Благочестивый обман

От этого самоуверенного заявления Тэхён пришел в неописуемое бешенство, ревность загорелась в нем за считанные мгновения, как сухая трава в жару. Ярко полыхающее безумие заслепило глаза, оглушило, и ничего он более не хотел, кроме как схватить Чимина за грудки и осатанело трясти его, пока эти наивные возмутительные понятия не высыплются из его головы, все до последнего. «Чонгук не твой! Не твой!» — раскатистым набатом громыхало у Тэхёна в мыслях. И, почти оглохнув от этого страшного гула, он не сразу сообразил, что ненароком произнес это вслух. Чимин недоуменно, будто не веря собственным ушам, всмотрелся в лицо друга; стойкая решимость, с которой он держался, чуть померкла, но никуда не исчезла. — Тот омега давно уже потерял на него все права. Разве я не прав? Рассудительные слова Чимина словно отравленной стрелой пронзили сердце Тэхёна насквозь. Голова затрещала, как растревоженный улей, а ощущение тошнотворной тяжести, сдавившей все внутри, обострилось. Из последних сил взяв себя в руки, он строго осведомился, постаравшись как можно круче надавить другу на больную мозоль: — Ты так уверен, что сможешь бороться с истинностью? В то же мгновение Чимин сник и с упрямой обидой, на одной ноте пробурчал: — Мин же смог. — А ты нет! — распаляясь, сказал Тэхён с натиском. — Ты послушай сам себя! Ни одна твоя фраза не обходится без слова о Юнги. Чимин, смешавшись, озабоченно сжал губы, в задумчивости опустил глаза, но гнуть свое не перестал: — Это все связь истинных. Мне кажется, что он просто заставляет меня постоянно думать о себе. Но очень скоро я разорву эти распроклятые узы. — Это каким же образом? — Когда Чонгук поставит мне метку, я больше не буду связан с Мином. Тэхён резко отступил назад на подогнувшихся ногах, весь охваченный всплеском холодного, неизбывного ужаса. Не может быть, надрываясь, пульсировала в его голове отчаянная мысль, чтобы их отношения достигли того уровня, когда пара решается на метку. Метка — шаг куда более важный, серьезный и ответственный, чем совместное проведение течки, свадьба и даже рождение ребенка. Метка неисповедимой, таинственной магией связывает альфу и омегу в единое целое на уровне инстинктов, мыслей, душ; спаянные воедино, они уже никогда не смогут расстаться, и, если один умрет, второй вскоре последует за ним. Неужели Чонгук так сильно любит Чимина, что готов пойти на адски страшный и необдуманный риск — разрыв связи истинных? Тэхёна забила крупная, лихорадочная дрожь, истерзанное сердце, ноя от горя, было готово выпрыгнуть из груди. — Это… тебе Чонгук предложил? — умирая от страха, едва сумел он с запинкой выдавить из себя. Чимин понуро свел брови к переносице. — Нет. Мы еще это не обсуждали. Но я его уговорю обязательно. Захолонувшая было душа Тэхёна утихомирилась, словно убаюканная прикосновением теплой руки, и он, овладев собой и своим неслушающимся голосом, смог заговорить более спокойно и уверенно: — Ты вообще в своем уме, Чимин? Ты понимаешь, что собираешься пойти против природы? — А что тут такого? — несколько раздраженно отмахнулся Чимин. — Подобное излечивается подобным. Я просто заменю одну связь на другую. Я читал о таких случаях. — Просто? Просто, Пак Чимин? — в запале воскликнул Тэхён, не зная, плакать или смеяться над откровенно безумными убеждениями друга. — Я понятия не имею, где ты такой бред вычитал, но попытаться искоренить из себя связь с истинным альфой таким диким способом — это просто самоубийство! — Что ты такое говоришь? — тихо ахнул Чимин, уже одоленный зловещим страхом. — Природа не любит с собой шуток, — с внушительной серьезностью провозгласил Тэхён, силясь игнорировать растущее головокружение. — В лучшем случае, метка просто не проявится и не подействует, а в худшем — ты можешь остаться инвалидом или умереть. — О Господи! — выдохнул Чимин и, перепуганный до смерти, порывисто прижал руки к груди. Весь ужас, в который могла обратиться его глупая, неосторожная выдумка, в полной мере дошел до него. Чимин взглянул на друга измученно, и покрасневшие глаза его заблестели от еще не пролитых слез.  — Что же мне делать, Тэтэ? — с убитым видом плаксиво пролепетал он. — Как разорвать эту связь? «Никак», — настойчиво вертелось у Тэхёна на языке, Чимин, будто прочтя его мысли, тяжело сглотнул и обреченно опустил голову. — Мин не оставит меня в покое, пока не ублажит свое самолюбие. Пока не увидит меня у своих ног. Господи, как же я тебя ненавижу, альфа! — неистово провыл Чимин срывающимся голосом и закрыл лицо руками, сотрясаясь в тихих рыданиях. И такой безнадежной, глубокой и неизлечимой болью было пропитано каждое его слово, что в душе у Тэхёна трепыхнулась щемящая жалость к другу: он со всей живостью осознал, что несмотря на все громкие заверения, Чимин по-прежнему любил Юнги. Горькой, ненавидящей любовью, которая не несла ничего, кроме разрушительных мук и страданий. — Давай уйдем, Чимин, — быстро предложил Тэхён. — Я провожу тебя домой. — А как же Чонгук и Хосок? — удивленно вскинулся Чимин, убрав руки от лица и перестав всхлипывать. — Я им что-нибудь наплету, — наигранно беззаботно бросил Тэхён, сделал над собой неимоверное усилие, чтобы улыбнуться как ни в чем не бывало. — Заберу наши вещи, и мы уйдем. Чимин ответил ему слабой, сентиментальной улыбкой, и слезы нежности наполнили его глаза. — Я так обожаю тебя, Тэтэ. Ты всегда знаешь, что лучше. Мне сейчас так неловко смотреть в глаза Чонгуку. Заскрипев зубами и через силу обуздав в себе порыв запретить Чимину когда-либо произносить имя Чонгука, Тэхён решительно распорядился: — Жди меня на улице. Он покинул туалетную комнату первым и пока шел обратной дорогой, превозмогая усиливающуюся слабость во всем теле, обличающий, колючий, словно жало, голосок совести глубоко внутри, укоряя, все повторял, что так старался он отнюдь не из-за сочувствия к Чимину, а лишь потому что сам хотел поскорее уйти из этого кафе, не лицезреть более Хосока и, самое главное, не подпускать Чимина к Чонгуку. Тэхён преодолел небольшой коридор и уже собирался завернуть за угол, где его и Чимина ожидали двое альф, как звук собственного имени, негромко сказанного Чонгуком, заставил его намертво прирасти ногами к полу. — Держись подальше от Тэхёна. Мне казалось, что в прошлый раз я предельно ясно тебе все объяснил, — альфа говорил призрачно невозмутимым тоном, в котором таилась холодная, неугасаемая угроза, способная кого угодно легко повергнуть в содрогание. Кого угодно, но не Чон Хосока. Судя по тому, что его голос звучал почти что умиротворенно, урчаще, со снисходительной насмешкой, он и не собирался принимать грозные предостережения Чонгука близко к сердцу. — Не совсем. Ты кое-что упустил, Чонгук. — И что же? — Ты не объяснил, с чего я должен тебя слушаться. С того, что ты сам положил на него глаз? И не отрицай, прошу. Я знаю тебя не первый год и не припомню, чтобы ты так смотрел на какого-нибудь омегу, даже на своего милашку Чимина. Конечно, я тебя очень хорошо понимаю. Если уж выбирать между Чимином и Тэхёном… — Чон Хосок выдержал эффектную паузу, наполненную таким чувственным, явным, животным желанием, что у Тэхёна от стыда и возмущения запылали щеки. — Но ты свой выбор уже сделал, женись на Чимине, а божественного Ким Тэхёна оставь мне. — Ты плохо меня понял? Тэхён не твоя собственность и никогда ею не будет. Повелительный, непреклонный тон Чонгука привел Тэхёна в немыслимый трепет, коленки у него ослабли и дрожали, и омега плотно прижался к стене, молясь, чтобы как-нибудь сохранить шаткое равновесие. — И не твоя, — парировал между тем Чон Хосок. — Я и Тэхён — взрослые люди, и у меня к нему самые серьезные намерения. — Неужели? — с нескрываемо презрительной иронией бросил Чонгук. — С