а, еще слезу пусти для пущего эффекта, — едко подначивал его альфа, узрев его покрасневшие глаза и расценив все по-своему. Затихшая было ярость вспыхнула в мозгу Тэхёна с новой силой, и, напрочь ослепленный ею, он озлобленно выпалил без раздумий: — Да если бы я только захотел, я бы уже давно без всяких усилий получил бы тебя обратно. Чонгук пронзил его взглядом, полным обжигающего презрения. — Неужели и впрямь считаешь себя настолько неотразимым? А меня настолько дураком? — Я не… — Ты что-то недопонял в прошлый раз, Тэхён? Между нами все давно кончено. Если ты не понимаешь по-хорошему, мне начать объяснять тебе по-другому? — и Тэхёну уверенно показалось, что в слово «объяснять» альфа вложил угрожающее обещание гораздо более сурового и пугающего действия. — Продолжаешь угрожать мне? Принижать меня своим превосходством? Конечно, у меня нет твоих связей, власти и денег, — с вымученно уничтожающим пренебрежением произнес Тэхён. — А ты стал таким же, как твой отец… — Не смей даже рот раскрывать о моем отце! — грубо оборвал его Чонгук, сверкнув потемневшими от гнева глазами. — Он был лучшим на свете человеком и все о тебе знал… — Разумеется, он все знал. Потому что сам так все устроил, — рассерженно брякнул Тэхён, не подумав, осекся в испуге, поняв, что сболтнул лишнее, но было уже поздно — Чонгук впился в него острым, подозрительным взглядом, принуждая к ответу. — О чем это ты? — Ни о чем. — Договаривай, Тэхён! Тот упорно сжал губы, не намереваясь отвечать, и спустя несколько мгновений красивое лицо Чонгука осветилось мрачным озарением. — Погоди-ка. Ты хочешь сказать, что тогда, четыре года назад, ты пришел и бросил меня, потому что мой отец тебе так сказал? Боясь вздохнуть, Тэхён хранил смущенное молчание с замиранием сердца. Нервы его, напряженные до предела, изможденные, дрожали и готовы были лопнуть в любой момент, как истонченная, туго натянутая тетива. Боль и растерянность были написаны на его бледном лице, но Чонгук вновь истолковал эти чувства неверно. — Ты думаешь, я поверю в эти сказки? — цинично усмехнулся он. Эти резкие, оскорбительные слова хлестнули Тэхёна, как пощечина. Захолонувшее сердце его свинцовой тяжестью ухнуло вниз — даже если Тэхён все выложит как на духу, Чонгук никогда и ни за что не поверит ему. Сила клокотавшей внутри боли, дикого отчаяния и чувство безысходности не иссыхали, и вместе с ними в душе забурлила шипящая злоба. Злоба на Чонгука, на себя, на весь мир. — Конечно, нет. Ты же очень умный, — старательно исходил желчью Тэхён. — Не испытывай моего терпения, омега, — голос альфы не повысился, но тон стал жестче, холоднее. Его взгляд, почерневший, испепеляющий, острый, как бритва, вселил в Тэхёна страх перед неизведанным, и ему стоило титанических усилий тщательно замаскировать свои истинные чувства и внешне оставаться смелым и раскованным. — Снова угрозы? — лицемерно куражился Тэхён, всем своим напыщенным видом демонстрируя, что его крайне утомляют и потешают все грозящие обещания альфы. — Ну и что ты можешь мне сделать? — Много чего. Для начала, например, указать тебе на твое место. — И где же оно — мое место? — Я покажу, если ты так просишь. Эти непостижимые слова, произнесенные прохладным и чуть насмешливым, ровным, но вместе с тем внушительным тоном, глубоко запали в душу Тэхёну. Спокойное и уверенное предостережение оглушительным набатом безостановочно грохотало у него в голове, когда Чонгук отпускал его, надменным взглядом выжигая его душу, пока Тэхён шел домой, с трудом заторможенно, будто во сне, переставляя ноги, пока безучастно наблюдал за энергичной игрой старших омег. У него не возникало ни тени сомнений, что Чонгук свою угрозу выполнит без зазрения совести. И все внутри у него надрывно сжималось, холодело и ныло от мутного страха перед неведомым. Тэхён был до того погружен в свои невеселые думы, что