Благочестивый обман

— Нет! Чимин, нет! Я отказываюсь! — Ну почему? — обиженно надув губы, канючил Чимин. — Я тебя не понимаю, Тэтэ! Тэхён, резко швырнув в сумку кошелек, уставился на друга с плохо скрываемым раздражением. Этот неприятный, набивший оскомину, спор, казалось, не имел конца. В тот трудный и обременительный день, сидя на заднем сиденье машины Чонгука, Тэхён был слишком подавлен и обескуражен, чтобы немедленно, не обинуясь, отклонить все эти сумасшедшие предложения о работе. Потом, как ни странно, Чимин оставил друга в покое на пару дней, и в душе у Тэхёна забрезжила робкая надежда, что тот решил отступиться от своей несусветной затеи. Но не тут-то было. В пятницу утром, когда Тэхён собирался отправиться в больницу забрать папу домой на выходные, объявился Чимин со сверкающей бодрой улыбкой, от вида которой у Тэхёна жутко свело зубы. После подробного и крайне обстоятельного рассказа — как будто Тэхён в этом нуждался! — о том, что он уезжал со своим папой в Чхунчхон за покупкой старшему омеге наряда на свадьбу и предусмотрительно не стал тревожить друга в свете последних тягостных событий, Чимин в неисчерпаемом воодушевлении принялся вновь обрабатывать Тэхёна, всеми правдами и неправдами увещевая его занять достойное место в компании Чонгука. Ощетинившись и свирепея, Тэхён отнюдь не собирался соглашаться на эту безумную и опрометчивую авантюру. — Я же вроде тебе уже говорил, что сам найду работу. Мне не нужны ничьи протекции. — Почему тебя это так задевает? — начиная терять терпение, сердито недоумевал Чимин. — Я же не устраиваю какого-то непроходимого тупицу, просто потому что он мой друг. Ты сам прекрасно знаешь, как у нас в городе тяжело найти приличную работу. Ты достоин лучшего. Чонгук очень многое приобретет в твоем лице, это точно. Я просто чуть-чуть упростил тебе путь в его фирму. Всем хорошо, все довольны, в чем проблема, Тэтэ? — Я не доволен, — еще больше посуровел Тэхён. — Ты моим мнением не интересуешься? Чимин поглядел на друга с видом оскорбленной невинности: — Интересуюсь, — а после неожиданно нахмурившись, недоверчиво сощурил глаза. — А может, дело в Чонгуке? Он тебе не нравится? Застигнутый врасплох, Тэхён не сразу нашелся с ответом. Сцепив в замок дрожавшие оледенелые пальцы, он солгал, постаравшись вложить в свой голос как можно больше прохлады и безразличия: — Дело не в нем. — Тогда в чем же? — продолжал неугомонно допытываться Чимин. — Какие ты можешь привести аргументы против этой работы? Едва не выругавшись, Тэхён заскрежетал зубами от бессильной ярости из-за вопиющей неспособности сочинить приемлемый повод для отказа. Цепкая настойчивость Чимина, поддавая жару, досаждала ему неимоверно, но в то же время Тэхён ясно понимал, что своим поведением вызывает у друга неподдельное недоумение. Конечно, какому здравомыслящему человеку пришло бы в голову отнекиваться от работы мечты, которая сама плыла в руки? — Ну вот и все, — самодовольно хмыкнул Чимин, растолковав его мрачное молчание как безоговорочную капитуляцию. — Так я звоню Чонгуку? — Звони, сколько хочешь, — раздосадованно буркнул Тэхён. — Но работать я не пойду. Тема закрыта. И вообще, пора уже ехать. Всю дорогу до больницы Чимин, навязавшийся с ним, таращился на Тэхёна как на умалишенного. Внутренне кипя от негодования, тот усиленно прикидывался, что в упор не замечает, кому предназначались эти говорящие взгляды. По прибытии в палату До Кёнсу Тэхён получил долгожданную передышку, ибо Чимин переключил все свое внимание на его папу, с энтузиазмом передавая тому сообщение от Бён Бэкхёна. Тэхён в шумный разговор не вслушивался, машинально помогая папе собирать вещи, погруженный во тьму своих безотрадных