каких пор ты говоришь о серьезных намерениях в отношении омеги? Ты же утверждал, что они ни на что не годны, кроме постели. — Тэхён — особенный, — тягуче произнес Чон Хосок. — И, пожалуй, тот, на котором бы я смог жениться. Как громом пораженный, Тэхён живо зажал рукой рот, не будучи уверенным, что сможет сдержать рвущийся изнутри невольный возглас изумления. В голове помутилось, и резкая, невыносимая тошнота вновь подступила к горлу. — Ты не женишься на нем. Никогда, — услышал он ледяной, не терпящий возражений, голос Чонгука. — Что, прости? — с издевательской учтивостью осведомился Чон Хосок. — Ты все прекрасно слышал. — Ты запрещаешь мне, что ли? — Считай, что так. Затаившись, Тэхён изо всех сил вжался в стену, ощущая, как нестерпимо горит лицо и как подкашиваются предательские ноги. Сквозь возросший глухой шум в ушах он различал раздраженный голос Чон Хосока, но не мог разобрать ни единого слова. Хлесткий, сильный озноб колотил его. Легкие у омеги горели, и, как он ни старался дышать полной грудью, воздуха все равно не хватало. Перед глазами все колыхалось и плыло рябью, и, задыхаясь, Тэхён всем нутром чуял, что вот-вот потеряет сознание. Кое-как оторвавшись от стены, он сделал пару неуверенных шагов в попытке добраться до ближайшего кресла или стула и тут же почувствовал, как земля уходит из-под ног, а мир, мутнея и рассыпаясь на части, завертелся вокруг неудержимой, сорвавшейся с тормозов каруселью. В затуманенное сознание его врезался голос Чонгука, громко позвавший его по имени, а затем плотная, беспросветная, тихая темнота прочно окутала его, унося за собой. А через считанные мгновения она бесследно исчезла, и Тэхён, будто пробудившись от долгого и тяжелого сна, вяло и потерянно смотрел в огромные глаза Чонгука, которые были так близко и оттого, казалось, заполняли все пространство. Пристальный взгляд альфы исступленно метался по лицу омеги. — Да что с тобой такое, Тэ? Ты слышишь меня? Мир обретал четкость, наполнялся красками, и Тэхён, натужно переведя дух, неожиданно остро ощутил крепкую неотразимую близость Чонгука. Альфа обхватил его руками за талию, тесно прижимая к себе и не давая упасть. Жгучее тепло его рук и тела, обволакивая, грело Тэхёна, прогоняя внутренний холод и даря чувство покоя и защищенности. — Ты слышишь меня, Тэ? — в голосе его слышалось ничем не прикрытое волнение, а немигающий взгляд расширившихся глаз по-прежнему беспокойно изучал лицо Тэхёна. — Да, — еле ворочая языком, промямлил омега. Опустив глаза, он внезапно обнаружил, что его собственные руки так отчаянно сжали в кулаках ткань на плечах альфы, будто Чонгук был его единственным спасением. Раскаленная кровь кинулась в лицо, и Тэхён, разжав пальцы, обессиленно попытался вывернуться из этих надежных объятий. — Отпусти меня, Чонгук. — И не подумаю, — руки альфы сомкнулись на талии Тэхёна еще крепче, но сила их была не давящей, но мягкой и поддерживающей. — Ты едва на ногах стоишь. — Может, скорую вызвать? Или отвезти Тэхёна в больницу? — раздался совсем рядом голос Чон Хосока. Помрачнев, Чонгук метнул на него непримиримый, сверкнувший сталью взгляд. — Я сам его отвезу. А ты отправляйся на работу. — Но… — Это приказ, — низко рыкнул Чонгук и, с легкостью подхватив Тэхёна на руки, твердой напористой походкой прошествовал через зал кафе к выходу. И нахлынула беспомощность, не имевшая ничего общего с его недавней больной слабостью, Тэхён, внутренне трепеща, млел в его властных объятиях, впитывая приятное тепло его тела. Чуть склонив голову, Чонгук встретил его взгляд, и Тэхён уловил перемену в чертах его красивого лица: они потеплели, взгляд смягчился, и в глубине его глаз вспыхнуло нечто такое, от чего сердце Тэхёна горячо забилось в ответ. Когда альфа бережно усадил его к себе в машину, Тэхён, опомнившись, схватился за рукав его пиджака. — Чонгук! Моя сумка… Альфа коротко кивнул и, грациозно выпрямившись, направился обратно в кафе. Через пару минут он вернулся и, уложив вещи Тэхёна на заднее сиденье, занял место водителя. — Чонгук, не надо в больницу, — запротестовал Тэхён, как только мотор ожил под уверенной рукой альфы и машина плавно тронулась с места, набирая скорость. — Почему? — несокрушимо держа руль, Чонгук бросил на омегу лаконичный, но внимательный взор.  — Мне уже намного лучше. Правда, — с веским ударением произнес Тэхён, надеясь, что слова его звучат достаточно убедительно. — Отвези меня домой, пожалуйста. После продолжительного, напряженного молчания Чонгук нехотя согласился: — Хорошо. Остаток пути прошел в ничем не потревоженной тишине. Тэхён, согревшись, украдкой любовался точеным профилем альфы. Тошнота и удушающая слабость оставили его, рассеявшиеся перед яркой жизненной силой Чонгука. Если бы только он мог остаться в его руках навечно!.. Как ни силился, Тэхён не сумел сдержать невольной, блаженной улыбки при воспоминании о том, что Чонгук вновь назвал его тем самым ласковым имечком. Так, как называл его в те времена, когда они любили друг друга до умопомрачения. Тэхён едва дышал от переполнявших его безудержных чувств. Душа у него заливалась счастливой, лучезарной песней, и всепоглощающая, самозабвенная любовь к альфе была до того пронзительно, невероятно жива в нем, что Тэхёну сейчас не хватало сил и мужества представить свою жизнь без Чонгука. Припарковавшись у дома Тэхёна, альфа заглушил двигатель и испытующе поглядел на бледное, будто озаренное светом лицо омеги, и от этого вдумчивого, жадного взгляда у Тэхёна захватило дух. И подогретое воскресшей надеждой, пламенное желание немедля открыться опалило его. Так много пылких слов неукротимо просились наружу, рвались у него из сердца. Ему чудилось, что он не вытерпит и тотчас же со слезами на глазах кинется Чонгуку на шею и распахнет душу, рассказав все, что молчаливо хранил в себе целых четыре года. Мощь этих неукротимых чувств поразила, напугала и тем самым отрезвила Тэхёна. Безнадежный, темный страх быть отвергнутым закрался в его нутро. Боясь в охватившем его безумии натворить невесть что, Тэхён, не смотря на альфу, едва нашел в себе силы пробормотать стандартные слова благодарности и поспешно выскочил из машины, почти бегом пустившись к дому. Огненный взгляд альфы впивался в его лопатки. Забежав в квартиру и заперевшись на все замки, Тэхён измученно прислонился лбом к прохладной двери и душные, клокочущие слезы, комком подкатившие к горлу, полились по его щекам. Его душа, окрыленная мимолетным счастьем, сейчас погрузилась в пучину отчаяния. Одно лишь осознание, сколь ужасающей стала бы реакция Чонгука на его откровенные слова, сводило его с ума. Этого унижения — предельного уже — ему ни за что не вынести. Когда соленая влага, исчерпавшись, перестала струиться по его лицу, Тэхёна внезапно осенило: а куда подевался Пак Чимин? Неужели он не дождался и ушел непонятно куда без лучшего друга? Даже не взяв свои вещи? А вслед за этими вопросами без ответов, сеявшими тревожную смуту и напряжение, новая пугающая мысль холодным огнем загорелась в его сознании: он забыл свою сумку в машине Чонгука! Тэхён до самого вечера не находил себе места, маясь собственными сомнениями. Его бросало то в жар, то в холод. В смятении он, нервно теребя пальцы, слонялся из угла в угол и, пытаясь быть благоразумным, лихорадочно уговаривал себя не становиться трусом. В сумке находятся все его ценные вещи, помимо ключей от дома, которые он чудом засунул в карман брюк, это, в конце концов, его сумка, и омега имеет полное право забрать ее. Но мучительная боязнь встречи с альфой, которая, парализуя, сотрясала Тэхёна с головы до ног, уничтожающе сметала на своем пути все разумные доводы. Наконец устав от бессмысленных и изматывающих колебаний, Тэхён натужно собрал