начисто пропустил тот момент, когда к их небольшой компании присоединился Чимин, и очнулся лишь после того, как друг вошел в гостиную, сокрушенно рассказывая о каких-то проблемах, неожиданно возникших у его флориста. Тэхён рассеянно прикинул в уме, не притвориться ли ему спящим, чтобы не дать Чимину подсесть к нему и вновь горячо изливать душу, но опоздал: друг, уже смотря на него в упор, улыбался самой приветливой и располагающей улыбкой. Родители вернулись к прерванной игре, а Чимин, плюхнувшись рядом с Тэхёном, придвинулся к другу вплотную с сияющим от счастья лицом и, едва ли не лопаясь от распиравших его чувств, упоенно зашептал: — Тэтэ, а мы с Чонгуком поговорили. — Я рад до безумия, — ехидно бухнул Тэхён. Чимин, полностью окрыленный, откровенного сарказма не уловил и продолжал свои восторженные излияния: — Он сказал, что я — его истинный, представляешь? Он меня выбрал. Он, а не природа. Поэтому мы будем… Чуть не взвыв от отчаяния, Тэхён мечтал закрыть уши руками, убежать куда глаза глядят, провалиться под землю — все что угодно, лишь бы не слышать ничего об этой счастливой паре. — И мы вот сейчас опять виделись, — охваченный смущением и пылким воодушевлением, прощебетал Чимин. Пухловатые щеки его покрылись ярким, очаровательным румянцем. — Не смог удержаться, чтобы к нему опять не заехать. — Ну понятно, зачем ты к нему заехал, — развязно ухмыльнулся Тэхён, пряча за колкостями и язвительностью свои расшалившиеся эмоции: неистощимую боль и взрывную обиду. — О! — Чимин обескураженно округлил рот. — Ты меня не так понял, Тэтэ. У нас ведь даже не было еще ничего. Как громом оглушенный, Тэхён, вне себя от крайнего изумления, против воли затаил дыхание и очумело вытаращил глаза. — Не было? — Не было. Все еще пребывая в полнейшем замешательстве, Тэхён заметался рассеянным взглядом по комнате, издал какой-то тихий невнятный звук и, переведя дух, шумно выдохнул — и в этом тяжело вырвавшемся, натужном вздохе угадывалось не только удивление, но и искреннее облегчение. Ревниво пылающее сердце Тэхёна, будто обдуваемое прохладным ветерком, слегка успокоилось. — Ты уж меня прости, Чимин, — нервно хохотнув, необдуманно ляпнул Тэхён в спешке, ибо пауза затягивалась, — но ты вроде не невинный мальчик, чтобы ждать до свадьбы… — Может и так, — обиженно надул губы Чимин. — Только мы как-то, не сговариваясь, решили так с Чонгуком. С ним у меня все будет как положено. Не то что с этим, — последнее слово Чимин выделил особенной интонацией, полной злого презрения, и догадаться, о ком он завел речь, было легче легкого. — Этот, — в той же манере откликнулся Тэхён, — кстати, отступаться от тебя не собирается. — Что ты имеешь в виду, Тэтэ? — А ты разве сам не видишь? Юнги, похоже, настроен серьезно и собирается помешать твоей свадьбе. — Ненавижу! — озверело прошипел Чимин. — Даже сейчас он никак не может оставить меня в покое, прекратить свои извечные издевательства! — А почему ты мне не рассказывал, что он бил тебя? — резко задал вопрос Тэхён без всяких обиняков. Явно сбитый с толку и сконфуженный, Чимин потупил взгляд и как-то неловко замялся. — А что… что тут можно рассказывать? — Ну не скажи. Кихёну ведь рассказал, — Тэхён и сам не ожидал, что в голосе его против воли зазвучит неприкрытая обида. — И потом, возвращаясь к проблеме — это вообще-то очень серьезно и… — Какая теперь разница, Тэтэ? — в нетерпении прервал его Чимин и легкомысленно передернул плечами — чересчур легкомысленно, по мнению Тэхёна. — Мы с ним больше не вместе, так что все это больше меня не волнует. Тэхён скептически уставился на друга. Неотступные сомнения не отпускали его: до невероятия странным казалась и сама ситуация, и неожиданное отношение к ней Чимина. Мысль о том, что Пак не убивался по распустившему кулаки Юнги и не поведал в слезах об этом Тэхёну при первой же возможности, не укладывалась