Благочестивый обман

В бездонной, тяжело замершей, зловещей тишине Тэхён, задыхаясь, всеми фибрами души чувствовал, как последние крупицы мужества стремительно покидают его и слепая паника сводит судорогами все внутри. Под прицелом трех одинаково недоуменных и напряженных взглядов его пробила безудержная дрожь, и холодный пот, стекая липкими струйками, противно защекотал спину. — Что здесь происходит? — первым придя в себя, До Кёнсу выступил вперед и безо всякого страха прямо взглянул в лицо Нам Ухёну, на лбу у которого густыми чернилами была написана почти наивная растерянность — он отнюдь не ожидал и не рассчитывал столкнуться здесь с кем-то еще, кроме Тэхёна. — Вы вообще кто такой? И по какому праву смеете оскорблять моего сына? — Разве правда может считаться оскорблением? — надменно парировал Нам Ухён, перестав выглядеть удивленным. — Какая еще, к черту, правда? — обретя дар речи, мгновенно вскипел гневом Бён Бэкхён. — Все это звучит как бред! Вы что, уверены, будто за спиной моего сына Чонгук закрутил роман с… с Тэхёном? — Не думаю, что разумно назвать романом, — ядовито бросил Нам Ухён, — тот факт, что этот расчетливый омега просто соблазнил моего сына. Старшие омеги, взорвавшись, заголосили одновременно, с идентичным, полным праведного гнева, напором: — Да это невозможно! Я знаю Тэхёна с самого рождения, он для меня как родной, он бы никогда… — Довольно! Я не намерен терпеть эти обвинения в адрес моего ребенка. Покиньте мой дом! — потребовал До Кёнсу твердым, не допускающим возражений, тоном. — Сейчас же! — Вы хоть догадываетесь, кто я такой? — свысока взирал на него Нам Ухён. — Догадываюсь, — сурово отрезал папа Тэхёна, нисколько не взволнованный этим демонстративным чванливым презрением. — Потерявший стыд человек, который явился в чужой дом со своими необоснованными обвинениями. — Вам действительно лучше уйти, — помрачнев, вторил ему Бён Бэкхён. — Я был о вас лучшего мнения, господин Нам. — Да как вы смеете, — возмутился тот, расширив наполненные холодной яростью глаза. — Тэтэ, — Чимин, до сих пор не проронивший ни слова, подал голос, тоненький, задушенный и дрожащий: — Это что, все правда? Ты с Чонгуком…? Тэхён окаменел в страшном смятении, не имея сил лгать или признаться. Он тяжело сглотнул, губы онемели, язык словно присох к небу, и омега не мог выдавить из себя ни звука. Восприняв его беззащитное молчание как согласие, Чимин резко изменился до неузнаваемости. Темный нездоровый румянец агрессивно обагрил его щеки, и потерянность, ярким оттиском начертанная на его лице, сменилась приливом чудовищной ярости. Глаза его налились кровью и горели, как раскаленные угли. Остервенелое бешенство до того ужасающе перекосило черты лица Чимина, что в какой-то момент Тэхён почти перестал его узнавать, словно это всепожирающее неукротимое чувство целиком и полностью поглотило его, не оставив ничего от прежнего Чимина. Не моргая, он пронзал Тэхёна мутным, испепеляющим взглядом, и его жутко колотило, как в лихорадке. — Ах ты тварь! — визгливо заверещал он и, жаждущий отмщения, набросился было с кулаками на друга, но Бён Бэкхён ловко перехватил его на полпути. Чимин буйно, судорожно забарахтался в его руках, стараясь высвободиться, но папа держал его крепко, с небывалой силой, скрывающейся за его хрупкой внешностью. Не веря тому, что видел, Тэхён, содрогаясь всем телом, чувствовал себя так, словно его ударили наотмашь. — Шлюха! — вопя, продолжал истошно изрыгать из себя ругательства Чимин, не оставляя яростных попыток вырваться на свободу. Старшие омеги, потрясенные, уставились на него со смесью невообразимого изумления и ужаса. До Кёнсу побелел, как снег. — Я же тебя лучшим другом считал, а ты за моей спиной прямо перед свадьбой залез в постель к моему жениху! Ты все у меня отнял! Ненавижу