последнюю волю в кулак и, наскоро приведя себя в порядок, едва ли не силком заставил себя выйти из дома. Величественный особняк семьи Чон остался точно таким же, каким его сохранила память Тэхёна. После того, как его великодушно пропустили через главные ворота, омега прошел по широкой дороге, растерянно созерцая неприступные, как у крепости, стены дома, которые внушали ему необъяснимый трепет. В дверях парадного входа его уже ожидал прямой, как палка, благообразный омега солидного возраста в простом, но безукоризненно чистом и отутюженном костюме горничного. — Здравствуйте, — корректно поздоровался Тэхён, — я… — Джунсу, почему ты держишь гостя на пороге? — из глубины дома к ним летящей походкой приближался богато и элегантно принаряженный Нам Ухён, который, опустив глаза, на ходу застегивал тонкий золотой браслет на запястье. — Это невежливо… Ты?! — увидев Тэхёна, рявкнул он, мгновенно переменившись в лице. Свирепая ненависть искривила его красивые губы в неприятную гримасу. — Как ты посмел явиться в мой дом? — разгневанно ополчился он на Тэхёна, предварительно скупым жестом отпустив неразговорчивого горничного. — Кто тебя вообще впустил? — Это я распорядился, — ответил ему глубокий, безучастный голос. Чонгук возник будто из воздуха, неспешно спускаясь по лестнице. Величавая, хищная грация его движений приковывала к себе взгляд. Альфа был без пиджака, а рукава его белоснежной рубашки небрежно закатаны, открывая вид на сильные мускулистые руки. Тэхён застыл неподвижно, как вкопанный, невольно задержав дыхание и зачарованно разглядывая его во все глаза. На его непроницаемом лице не отражалось ни единой эмоции, но взгляд, твердо остановившийся на Тэхёне, был долгим и пронзительным. Сердце у омеги сладко заныло в груди. — Чонгук! — обернувшись к сыну, задохнулся в негодовании Нам Ухён, но выплеснуться наружу его ярости не дало неожиданное тактичное покашливание. — Надеюсь, я не помешал и прибыл вовремя? — на пороге возвышался видный, импозантный альфа одних лет со старшим омегой или чуть старше. Королевская осанка, опрятно уложенные волосы, дорогой костюм — он производил впечатление обеспеченного и успешно состоявшего в жизни человека. В руках он держал роскошный букет свежих красных роз и не смотрел ни на кого, кроме Нам Ухёна, самым восхищенным взглядом. — Вовремя, Ховон, — отозвался тот милостивой полуулыбкой, предназначенной специально для нового гостя. — Только я должен извиниться, наш ужин, скорее всего, придется перенести… — Пап, — уравновешенно начал Чонгук, — не нужно этого делать. — Я останусь с тобой, Чонгук, — сказал Нам Ухён, и глаза его, сузившиеся от бешеной неприязни, зорко следили за Тэхёном. Чонгук подошел ближе и, притягивая внимание родителя, очень аккуратно, словно хрупкий фарфор, взял его руки в свои, мягко и обезоруживающе смотря на него с высоты своего роста. — Пап, не унижай меня, пожалуйста. Я разберусь сам. — Мне уйти и оставить тебя с этим…этим омегой? — возмущению Нам Ухёна не было предела. Чонгук невозмутимо кивнул: — Да. Отдыхай спокойно. И Ховон-сонбэним. Ты уже и так достаточно мучил его, — благодушно, без всякой злобы упрекнул он его. — Но… — Все будет нормально, уверяю тебя. Прикусив губу, Тэхён стоял, не чуя ног, околдованный той мальчишеской, по-особенному теплой улыбкой Чонгука, обращенной к родителю. Крайне неохотно подчинившись воле сына, Нам Ухён перехватил мечтательный взгляд Тэхёна и стал темнее тучи. Прищуренные глаза его метали молнии. — Не нужно так пялиться на моего сына, — тихо прошипел он Тэхёну в лицо, прежде чем позволил своему спутнику увести себя из дома. Пристыженный, будто его поймали с поличным, омега, стушевавшись, торопливо склонил взор, не осмеливаясь более глядеть на Чонгука. Парадная дверь наглухо закрылась, оставляя их в тишине и уютном полумраке просторного холла, оставляя их наедине.