мыслей. Усмотрев подавленное состояние сына, До Кёнсу постарался приободрить его, добродушно пожурив: — Как хорошо, что я выпросил себе выходные. Там моя кухня и весь дом, наверняка, ужасно запущены. Тэхён откликнулся натянутой кислой улыбкой, и папа, обеспокоившись, но не подавая виду, предпринял новую попытку: — Я позвонил твоему отцу, Тэхён-а. Надеюсь, Чонин сможет приехать в эти выходные. До твоего отъезда в Пусан у него вряд ли получится еще раз выбраться. — Я не уезжаю, пап, — тяжело вздохнув, ослабевшим голосом пролепетал Тэхён. Застыв на месте с протянутой за сумкой рукой, До Кёнсу перевел на сына озадаченный и непонимающий взгляд. — Как это — не уезжаешь? — Ну вот так, — оробев и неловко замявшись, развел руками Тэхён. — Я уволился. И остаюсь здесь, с тобой. — Уволился? — ужаснулся До Кёнсу. — Но как же так, милый… — резко осекшись, папа изменился в лице, став мрачнее тучи, по всей вероятности, придя к какому-то умозаключению, и обратил на сына строгий, подозрительный взгляд: — Это отец тебя надоумил? Понурив голову, Тэхён сконфуженно безмолвствовал. — Значит, отец. Ну я ему устрою! — сурово поджал губы папа и с болезненным вздохом тяжело опустился на кровать. — О господи… Но как же так, Тэхён-а, вся твоя жизнь в Пусане… — До Кёнсу не договорил, поморщившись, и такое неподдельное и отчаянное страдание отразилось на его лице, что Тэхён с толкнувшейся в сердце тревогой, не раздумывая, поспешил ляпнуть, только чтобы его успокоить: — Не переживай за меня, пап, я уже нашел себе хорошую работу. У Чон Чонгука. — Правда? Почти не владея собой, Тэхён до хруста заломил руки, готовый бесславно разрыдаться сию же секунду, в чудовищном ужасе от собственных слов, которые он всей душой возжелал взять обратно, и от разверзнувшейся перед ним темной бездны его исковерканной жизни. Без меры довольное, с легкой хитринкой, выражение лица Чимина сил Тэхёну не прибавило и лишь вызвало у него почти неконтролируемый приступ дурноты. — Ну что, я могу звонить Чонгуку? — Звони, — сдаваясь, обреченно выдохнул Тэхён. Все внутри у него выворачивалось, горело и саднило от горького понимания, что он сам себя окончательно и бесповоротно загнал в тупик. Всеми фибрами души Тэхён ненавидел себя за то, что своими бестолковыми поступками усугублял и без того непростую и тягостную ситуацию, обрекал свою душу на новые страдания и попросту толкал себя в пропасть. Пока До Кёнсу и Тэхён, нервно сосредоточенный, с полным разладом в душе, направлялись к автобусной остановке, Чимин нарочно отстал от них, взявшись негромко разговаривать по телефону. Напрягая слух, Тэхён с тревожным опасением и тяжестью на сердце ожидал окончания этого разговора, будто смертного приговора. — Тэтэ, — догнав их, Чимин с самым заговорщицким видом хватанул друга под локоток. — Чонгук ждет тебя сегодня через два часа. — Сегодня? — чуть не споткнувшись, перепуганно охнул Тэхён. — Конечно. Чего тянуть-то? — простодушно пожал плечами Чимин, то ли не заприметив, какой панический страх обуял Тэхёна, то ли не став придавать этому значения. Оказавшись дома, Тэхён, невзирая на раздиравшие его душу горечь, испуг и ненависть, принялся с особым тщанием готовиться к битве: уложил волосы в безупречную элегантную прическу, умело нанес спокойный, неброский макияж, красиво подчеркивающий его миндалевидные темные глаза и свежую сияющую кожу, а из гардероба выбрал самый дорогой и чересчур роскошный костюм. И пока он проделывал все эти замысловатые манипуляции, он беспрестанно и свирепо твердил себе, что не прихорашивается перед встречей со своим альфой, а снаряжается для изнурительного и тяжелого сражения. По пути на поле боя, ступая будто по раскаленным