Благочестивый обман

Чонгук не отталкивал его. Тэхён всем своим нутром остро чувствовал, что альфа судорожно боролся с собой, но уже был не в силах оттолкнуть его. Мужественный терпкий запах альфы, услышавшего зов течной омеги, начинал обволакивать его. Сильные мужские руки, чуть подрагивая, легли на талию омеги в попытке отодвинуть его, но уже через пару мгновений Чонгук инстинктивно сжал его в тесных, жадных объятиях. Его ярко горящие, как раскаленные угли, глаза пожирали омегу, а ноздри хищно раздувались, ненасытно впитывая резко усилившийся, густой, волнующий аромат омежьего тела. Тэхён не смог удержаться от легкой удовлетворенной улыбки. Пламя, сжигающее его изнутри, спалило в нем все: волю, разумные мысли, самоконтроль, оставив лишь оголившиеся инстинкты и сумасшедшее, иссушающее желание, требующее немедленного утоления. Его внутренний омега ликовал, поняв, что истинный альфа рядом и более не противится их связи. Утратив последние крохи рассудка, Тэхён, опьяненный неистовым, знойным возбуждением, которое дарили ему течка, жаркая близость Чонгука и упоительная власть над альфой, изящно изогнулся, прильнув к нему плотнее, обвив руками его плечи крепче, с томным, призывным вздохом: — Чонгук… Испустив тихий, отчаянный стон, альфа нагнулся и смял его податливые губы в жгучем, будоражащем кровь, безумном поцелуе. Зажмурившись от этого восхитительного ощущения, Тэхён прижался к Чонгуку еще сильнее, яростно сминая в кулаках складки его пиджака и мечтая разорвать в клочья эту проклятую ткань, чтобы скорее добраться до обнаженного горячего тела. Руки Чонгука, словно железные тиски, обхватили Тэхёна туже, пока его губы продолжали с жадной настойчивостью овладевать губами омеги. Альфа исступленно скользил по ним языком, терзая, сладостно обшаривал его рот, самозабвенно выпивал его вкус, и Тэхён, замирая от потрясения и неописуемого восторга, взрываясь от ошеломительного наслаждения, со страстью и готовностью отвечал на сумасводящие, пылкие ласки Чонгука, безмолвно умоляя его не останавливаться. Какое счастье — снова оказаться в объятиях истинного альфы, единственного и любимого! Тэхён смутно помнил, как они очутились в его квартире. Они не отрывались друг от друга ни на секунду, и, завороженный, опоенный дурманом искристой услады, Тэхён терял голову, забывал обо всем, с ликованием растворялся в обжигающей мужской силе, которой окружал его Чонгук. Не прерывая очередного, голодного поцелуя, альфа повалил Тэхёна на мягкую постель, давя и согревая желанной тяжестью своего тела. Тэхён задрожал и, не сдержавшись, громко всхлипнул от нового всплеска бешеного удовольствия. С лихорадочной поспешностью сорвав с Тэхёна одежду и нижнее белье, Чонгук принялся раздеваться сам. Омега, охваченный бурным восхищением, во все глаза наблюдал, как альфа быстрыми, необузданными движениями сдергивает с себя пиджак, рубашку, брюки… А когда он остался полностью обнажен, неотразимый и величественный в своем возбуждении, Тэхён на мгновение прикрыл глаза, ослепленный его умопомрачительной красотой, и едва не захлебнулся от переизбытка чувств. Возвратившись к нему, Чонгук накрыл его собой, крепко обняв. Между ними больше не было преград, и как только их оголенные тела соприкоснулись, Тэхёна будто электрической вибрацией пробило с головы до пят. Приподнявшись на локтях, Чонгук заглянул Тэхёну в глаза, и его лицо, пылающее неистовым внутренним огнем, было так красиво, что у омеги захватило дух и жарко забилось сердце. Поддавшись неудержимому порыву, Тэхён уложил руки на его широкие литые плечи, провел ладонями вниз по спине, с силой вжимая их в кожу, возбужденно гладя и царапая, задыхаясь от