в голове. — А мне завтра, — поторопился завести разговор в иное русло Чимин, — ехать на финальную примерку свадебного костюма. Поедешь со мной? — Конечно, — машинально отозвался Тэхён. — Встретимся у моего дома. Чонгук нас отвезет. В то же мгновение Тэхён всей душой пожалел, что не отказался сразу. И еще горше проклинал он свою нерасторопность и все мироздание следующим утром, когда у дома Чимина стоял, прячась за деревом, и с тяжелым сердцем наблюдал, как Чонгук отстаивает свои права на омегу, которого выбрал он, а не природа. Тэхён вышел из дома заблаговременно, решив перед встречей с будущей семейной парой прогуляться пешком, чтобы утихомирить свои взъерошенные чувства и мысли и собраться с духом перед новым суровым испытанием. Как только он преодолел последний поворот перед пунктом назначения, то резко остановился, как вкопанный: Чимин отнюдь не томился в ожидании, занятый темпераментным, напряженным разговором ни с кем иным, как с Юнги. Ошеломленный Тэхён, подчиняясь какому-то смутному интуитивному порыву, дернулся в сторону, скрываясь от них за толстым стволом дерева. Истинная пара находилась на достаточно большом расстоянии, и до Тэхёна долетали лишь обрывки слов, особенно громко сказанных Чимином. Тот краснел, говорил на повышенных тонах, бурно жестикулировал, а Мин Юнги, полная ему противоположность, возвышался рядом, расслабленно сунув руки в карманы, и время от времени небрежно вставлял свои реплики, приводившие Чимина в жуткое бешенство. Громкий и настойчивый визг тормозов разом привлек внимание всех троих. Черный, ослепительно сверкавший в солнечном свете, словно слитый из плавных линий, автомобиль, резко сбросив скорость, лихо и мастеровито остановился у обочины рядом с Чимином и Юнги. Сердце у Тэхёна заколотилось, как оголтелое, огненная кровь прилила к щекам: он уже знал, кого увидит, когда водитель соизволит открыть дверь. Чонгук выбрался из машины, одетый с иголочки, неумолимый и прекрасный, и у Тэхёна невольно перехватило дыхание от его потрясающей неприступной красоты. Альфа угрожающе двинулся в сторону своего жениха и его пары. Чимин тут же со слабой улыбкой ринулся к нему, будто ища спасения. И когда Чонгук с нежной уверенностью уложил руку на плечо Чимина, надежно прижимая того к себе, Тэхёну показалось, что этой самой рукой альфа с размаху всадил в его еле живое сердце тупой, раскаленный кол. Сверлящая, невыносимая, мучительная боль дробила его на куски. Истошный отчаянный крик рвался из груди. Чонгук что-то говорил Юнги, и судя по тому, с каким претенциозным, величавым и мрачно решительным видом он это делал, то Юнги явно получал недвусмысленные и нешуточные предупреждения относительно его приближения к Чимину. Тэхён поспешно отвернулся. Они — эта безупречная будущая семейная пара — стояли, сплетшись в объятиях, облитые солнечным светом, и так гармонично, красиво и естественно смотрелись вместе, что у Тэхёна все тошнотворно стиснулось внутри. Лицезреть их вместе стало выше его сил. Вжимаясь лбом в шершавую, нагретую теплым солнцем кору дерева, Тэхён едва дышал и ощущал, как неутешные, горячие слезы жгут ему глаза. Его ломало и выкручивало от боли, из последних сил он кое-как держался на подкашивающихся, ослабевших ногах. А тихий, острый, словно маленькое жало, голосок где-то внутри твердил: «Неужели Чонгук не заслуживает счастья? Может, его счастье действительно и есть Чимин?» Тэхён задыхался, крепко жмурил глаза, что есть силы сжимал зубы, готовый разразиться истеричными рыданиями. Сердце его, будто пронзенное тысячью ржавых стрел, обливалось кровью от этой злой насмешки судьбы, нестерпимо жестокой и безжалостной несправедливости: отказаться от всего из-за Чимина и теперь беспомощно смотреть на то, как Чонгук, обняв его, уезжает в новую, светлую и счастливую жизнь. Жизнь, где нет и никогда не будет места Ким Тэхёну.