тебя! Тэхён невольно отшатнулся, напуганный и оглушенный той животной, непримиримой ненавистью, хлеставшей из друга, как вода из сорванного крана. Неожиданно по некрасиво искривленному от злобы лицу Чимина пробежала новая судорога, и из глаз у него крупными каплями покатились слезы. — Пап, — рыдающе заскулил он, обессиленно обмякнув в руках родителя, — я же все видел. Видел! Видел, как они смотрят друг на друга… И Чонгук переменился… Все… все началось именно тогда, когда приехал он! — Чимин ткнул в Тэхёна пальцем сильно дрожащей руки. — По своей тупости я все убеждал себя, что мне кажется, что мой Тэхён никогда так со мной не поступит. Какой же я идиот! Сквозь неиссякаемые рыдания Чимин вперил в друга болезненный, обвиняющий взгляд: — Что я тебе сделал, Ким Тэхён? За что ты так со мной? — Успокойся, Чимин. Все совсем не так. Давай спокойно поговорим, — собрав в кулак остатки сил, постарался образумить друга Тэхён, шагнув к нему. — Не подходи ко мне! — на пределе легких заорал Чимин не своим голосом. — Ты мне омерзителен, предатель! Ты — гадкий лицемер, еще смел читать мне мораль, обвинял меня в связи с Мином, когда сам вовсю кувыркался с Чонгуком! — Да прекрати ты! — не сдержавшись, прикрикнул на него Тэхён, взбешенный этим градом оскорблений. — Успокойся наконец. Ты должен меня выслушать… — Ну и как он в постели? Хорош? — не внимая ни единому его слову, криво, развязно усмехнулся Чимин. — Весело тебе, наверно, было, когда я тебе рассказывал о том, как я… — он оборвал себя на полуслове и заревел в голос, забившись в истерике. — Пап, за что они так со мной все? Сначала Юнги, а теперь… — последние слова его затерялись в новом приступе надрывного, жалобного воя. — Тише. Папа рядом, детка, папа с тобой, — обнимая, ласково утешал его Бён Бэкхён. — Идем, милый, поедем домой, — поспешно уводя громко плачущего сына, он бросил на Тэхёна пылающий холодом взгляд, будто ножом полоснувший по сердцу омеги. Нам Ухён, не говоря ни слова, бесшумно ретировался вслед за ними. До Кёнсу грузно и изможденно опустился на стул в прихожей, словно смертельно больной человек; усталое, увядшее лицо его приобрело пепельно-серый оттенок, губы вытянулись в тонкую белую нить. — Я от тебя такого не ожидал, Тэхён… — Папа! — с болью воскликнул он и, упав на колени рядом, отчаянно схватился за его руки в томительной безотчетной надежде, что его обнимут и подарят долгожданное утешение. Но папа, глядя в одну точку остекленевшим взглядом, сидел неподвижно, точно фигура из мрамора, и сердце у Тэхёна, тягостно сжавшись, упало в морозную, темную пустоту. — Так поступить с лучшим другом… Как ошпаренный, Тэхён вскочил на ноги и бегом кинулся в свою спальню. Оставшись один, он дал волю слезам. Он плакал навзрыд, плакал и плакал до тех пор, пока воспаленные глаза не заломило от боли. Кошмарное предчувствие сдавливало его сердце, пронизывало холодным ознобом, предчувствие, каких устрашающих размеров вскоре достигнет разразившийся скандал. Теперь все считали его продажным презренным омегой, предавшим друга и соблазнившим его жениха! Навалилась тяжелая, приторная тошнота, и, силясь побороть ее, Тэхён зажмурился и заставил себя сделать несколько глубоких вдохов. Стоило ему закрыть глаза, как перед мысленным взором отчетливо всплыло искаженное в зловещей, дикой гримасе ненависти лицо Чимина, и кровь мгновенно оледенела в жилах. Тэхён застонал и обхватил себя руками, не в силах справиться с сотрясавшей его тело холодной дрожью. Все внутри у него мутилось, переворачивалось и надрывалось, и он, захлебываясь, медленно умирал от гибельного, цепенящего страха, что снедал его при неминуемом приближении разверзнувшейся перед ним бездны ужаса, отчаяния, презрения и позора. Что теперь будет со всеми ними? Что будет с ним? Тэхён не знал, сколько он