наслаждения, которое снедало его при каждом прикосновении к разгоряченной, гладкой и плотной коже альфы. Ноги его приглашающе разъехались в стороны. Уткнувшись носом в шею омеги, не в состоянии надышаться соблазнительным, лишающим разума запахом, Чонгук одной рукой надавил Тэхёну на поясницу, прочно притиснув его к себе и чувственно двинув бедрами, демонстрируя всю распаленную твердую мощь своего возбуждения. Тэхёна, утопающего в этом прекрасном безумии, колотила буйная сладкая дрожь, а когда пальцы Чонгука уверенно коснулись трепещущего, сочащегося влагой входа в его тело, пробрались внутрь, одолевая слабое сопротивление эластичных мышц, омега загорелся, забился, заметался по постели, хрипло выкрикнув его имя, изнывая, сходя с ума от нетерпения и желания. Сладчайшая, тягучая тяжесть, распиравшая низ его живота, была почти нестерпимой. — Чонгук, пожалуйста, пожалуйста… — как заведенный, истошно упрашивал его Тэхён, доведенный до предела, измученный мучительно-горячим вожделением. Чонгук кинул тяжелый, осоловевший взгляд на его бедра, блестевшие от смазки, властно сжал его округлые ягодицы в своих больших теплых ладонях и одним слитным, жестким и яростным рывком вогнал свою восставшую, налитую кровью, плоть в потаенное, влажное средоточие его сладострастия. Запрокинув голову и порывисто выгнувшись в спине до угрожающего хруста в позвонках, Тэхён с силой вонзил ногти в кожу на плечах Чонгука и затрясся, будто в лихорадке: от ослепительного, острого блаженства болезненно пульсировала каждая жилка в его теле, в глазах искрились звезды, а из груди вырвался стон необузданного наслаждения. Не владея собой, Тэхён озверело, отдаваясь весь, без остатка, двигался навстречу пламенным, напористым толчкам Чонгука. Низкие гортанные полухрипы альфы ласкали ему слух. Сдавив его бедра еще тверже, Чонгук проник глубже, до самого конца, и его крепкое напряжение, заполнившее Тэхёна до самых краев, достигло своего апогея: плотный и обжигающий узел развязывался глубоко в теле омеги, дразняще массируя особенную чувствительную точку, связывая Истинную пару в единое целое. Дикое, безумное удовольствие, заслонив весь мир вокруг, запылало еще жарче, закрутилось с бешеной силой и сокрушительно обрушилось, сотрясая в сладких судорогах Альфу и Омегу, соединенных воедино. Заходясь в порочных, протяжных стонах, Тэхён извивался, дрожащими руками хватался за простыни, цеплялся за плечи Чонгука, заживо сгорая в этом чарующем безумии, умирая от счастья единения с Предназначенным ему небесами альфой… Сладострастное сумасшествие, не позволявшее им ни на секунду выпустить друг друга из объятий, закончилось к утру следующего дня. Задремав ненадолго после очередного, изматывающего взрыва телесных наслаждений, Тэхён проснулся резко, словно от удара. Какое-то время он, в вялом полузабытьи не изменяя позы, неподвижно лежал, положив голову на грудь Чонгука и остро — слишком остро — ощущая вольготно покоящуюся на его талии руку альфы. Скупой свет раннего утра, лившийся из окна, размывал границы сна и реальности. Приятная усталость и томная нега растекались по телу Тэхёна, вновь начинало клонить в сон, но какое-то темное смутное сомнение, массивно теснившееся в душе, не давало погрузиться с головой в тихое умиротворение. Нахмурившись, Тэхён попытался собрать в кучу свои спутавшиеся, полусонные мысли и понять, в чем дело. И когда дремотный туман в голове рассеялся, он внезапно вспомнил все до последней мелочи. Перед мысленным взором, как в замедленной съемке, пронеслось случившееся: внезапное столкновение с Чонгуком, неприятный, обостренный разговор и бурная течка, безнадежно ослепившая их обоих… Тэхён, резким движением