иголкам, Тэхён призывал всевозможные проклятия на свою бедовую голову, последними ругательствами осыпал свою мягкотелость и длинный язык. Он ненавидел себя и ненавидел всех за свои будущие унижения. Неуемный страх от того, что неотвратимо сулила встреча с альфой и работа у него, точил его изнутри, как ржа железо. Работать под начальством Чонгука — самая безрассудная и дикая затея, которую только можно себе вообразить. Тэхён не должен был соглашаться ни за какие блага мира. «Еще не поздно отказаться! — что есть силы истерично верещал голос в его голове. — Звони Чимину, потом поезжай домой объясни все папе и…» Недовольство и бесконечные ворчания друга Тэхён пережил бы без всякого труда, но стоило ему представить, какое разочарование и тревогу он принесет своему родному папе, еще не окрепшему после страшной утраты, сердце его разрывалось от жалости и боли. А еще непобедимая гордость, уязвленная, но живучая, не давала ему повернуть назад, вынуждая принести в жертву все, кроме себя самой. В двери уже знакомого здания Тэхён входил с высоко поднятой головой, несмотря на то, что поджилки у него тряслись и подгибались ноги. В приемной директора, где миловидный омега-секретарь — чрезмерно миловидный, на взгляд Тэхёна, — деловым тоном попросил немного подождать, Тэхён, разом лишившись всех сил, едва не упал в обморок. Его колотила крупная дрожь, сердце бешено, судорожно трепыхалось в груди, ноя от дурных предчувствий; омеге не хватало воздуха. Пламенное желание немедленно сбежать отсюда стало почти неуправляемым. Дождавшись от секретаря приглашения войти, Тэхён перешагнул порог кабинета, просторного и отделанного в строгом и дорогом стиле, на негнущихся ногах, прямой, будто лом проглотил, и взвинченный до предела. Чон Чонгук, будучи в привычном идеальном облачении, восседал за своим рабочим столом с незыблемым и грандиозным превосходством, достойным самого великого царя. Цепкий, немигающий взгляд, обращенный на Тэхёна, вытягивал из омеги последние силы. — Присаживайся, — отдал по-королевски спокойное, неумолимое распоряжение альфа. Едва не потеряв способность нормально передвигаться, Тэхён прошел вглубь кабинета и, приложив нечеловеческие усилия, чтобы его движения выглядели непринужденной грациозностью, расположился на стуле напротив Чонгука, не в силах унять свое бешеное сердцебиение. — Должен сказать, что я впечатлен, — ледяным тоном начал Чонгук. — Той ловкостью и наглостью, с которыми ты манипулируешь Чимином. Огорошенный этим оглушающим и сбивающим с толку заявлением, Тэхён вмиг потерял почву под ногами и не сумел собраться с мыслями для достойного ответа. — И даже сейчас, — продолжал Чонгук, колючим взглядом изучая его бледное, растерянное лицо, — ты так натурально разыгрываешь святую невинность, будто не ты уговорил его разыграть весь этот спектакль с приемом на работу. — Я… я не просил его! — придя в чувство, с запинкой поспешно выпалил Тэхён. — Разве? Но сюда ты ведь пришел и работу очень хочешь получить, так? — надменно усмехнувшись, напирал Чонгук с той же холодной агрессией. Разозленный его нагло-снисходительным, бесцеремонным тоном, Тэхён, взъерошившись, в мгновение ока, без колебаний бросился в атаку: — Будь моя воля, ноги бы моей здесь не было. Пренебрежительная усмешка, игравшая на губах альфы, стала еще шире, еще ироничнее. — Не смеши меня. Ты же любишь деньги, а здесь больше нигде не платят как в Пусане, да и богатых альф тут не слишком много. Ты же не будешь предлагать себя за бесценок. Как ошпаренный, Тэхён вихрем подхватился на ноги. От этого грубого, несправедливого оскорбления, демонстративно брошенного в лицо, на глаза у него непроизвольно навернулись слезы. Воспламеняющая