пролежал, сжав веки и не шелохнувшись, пролежал безжизненно на мокрой от слез подушке; и поначалу протяжный скрип, разрушивший безмолвную, отрешенную тишину в комнате, показался ему звуком из чужой, ненастоящей реальности. Распахнув глаза, он обернулся так резко, что мерзкая тошнота, растревоженная, зашевелилась в животе сильнее, подплывая вверх; но встретившись взглядом с папой, тихо вошедшим в комнату, Тэхён забыл о своем немощном состоянии. — Тэхён-а, — родной голос, звучавший музыкой у него в ушах, снова стал теплым и мягким, — давай поговорим? Все так накинулись на тебя, слова тебе не дали сказать. Даже если ты и поступил так, как все считают, я верю, что у тебя была причина. Веская причина. Расскажи мне все, детка. Я пойму тебя. И не оставлю. — Папа, — облегченно выдохнул он, и глаза его наполнились слезами благодарности и обожания. Несмотря на душившие его мучения, внутри расцвело, согревая его охолодевшую душу, ласковое, беззаветное чувство абсолютной защищенности, словно папа был способен оградить его от любых бед на свете. — Это я виноват, — с грустью улыбнулся До Кёнсу, и его рука нежно коснулась щеки Тэхёна. — Я выписался и не сказал тебе, чтобы сделать сюрприз. Бэкхён предложил подвезти меня, а Чимин очень хотел увидеть тебя. Если бы я не согласился и поехал один, ничего бы этого не было. — Ты ни в чем не виноват, папа! — горячо запротестовал Тэхён, накрыв его руку своей ладонью и плотнее прижимая ее к щеке. — Так что произошло, Тэхён-а? — Я бы тоже хотел это знать, — в дверном проеме внезапно выросла высокая темная фигура отца. — Чонин! — радостно провозгласил До Кёнсу, но радость его молниеносно потухла, едва он почувствовал то взрывоопасное, неизмеримое напряжение, волнами идущее от альфы. Ощутив то же самое, Тэхён, глядя на отца круглыми глазами, в бессознательном испуге съежился и почти сжался в комок. — Ты приехал… — На выходные, — мрачное лицо альфы просветлело при взгляде на истинную пару. — Ты уже выписался окончательно, Кёнсу? — Да. — Хорошо, — выразительные черты отца вновь ожесточились, не предвещая ничего хорошего. — А теперь оставь нас с Тэхёном одних. Есть разговор. О том, как он навлек позор на нашу семью. — Ты… откуда ты знаешь? — обескураженно ахнул старший омега. — На улице я встретил Чанёля, который мчался домой и даже разговаривать со мной толком не пожелал, — сухо поведал Ким Чонин. — Но сказать, почему, — сказал. — Мы как раз собирались с Тэхёном все обсудить, — произнес До Кёнсу мирным, приправленным деловой ноткой, тоном, выжидательно, с долей опаски поглядывая на своего мужа. — Для начала я сам поговорю с ним. Один на один. — Почему нельзя говорить при мне? — заартачился старший омега. Ким Чонин из-под сурово сдвинутых бровей метнул в его сторону неумолимый, искрящийся сдержанным нетерпением, взгляд. — Я так решил. Ты можешь хотя бы раз в жизни мне не перечить? — Но… — Кёнсу, не заставляй меня использовать нашу связь, чтобы заставить тебя выйти отсюда. От неожиданности и ошеломления Тэхён, оторопев, вытаращил глаза. Все мысли, владевшие им еще мгновение назад, куда-то испарились, кроме одной: узы, сплотившие родителей в единое целое, были куда более сильные, нерасторжимые и священные, чем он мог себе представить. Феномен инстинктивного подчинения был редчайшим и почти недоказанным наукой явлением. Способность приказывать и подчиняться на уровне духовном, на уровне чистой истинности была не изучена, вызывала вопросы и казалась попросту невероятной. По некоторым старинным легендам, связь, достигшая такого уровня, могла служить спасением даже от смерти. Всю свою жизнь Тэхён знал и видел, что его родители связаны совершенно особенной, космической магией, неподвластной ничему в мире, но не мог и предположить, что они на самом деле обладают подобным даром. Недовольно