выпрямившись и сев на постели, зажал рот рукой, силясь сдержать готовый сорваться с его губ вопль ужаса. Что же они натворили? Соскочив с кровати, Тэхён, воровато поглядывая на спящего альфу и стараясь производить как можно меньше шума, наспех натянул на себя старые бриджи и видавший виды пуловер, которые носил дома, и рванул на кухню. Все внутри леденяще сжималось и замирало от страха. Чувствуя, как пересохло во рту, он залпом осушил стакан воды и, преодолевая головокружение, прислонился к столу, полностью обессиленный. Возмущенно урчащий от голода желудок напоминал, что Тэхён не ел уже больше суток. Но гораздо больше омегу беспокоила его так не вовремя наступившая течка, вернее, теперешнее отсутствие ее симптомов. Сладко ноющая боль, скрутившая низ живота, утихла, зуд и сырость в деликатном месте исчезли без следа, в голове прояснилось, и сам Тэхён перестал быть помешанным исключительно на животном совокуплении существом. Через пять минут Чонгук, уже одетый, решительно вошел в кухню. И ничто в нем, кроме чуть взлохмаченных волос и нескольких складок на его солидном костюме, не смогло бы выдать, чем он занимался еще пару часов назад. Закусив губу, Тэхён не дыша, в пугливом замешательстве ждал, что скажет или сделает альфа. Его красивое лицо было нарочито, угрожающе бесстрастно. Взгляд будто бы нехотя мазнул по ногам омеги, обтянутым бриджами, и в глубине его темных глаз вспыхнуло вожделение, чтобы тут же погаснуть, сменившись беспощадным, суровым презрением. — Я тебя недооценил, — холодно обронил альфа. Он стоял, приняв по обыкновению преспокойную, вальяжно-величественную позу, но его внутренняя сокрушительная сила, помноженная на крутую ярость, пока еще крепко взнузданная, тяжело давила на Тэхёна, и омега, испугавшись, машинально отодвинулся чуть дальше, увеличивая между ними расстояние, и прижался спиной к кухонному столу, широко раскрытыми глазами опасливо наблюдая за Чонгуком. — Не перестаю впечатляться твоим тонким расчетом, — продолжал альфа, и каждое его слово, веско брошенное, звучало, как удар хлыста. — Когда ты планировал осчастливить меня? — Я не понимаю… — в безграничном недоумении, смущенный непостижимыми угнетающими намеками Чонгука, оторопело промямлил Тэхён. — Все ты понимаешь! — жестко оборвал его на полуслове Чонгук, и ядовитая, циничная усмешка искривила его губы. — Превосходный план, Ким Тэхён: забеременеть от меня, а после спекулировать этим! Тэхён обмер, как громом пораженный, потеряв дар речи от полнейшего непонимания и смятения, полностью сбитый с толку и оглушенный убийственным заявлением альфы. Он, превозмогая сковывающее замешательство, силился собраться с мыслями, но слова не шли у него с языка. Его неловкое молчание, очевидно, принятое за согласие, рассердило Чонгука еще сильнее. — Теперь-то уже можно даже не утруждать себя притворством, — желчно заметил он, кинув в сторону омеги уничтожающий, полный колючего презрения, взгляд. — Я не… я не хотел… — спотыкаясь на каждом слове, попытался неумело оправдаться Тэхён, когда странная тягостная немота отпустила его. — У меня началась течка, и просто… я не собирался… — Не стоит стараться уверить меня, что ты здесь ни при чем. — Но это правда! — отчаянно воскликнул Тэхён. — И я не беременный! — выпалил он, и, как только эти порывистые слова слетели с его уст, омега со всей ясностью понял, что в глубине души отнюдь не уверен в этом. — Слишком много факторов против этого, — категорично произнес Чонгук. — Наша природа, течка, вязка. К тому же, твоя течка закончилась раньше срока, — его неуклонный, строгий, намеренно отчужденный тон, словно альфа вел речь о сухих научных фактах, покоробил