кровь молотом ударила ему в голову, он раскраснелся и кипел весь внутренне, содрогаясь с головы до ног от гнева и мерзкого унижения. — Я не желаю это выслушивать! — разъяренно воскликнул омега. — Садись, Тэхён, — неумолимым приказом осадил его Чонгук и, когда Тэхён, ненавидя и коря себя за свою омежью покорность, скрепя сердце подчинился, чуть приподнял брови в наигранном, издевательском удивлении: — А в чем проблема? Я сказал неправду? Ты разве себя не продавал подороже? Тебе вполне позволяет твое… — альфа выдержал нарочитую паузу и откровенным, беззастенчиво-оценивающим взглядом неспешно, будто любуясь, ощупал его тело, задержался на бедрах, — внешнее обличье. — Ты… ты… — давился словами Тэхён, сгорая от стыда, злости и жестокого унижения. Под бесстыдным, шарящим сквозь одежду взглядом, что заставил его вспыхнуть до корней волос, и градом оскорбительных насмешек омега против воли почувствовал себя никчемным, грязным, опозоренным. Почувствовал себя тем, кем его считал Чонгук. — Ни черта ты не знаешь о том, как я жил все эти годы… — с невыразимой болью, которую он не смог усмирить, процедил Тэхён, но вовремя прикусил язык. На какой-то неуловимый момент ему показалось, что в расширившихся глазах альфы промелькнула жгучая тревога; но мгновение унеслось безвозвратно, Тэхён моргнул и не без горечи понял, как безжалостно ошибся, вновь натолкнувшись на циничный, полный сурового презрения, взгляд Чонгука. — Строишь из себя невинную жертву? Я тебя вроде уже предупреждал, что на меня твои большие глазки не действуют. — Я ничего из себя не строю. В отличие от тебя. Ты не хочешь брать меня на работу. Так почему бы тебе было просто не отказать своему ненаглядному жениху? — собравшись с силами, Тэхён метнул в ответ желчную шпильку. — Как я мог отказать в свадебном подарке? — белые зубы сверкнули в снисходительной, с ехидцей, улыбке. — И потом, кто тебе сказал, что я не хочу брать тебя на работу? Чуть не ахнув в голос от неожиданности, Тэхён смятенно замер, не дыша. В горле у него страшно пересохло, он сглотнул и опасливо поглядел на альфу в попытке найти разгадку. Теперь в белозубой улыбке альфы ему чудилось что-то хищное, что-то дьявольское, и Тэхён, испугавшись, инстинктивно вжался в спинку стула. — Какую игру ты затеял, Чон? — настороженно спросил он. — Всего лишь принял правила твоей игры, Тэхён. — Я не играю ни в какие игры. Сколько еще раз я должен тебе это повторить? — Твои действия говорят об обратном. Это его поразительное упрямство, несокрушимая уверенность в собственной исключительной важности и, искрящаяся высокомерным превосходством, манера вести себя снова взбесили Тэхёна, и он, распалившись гневом, недолго думая, сгоряча полез на рожон, подстрекаемый сумасбродным безудержным желанием хоть немного сбить с Чонгука спесь. — Мои действия? — тоном, пропитанным самым ядовитым ехидством, манерно повторил Тэхён. — А твои? Может, ты согласился, или сам организовал всю эту затею с работой, лишь бы держать меня поближе? — И зачем, по-твоему, мне это делать? — без особого интереса, флегматично осведомился Чонгук. Тэхён бы и рад был остановиться и в нужный момент попридержать свой болтливый язык на привязи, но досадное раздражение, заслоняя все вокруг, неудержимо влекло за собой. — Затем… затем, что ты все еще что-то чувствуешь ко мне. — Что я могу чувствовать к такому, как ты? — свысока окатил его холодом своего презрения Чонгук. — То, что чувствует альфа к своему истинному омеге, — агрессивно бросил Тэхён. Он знал, что играет с огнем, но его уже несло. — Мы же вроде уже обсудили эту тему, — взгляд, устремленный на омегу, ожесточился, альфа терял терпение. — Выбор природы меня более не