нахмурившись, До Кёнсу наградил альфу красноречивым, тяжелым взором и чинным шагом покинул комнату. Ким Чонин перевел давящий взгляд на сына. Тэхён задрожал от страха, ледяными когтями вонзившегося ему в сердце; и чем дольше отец смотрел на него, громя и порицая, тем труднее приходилось ему противостоять трусливому желанию немедля забиться в угол. — Я разочарован, Тэхён, — черство припечатал Ким Чонин. Он не кричал и не повышал голоса, но под этим внешним хладнокровием угадывалась грозная, неуемная ярость, готовая сокрушить и снести все на своем пути. — Крайне разочарован. — Отец, пожалуйста, дай мне сказать… — чувствуя, как слезы обиды нестерпимо щиплют глаза, взмолился было Тэхён, но тот не стал его слушать: — Мы разве с папой так тебя воспитывали? В кого ты превратился? — Отец! — надломленным голосом выдохнул Тэхён, уязвленный и раненный в самое сердце этими горькими упреками, теряя даже слабый отблеск надежды. — Ты вообще хотя бы осознаешь, что опозорил нас всех? Как мне теперь всем в глаза смотреть, зная, что ты сделал? — без всякой пощады, жестко стегал его словами отец. И каждое слово обрушивалось, точно приговор, свистящим хлыстом проходилось по струнам и без того растерзанной в клочья души Тэхёна. Кислый, твердый комок в горле мешал ему говорить. — Я просил тебя заботиться о папе, больше ничего, а ты что? — прогремел Ким Чонин, и в тоне явственно проступила вся бешеная, внушительная сила его гнева. — Ты прекрасно знаешь, в каком он состоянии, и ты ничего не сделал, только добавил ему нового стресса. — Это не так! — не выдержал Тэхён, невольно повысив голос, задрожавший от боли и унижения. — Сбавь тон, — резко распорядился отец и словно окатил его холодной водой. — Я не потерплю к себе такого неуважения, — объявил он и не, меняя тона, добавил: — Лучше бы ты вообще не возвращался. Тэхён пошатнулся, будто его ударили плетью, и едва удержался на ногах; кровь отрывистым всплеском отлила от лица. Тошнота вновь подкатила к горлу, и омега интуитивно зажал рот рукой, взирая на отца с невыразимым ужасом и сходя с ума от боли, неистово овладевшей, казалось, каждой клеточкой его тела. Последние слова отца, как плевок в душу, стали той роковой каплей, переполнившей чашу терпения Тэхёна, и он, не в состоянии изгнать их из мыслей, следуя порыву своих взъерошенных чувств, ринулся прочь из комнаты и из этого дома. Схватив по пути свою сумку, он что есть духу, без оглядки выбежал за порог, не услышав разнесшийся за спиной шум и истеричный вскрик папы: — Чонин, что ты сделал?! Почти оглохнув от стоявшего в ушах гула, Тэхён скатился по лестнице, едва не переворачиваясь через голову, и опрометью вылетел на улицу. Укрывшись в сквере, он забился к самой дальней скамейке и, рухнув, как подкошенный, с грохотом свалился на нее. Исступленные, раздирающие рыдания вновь захлестнули его. Сердце разрывалось от горя, и Тэхён выл в голос, громко, натужно всхлипывая, корчась в судорогах разлитой внутри, обжигающей боли. Горькое, как полынь, осознание, что родной человек так жестоко отворачивался от него, было хуже самой мучительной смерти. Вечерняя отрезвляющая прохлада коснулась обнаженной кожи его рук — убегая из дома, он и не подумал взять кофту или куртку. Тэхён поежился, рассеянно оглядываясь. Голова его раскалывалась, смятенные мысли путались, переплетались, перескакивали через друг друга, и Тэхён, потерянный в этом сумасшедшем круговороте, совершенно не знал, что ему делать, как жить дальше. Господи, да ему даже сейчас некуда пойти, негде переночевать! И тут он вспомнил о своем друге-альфе, который с самого детства всегда защищал их с Чимином, и вялый росток надежды пробился в глубине его иссушенной горестями души. Несколько воодушевленный, Тэхён с лихорадочной поспешностью трясущейся рукой набрал знакомый