Тэхёна. — Разве это не ты должен меня в этом убеждать? — осведомился он, не пряча выразительной, злобной насмешки. — Все не так! Я не хотел… — Ты хотел, — чеканя слова, безжалостно отрубил Чонгук, — рассорить нас с Чимином и привязать меня к себе ребенком. Этим же ты собирался обеспечить себе сытую роскошную жизнь. — Нет, — Тэхён мотнул головой и без всякого лукавства, постаравшись вложить в свой дрожащий голос как можно больше твердости, добавил: — Я не делал и не собираюсь делать то, в чем ты меня обвиняешь. Мне от тебя ничего не нужно. Его эмоциональная тирада не произвела на альфу никакого впечатления, и тот лишь сухо уронил: — Чертовски неубедительно. — Это просто случайность! — вскричал Тэхён, утрачивая всякое умение владеть собой от вскипевшего возмущения и отчаяния из-за невозможности достучаться до этого упертого, бескомпромиссного альфы. — Я тебя не звал, Чон! Это ты ко мне приехал! Посуровевший, острый, как бритва, взгляд Чонгука резал его без ножа. — Я приехал не к тебе. А из-за Чимина. — Чимина? — озадаченный, бестолково переспросил Тэхён. — Он на себя не похож после того ужина. Сказал мне, что виноват перед тобой. Но мы оба с тобой знаем, что ты что-то сделал и все вывернул в свою пользу, — с нажимом процедил Чонгук, и испепеляющая ярость вперемешку с жестоким презрением, без прикрас сквозившие в его голосе, душили Тэхёна. Все это, и особенно его трепетное отношение к Чимину, породило в душе омеги всплеск буйной, запальчивой ярости, которая, как ни странно, придала ему сил. — Как ты заботишься о Чимине! — выдавив из себя небрежную усмешку, язвительно отметил он. — А что он скажет, когда узнает, что при первой же возможности ты уложил меня в постель? Чонгук резко переменился в лице, и такое темное, взбешенное выражение исказило его черты, что Тэхёну в какой-то момент уверенно показалось, что он вот-вот ударит его. В испуге омега неосознанно съежился, но Чонгук не сделал по направлению к нему ни шага. — Если ты, — жестко рявкнул он, — только посмеешь заикнуться об этом при Чимине, то горько пожалеешь. Недвусмысленная, пугающая угроза ввергла Тэхёна в ледяной трепет, но, молниеносно вытесненный неуемным гневом, страх, уступил место мстительному желанию не упускать удачно подвернувшийся шанс кольнуть альфу побольнее. — Правильно делаешь, что боишься, — омега не без труда изобразил на лице едкую, чванливую ухмылку. — Он не простит тебе такого. — Боюсь? Не обольщайся, — сказал и будто окатил его ледяной водой Чонгук. — А мои отношения с Чимином я не намерен обсуждать с тобой. — Ты не сможешь просто так выпутаться, — не унимался Тэхён, до крайности взбешенный его неподдельной привязанностью к Чимину. — Это не твоя забота, — черство отрезал альфа. — Ты ведь этого добивался, — дьявольская усмешка, отметившаяся на его губах, не могла сулить ничего хорошего, — что я, оставшись один, бедный и несчастный, приползу к тебе на коленях, а ты, само великодушие, примешь меня? — каждое его слово, пронизанное презрительным цинизмом и злоехидной насмешкой, било Тэхёна наотмашь. — Но ты просчитался, Тэхён. — Мне ничего от тебя не нужно, — насупившись, раздраженно бухнул он, стремясь утаить ту боль в сердце, которую ему причиняли все колкости и резкие замечания альфы. — Сколько можно повторять? Чонгук с высоты своего величия удостоил его скупой, пренебрежительной улыбкой. — Ты складно врешь. Но не настолько, чтобы я вновь купился. — Если я тебе настолько противен, — не сдержавшись, взъерошился Тэхён, крепко задетый за живое, — что ж ты при первом удобном случае залез ко мне в штаны? Чонгук приподнял одну бровь, и под его неумолимым, разяще-холодным взглядом Тэхён против воли