интересует. — Чтобы ты там себе не решил, но не реагировать на меня ты не можешь… — Тэхён оборвал речь на полуслове, оробевший перед темной, зловещей угрозой, резко хлынувшей от альфы. — Ну что ж ты умолк, Тэхён-а? — его вкрадчиво-угрожающий тон пугал больше, чем самые громкие и озлобленные крики. — Продолжай. Как я должен на тебя реагировать? Испытывать влечение? Желать тебя? Любить? — нещадно, наотмашь хлестал его словами Чонгук. Не издав ни звука, Тэхён застыл ни жив ни мертв, в безнадежном страхе отчетливо уразумев, что зашел слишком далеко. Он нервозно опустил голову, пряча обжигаемые слезами глаза, не в силах более выдерживать обрушенный на него, разящий взгляд альфы. — Может, мы уже раз и навсегда закроем этот вопрос? Тэхён только и успел вскинуть на альфу удивленный взор, а в следующую секунду со стола уже были молниеносно сметены все папки и документы, и себя омега внезапно обнаружил уложенным спиной на столешницу. Чонгук одним резким движением развел его ноги, придвинувшись непозволительно близко. Испустив короткий полузадушенный вскрик, Тэхён судорожно, запуганно дернулся в бесплодных попытках освободиться, но Чонгук властно перехватил его руки, соединил их в плотной, мощной хватке над головой омеги и угрожающе, неотвратимо навис над ним, полностью обездвиживая и не давая ни единого шанса выбраться. За те несколько долгих томительных лет Тэхён едва не позабыл, насколько был силен его альфа. В руках Чонгука Тэхён испытал странное смешанное чувство: тошнотворный страх и возмущение обуревали его, подогретые жестким, беспардонным поведением альфы; и в то же время от уверенных, хозяйских прикосновений Чонгука и от палящего жара его тела по нервам омеги проносился щекочущий ток, возрождая к жизни будоражащие кровь ощущения, которые он и не надеялся познать вновь. — Пусти меня! — захлебывался в эмоциях Тэхён, не ведая, чего боится больше: самого Чонгука, давившего своей мощной, всеохватывающей аурой силы и власти, или же собственной необузданной реакции на него. — Какого черта ты творишь?.. — Что такое, Тэхён-а? — глухо шепнул Чонгук, растянув губы в коварной издевательской ухмылке. — Я же имею право посмотреть, что именно ты мне предлагаешь. Свободной второй рукой он начал напористо расстегивать пуговицы чужого пиджака, рубашки, и когда он добрался до пряжки ремня, стремительно приближая наказание устрашающим — предельным уже — унижением, Тэхён из последних сил лихорадочно заерзал, задергался, невольно всхлипывая. «Только не так…» — мысленно взвыл он, утопая в агонии от раздирающей смеси стыда, боли и ужаса. Резко остановившись, Чонгук чуть приподнялся и скользящим взглядом обвел его полуобнаженное тело. Отчаявшийся и напуганный, Тэхён задыхался, все еще плотно пригвожденный к столу, распластанный и обессиленный; позорные рыдания, рвущиеся из груди, душили его. От нестерпимого, тяжелого унижения он всей душой желал лишь провалиться сквозь землю, исчезнуть, испариться. Сквозь застилавшие глаза слезы Тэхён разглядел, что каменное лицо альфы, склоненное над ним, приняло абсолютно бесстрастное выражение, и ярким лучом вспыхнуло в его затуманенном мозгу новое, ошеломляющее осознание: Чонгук больше не совершал никаких действий. Перед ним лежал его истинный, полуголый омега, а альфа не выказывал ни единой эмоции, приличествующей столь пикантной и интимной ситуации. — Надеюсь, я избавил тебя от заблуждений? — будто прочтя его мысли, насмешливо бросил Чонгук, стремительным и сильным движением отстранившись от омеги. Получив долгожданную свободу, Тэхён резво соскочил со стола и порывисто, словно в лихорадке, принялся приводить себя в порядок. Глухая ярость всколыхнулась с новой небывалой