номер и, затаив дыхание, стал ждать ответа. — Ки… — когда послышался щелчок, Тэхён начал говорить быстро и обрадованно, но голос его сразу сбился. — Я сейчас у Чимина. Поговорим позже, — холодновато отвесил Ю Кихён и сбросил вызов. Задохнувшись от нового приступа беспросветной боли, Тэхён с диким воем разразился слезами. Все от него отвернулись, все! — Тэхён? — неожиданно позвал его чей-то вкрадчивый голос. Омега нерешительно вскинул голову и в то же мгновение помертвел от ужаса. Перед ним, подобно темному великану, возвышался Чон Хосок, и его черные неулыбчивые глаза пристально разглядывали залитое соленой влагой лицо Тэхёна. Только не это! Ему не под силу было сейчас видеть этого беспардонного человека, терпеть его выходки; и вне себя от отчаяния, Тэхён, как ужаленный, одним прыжком подхватился со скамейки. Но не успел он совершить и пары шагов, как опасно зашатался, сраженный удушающим приливом дурноты. Он слабо попытался глотнуть побольше воздуха, но не смог, в глазах помутнело, подогнувшиеся ноги перестали держать его. И сгустившаяся вокруг немая, кромешная темнота цепко обхватила его, погружая глубоко-глубоко в себя. Пробуждение было долгим, муторным и невероятно тревожным. Тэхён будто просыпался после затяжного, тяжелого сна. Яркий свет резанул глаза, и омега плотно зажмурил опухшие веки. Голова, налитая чугунной тяжестью, разламывалась от тупой боли. Тэхён чувствовал сухость и острое жжение во рту. Странное леденящее онемение, сковывавшее все его мышцы, не отступало. Осторожно приоткрыв глаза и тут же их сощурив, Тэхён заторможенно поводил взглядом по ослепительно белому потолку, силясь уразуметь, где он очутился. Сквозь шум в ушах он различал тихий шум и какие-то неясные движения. Постаравшись одолеть головокружение и сильнейшую слабость во всем теле, Тэхён с трудом приподнял голову и смог осмотреться. Он находился в небольшой больничной палате, освещенной холодным светом флуоресцентных ламп. Чуть поодаль стояли двое омег в белоснежных халатах. Один из них, смугленький и низенький, почтительно склонив голову, передал своему коллеге какую-то бумагу и, торопливо перебирая ногами, удалился. Второй, оставшийся стоять на месте, профессиональным взглядом пробежался по документу и, словно почувствовав изучающее внимание Тэхёна, оторвался от созерцания написанного. — Как самочувствие, господин Ким? — мягко осведомился доктор, подходя ближе. Алебастровая кожа, завораживающая стать, густые блестящие волосы и идеально вылепленные, утонченные черты лица — вылитая модель или звезда большой сцены. Таких красивых омег Тэхён еще не видел. На изящном безымянном пальце поблескивало тоненькое обручальное кольцо. — Меня зовут Ким Сокджин, я — ваш врач. Его теплая рука легла на запястье Тэхёна, без нажима ощупывая пульс, а после доктор Ким деловито проверил пузатый флакон капельницы, трубка от которой, извиваясь, вливала в кровь Тэхёна прозрачную жидкость. Обнаружив украшавшую его локоть иглу, Тэхён вздрогнул. — Что… что это? — проскрежетал он голосом, который не узнавал. — Всего лишь физраствор с витаминами и глюкозой, — успокаивающе заверил его доктор Ким. — У вас резко снизился уровень сахара в крови. Сейчас мы это поправим. Но вообще я настоятельно рекомендую вам себя беречь и избегать любых стрессов. В вашем положении это недопустимо. — В моем положении? — повторил Тэхён, уже одержимый туманной беспокойной тревогой. — Вы беременны. Срок очень маленький, и вы разумеется, еще не знали, — ободряюще улыбнулся Ким Сокджин. — Это точно? — поперхнувшись, сдавленно прохрипел Тэхён, едва не зажмурившись от той отчаянной болезненной силы, с которой все внутри у него затрепыхалось, как только смысл слов, озвученных доктором, дошел до него. — Абсолютно. Анализ крови не ошибается, — сверился с бумагами доктор