неловко задрожал. — Ты плохо помнишь. Инициатива исходила от тебя. — Зато помню, — найдя в себе силы дать отпор, злорадно парировал Тэхён, — что ты не особо и сопротивлялся. — К большому сожалению, лекарства от течки и истинности еще не изобрели, — сдержанно, почти бесцветно откликнулся Чонгук, оставаясь безучастным и неуязвимым перед всеми попытками Тэхёна ужалить его посильнее. Его несокрушимое бесстрастие обозлило омегу неимоверно, и тот, ощетинившись, вызывающе выговорил, брызжа желчным ядом: — Как удобно сейчас вспомнить, что мы истинные! — Если ты полагаешь, что это доставляет мне удовольствие, то ты заблуждаешься, — ледяным тоном приструнил его Чонгук. — По-моему, я уже дал понять, что предпочел бы никогда не узнать, что такое истинность, чем встретить тебя. На глаза у Тэхёна навернулись горькие, непрошеные слезы, и альфа, смотря в его печальное, бледное, будто обескровленное от боли, лицо, лишь насмешливо, с прохладцей посоветовал: — Только не делай вид, что расстроен. — Даже и не думал, — окрысился Тэхён, с натугой заставив себя широко и беспечно ухмыльнуться. — Этим ты собрался оправдываться перед Чимином? Чонгук намертво пригвоздил его к месту одним своим жестким, истребляющим взглядом, способным обратить в пепел все сущее. — Оставь в покое Чимина. Я хочу, чтобы ты хорошенько уяснил. Если ты попытаешься причинить ему боль, я тебя уничтожу, — предостерег омегу Чонгук мрачно-авторитетным, непреклонным, облеченным в сталь, тоном, напугавшим его до смерти больше самого отчаянного крика. «Я тебя уничтожу», — мгновенно всплыли в его воспоминаниях эти угрожающие слова, принесшиеся из дальней дали. Четыре года назад то же самое уверенно говорил Тэхёну Чон Мэнхо, когда омега наотрез отказывался разрывать отношения с Чонгуком. Вновь озвученное грозное обещание, сказанное истинным альфой, жестоко ранило Тэхёна в самое сердце. Когтившая его, острая боль, перемешиваясь с клокочущей ревностью, злобой и страхом, выворачивала его душу наизнанку. Тэхён захлебывался в этой кромешной агонии, не имея сил ни вздохнуть, ни пошевелиться. Надсадно скрипя зубами, он надрывался в попытках заглушить в себе пронзительную душевную муку и не дать пролиться горючим слезам. — А что, если я ношу твоего ребенка? — маскируя свои истинные чувства за ехидством в сдавленном голосе, бросил ему вызов Тэхён, мягко положив руку на живот. И как только опрометчивые слова были произнесены, Тэхёну стало тошно и противно за самого себя, ибо было невообразимым кощунством играться со святым таинством жизни. Чонгук, не отрываясь, внимательно проследил взглядом за его рукой, опустившейся на плоский живот, и странный, лихорадочный блеск, загоревшийся в его аспидно-черных глазах, вызвал у Тэхёна нервную дрожь во всем теле. — А, знаю, — глумливо протянул омега, натужно пересиливая боязливый озноб и презрение к самому себе. — Собираешься заткнуть меня? Заставить сделать аборт? А сам будешь притворяться белым и пушистым перед Чимином. — Я тебе уже сказал, что все, что касается меня и Чимина — не твоего ума дело, — непримиримо напомнил ему Чонгук. — А насчет всего остального — я не собираюсь отказываться от ответственности. Замерев в окаменелом изумлении, Тэхён прикусил язык, растеряв всю свою речистость, обескураженный неожиданным утверждением альфы и его внушительной, непоколебимой решительностью. Внутри у омеги что-то грузно трепыхнулось. — Только, как хочешь ты, не будет, — в самой ультимативной форме, подчеркнуто холодно заверил его альфа, яснее ясного давая понять, что никакие возражения неприемлемы. — Ты родишь этого ребенка, Тэхён. А после, не получив от меня ни воны, отправишься на все четыре стороны.