силой, и кое-как оправившись, он решительно замахнулся в стремлении влепить альфе смачную пощечину. Но Чонгук ловко перехватил его руку, не давая свершиться задуманному. Тэхёна затрясло, будто в горячке. — Прекрати трогать меня! Мне противны твои прикосновения! — в приступе бессильного гнева прошипел он, впиваясь в альфу лютым взглядом. Едва неосторожные слова сорвались с губ, как тут же Тэхён всем сердцем, горько пожалел о них. Непереносимой, острой болью прошило ему сердце щемящее воспоминание: четыре года назад во время их последнего, душераздирающего разговора, когда Чонгук попытался примирительно обнять его, он сказал то же самое. Тэхён, будучи на грани, против воли отшатнулся и солгал, ибо мимолетное ласковое касание альфы могло разрушить все мучительные намерения, и без того трещащие по швам. — Ты мне уже об этом говорил, — отрешенно отозвался Чонгук, бывший в противовес омеге истинным образцом спокойствия и холодной сдержанности. Он выглядел до безобразия неуязвимо и безукоризненно, даже костюм не помялся. Жестокое, непробиваемое равнодушие альфы ударило Тэхёна под дых. «Неужели он и впрямь ничего ко мне больше не испытывает?» — взнывшее сердце муторно захолонуло. Ужас от злой насмешки судьбы обрушился на Тэхёна, неся боль и чувство непоправимого горя. Все сложилось именно так, как и хотел Чон Мэнхо: убедительная ложь Тэхёна и время сделали свое дело, и чувства Чонгука к его истинной омеге более не существовали. Тэхён, дрожа, глядел на своего альфу широко открытыми глазами, охваченный испугом, до того обескураженный и угнетенный, что начисто пропустил момент, когда Чонгук отпустил из стального захвата его руку. — Можешь идти, — высокомерно-снисходительно разрешил Чонгук, и омега, ужаленный в самое сердце этим холодно-барским пренебрежением, ощутил, как ослепляющий гнев вновь закипает в крови. Ему уверенно казалось, что альфа без всяких церемоний, хладнокровно выставлял его не только из кабинета, но и из своей жизни. — Не разговаривай со мной в таком тоне! — взорвался Тэхён. — Ты мне не начальник! Чонгук ответил на негодование спокойной, ленивой и надменной усмешкой: — Это легко исправить. Ты хорошо будешь смотреться у меня в подчинении. Тэхёна обдало жаром. Чонгук продолжал неуклонно, без особых усилий теснить его в угол, унижать, указывать место. Скользкая, циничная двусмысленность была не менее унизительна; когда до Тэхёна дошел смысл его слов, лицо его запылало еще сильнее. В голове его прочно засела одна бурная дразнящая мысль, внушенная вызывающим намеком Чонгука. Мысль отнюдь не о деловых и официальных отношениях между начальником и подчиненным. И тотчас же Тэхён невообразимо разозлился на себя за то, что не мог прекратить об этом думать. — Ни за что! — в ярости рявкнул он. — Я лучше пойду милостыню просить, чем работать у тебя! Вне себя от досады и возмущения, Тэхён развернулся с демонстративным намерением покинуть кабинет, изо всех сил стараясь сохранить остатки достоинства. В спину ему понесся негромкий, раздражающе ироничный смех Чонгука. Безудержная ненависть заклокотала в груди у Тэхёна. Рассудочной и здравой частью своего сознания он хорошо понимал, что не имеет никакого права винить альфу за его доверие, понимал, что не оставалось у него другого выбора, кроме как любыми способами заставить альфу поверить ему; но где-то в глубине души все равно жила и снедала его тихая и глухая омежья обида, внезапно раздувшаяся до невероятных масштабов. И в тот самый момент Тэхён так отчаянно и так болезненно возненавидел Чонгука за то, что четыре года назад альфа принял на веру ту гнусную, придуманную от безысходности ложь, что его истинный омега может стать счастливым без него.