Ким. — Ну что ж, сейчас я вынужден вас оставить. После капельницы я еще раз вас осмотрю, но скорее всего, вы сможете поехать домой. А пока ваш альфа может побыть с вами. — Мой альфа? — переспросил Тэхён, удивленно заморгав. — Да. Он привез вас. Сидит в коридоре, переживает. У меня самого точно такой же, — благодушная теплая улыбка обозначилась на губах доктора, а затем он развернулся с очевидным намерением покинуть палату. — Я скажу ему, что он может войти. Тэхён раскрыл было рот, чтобы возразить, но не успел: доктор Ким уже вышел в коридор, и спустя полминуты в дверях возник Чон Хосок. Он казался живым воплощением совершенного, незыблемого спокойствия в своем щегольском, сизо-сером, без единой складочки костюме-тройке, с безупречно зачесанными назад волосами, но в его внимательном, ненасытном взгляде, которым он исследовал лицо Тэхёна, мелькнуло беспокойство. Тэхён отодвинулся как можно дальше, на самый краешек кровати и вжался в подушки, не зная, чего ожидать от этого неуступчивого, циничного альфы. — Как ты себя чувствуешь? — предупредительно спросил Чон Хосок, приблизившись. — Нормально, — односложно ответил Тэхён, бдительно следя за каждым его движением. — Ни о чем не беспокойся. После капельницы я отвезу тебя домой. Упоминание о доме щемящей болью отозвалось в душе Тэхёна, и он, стиснув зубы, прикрыл глаза в жалкой попытке задавить внутри бурливые, стеснившие грудь, рыдания. — Или отвезу, куда скажешь. — Мне некуда пойти, — опрометчиво вырвалось у Тэхёна, и он тут же прикусил язык, мучительно жалея о своих необдуманных действиях. Хосок по-прежнему излучал эпическое спокойствие и невозмутимость — на лице его не дрогнул ни один мускул. — Тогда поедем ко мне, — легко произнес он таким тоном, словно то, что он предлагал, было обычным и само собой разумеющимся делом. Тэхён уставился на него, не веря своим ушам. — К вам? — Я же не могу бросить тебя на улице, — Хосок одарил его мягкой, утешающей улыбкой. — Почему нет? — вызывающе бросил Тэхён, озадаченный и сбитый с толку непривычным поведением этого альфы. — Ты мне небезразличен, — с жаром возвестил Чон Хосок, смотря на Тэхёна прямо и открыто, и этот откровенный, пронзительный взгляд вкупе с неожиданным признанием привели омегу в неописуемое замешательство, заставив покрыться сочным румянцем до корней волос. — Знаю, что поначалу я вел себя с тобой несколько резковато, и ты можешь не верить мне. Но я не могу бросить тебя. Тем более, когда ты находишься в положении… — Вы знаете? — дернувшись, в ужасе прошептал Тэхён. — Доктор Ким рассказал мне, посчитав, что я — твой альфа. И у меня не возникло желания его разубеждать, — обаятельно заулыбался Чон Хосок. Хмурясь, Тэхён опасливо сдвинулся в сторону, еще дальше, рискуя скатиться с кровати на пол. — И я очень хочу тебе помочь. — Помочь? — насторожился Тэхён, скептически выгнув брови. — Это ведь ребенок Чонгука? — альфий взгляд скользнул ниже, остановился точно в том месте, где белое одеяло покрывало совсем незаметный живот омеги, и в самой глубине этих темных хищных глаз вспыхнул какой-то непонятный блеск. — Он заберет его у тебя. Ты носишь наследника семьи Чон. — Зачем вы мне это говорите? — упавшим, полным боли, голосом пролепетал Тэхён. Чон Хосок вновь без обиняков посмотрел ему прямо в глаза.  — Я уже говорил. Я хочу тебе помочь, — неоспоримо, веско заявил он и, не дождавшись ответа от омеги, договорил: — Когда у меня будут законные права на тебя и ребенка, никто не посмеет тебя обидеть. — Что вы вообще имеете в виду? — едва слышно выжал из себя Тэхён, уже встревоженно предчувствуя, какими будут его следующие слова. Удерживая его во власти своего горящего взора, как в железных цепях, Чон Хосок, не колеблясь, возвестил самым серьезным и величественным тоном: — Я предлагаю тебе стать моим мужем.