Благочестивый обман

Точно обухом по голове ударенный, Тэхён, лишившись дара речи, потрясенно таращился прямо в лицо Нам Ухёну. Оглушительное ошеломление его было столь велико, что на какое-то время он и думать забыл о своем нездоровом, сбивающем с ног бессилии. — Сделаешь аборт, — продолжал зверски давить Нам Ухён, — а после я распоряжусь, чтобы в справке написали, что у тебя случился выкидыш. Тогда у Чонгука не возникнет никаких вопросов. Тэхён обомлел, приведенный в невыразимый ужас той хладнокровной и безумной жестокостью, с которой Нам Ухён был готов отнестись к своему родному сыну. Тэхёна словно окатило морозом с головы до ног, и он, дрожа, весь внутренне съежился, неспособный переломить колючий холод, стремительно разливающийся внутри. Призвав на помощь остатки своего самообладания, Тэхён постарался произнести как можно тверже и увереннее: — Вы и с собственным сыном собираетесь так поступить? — Я забочусь о собственном сыне, — в самой резкой форме отрубил Нам Ухён, едва ли смущенный слабым выпадом Тэхёна. — И, если мне придется оградить Чонгука от тебя даже таким бесчеловечным способом, будь уверен, я это сделаю. Как ни странно, вместо испуга Тэхён ощутил исступленную, молниеносно разгорающуюся злость, и именно она придала ему сил: он степенно поднялся на ноги, выпрямившись и заставив Нам Ухёна отступить на пару шагов назад. — Я не дам вам убить моего ребенка, — наотрез отбрил Тэхён, накрыв почти онемевшей ладонью живот и глядя в глаза Нам Ухёну мужественно, без намека на страх. — Ни за что. В одно мгновение в распахнувшихся глазах папы Чонгука сверкнули крохотные отблески невольного уважения, но уже через секунду от взора его веяло прежним высокомерным холодом. — Ни за что? — изогнул губы в насмешливой ухмылке Нам Ухён. — А за те деньги, что я тебе предложил? — Вы даже хуже, чем ваш муж, — с горечью поморщился Тэхён. — Что?! — визгливо рявкнул старший омега. Белоснежное лицо его пошло некрасивыми бордовыми пятнами, на висках пугающе вздулись готовые лопнуть, маленькие, синеватые венки. — Да как ты смеешь, дрянь? — напрочь забывшись, он поднял руку и замахнулся в стремлении залепить Тэхёну увесистую оплеуху, но не успел осуществить задуманное, остановленный веским, решительным голосом Чонгука: — Что здесь происходит? Альфа вошел в комнату твердой и уверенной походкой, пересек огромное пространство и, подходя к омегам, уже держал их во власти своего строгого, всепроникающего взгляда, от которого, казалось, не могло ускользнуть ничто. — Чонгук! — круто повернулся к сыну Нам Ухён, за один миг перевоплотившись в оскорбленного всеми и вся праведника. — Я не намерен это терпеть! Я хочу, чтобы ты сейчас же выгнал этого… Тэхён зажмурился, в ужасе ощущая, как резко разросшийся, муторный тяжелый жар захлестнул его всего, с головой. Колени его дрогнули, горло стянула нестерпимая, тошнотворная судорога. С мученическим стоном прижав руку ко рту, Тэхён впопыхах сорвался с места и вихрем, семимильными шагами помчался в ванную, по пути ненароком задев Нам Ухёна плечом. — Осторожнее! — возмущенно крикнул ему вслед старший омега. Захлопывая за собой дверь в ванную, Тэхён уловил чересчур громкий возглас Нам Ухёна, очевидно, адресованный Чонгуку: — Куда ты собрался? Это всего-навсего токсикоз… Тэхён упал на колени, мир перед глазами качался, меркнул и расплывался; все его существо разрывала жгучая тошнота, и, закруженный в этом бурлящем, томительном водовороте, омега перестал чувствовать что-либо иное. Когда тягостная пытка подошла к концу, Тэхён не без труда поднялся с колен и, прежде чем открыть кран с холодной водой, он различил тихие, заглушенные дверью, голоса Чонгука и его папы: — Я требую! Чонгук, я просто требую, чтобы ты сейчас же выгнал этого омегу из нашего дома! Он смеет оскорблять меня! — Пап, тебе не нужно ни о чем беспокоиться. Я со всем разберусь. Почти вывернув кран, Тэхён рваным движением ополоснул ледяной водой свое покрытое испариной лицо. Умывание подействовало отрезвляюще, и омега почувствовал, как ему стало гораздо легче. Вытерев мокрое лицо пушистым полотенцем, Тэхён плотнее запахнул ворот халата и перевязал ослабевший узел пояса. Зеркальное отражение явственно демонстрировало его лихорадочно блестевшие глаза и порозовевшие щеки. Когда собравшись с духом и отперев замок, Тэхён вышел из ванной; в комнате оставался только Чонгук, а его папы и след простыл. Альфа ждал омегу, стоя у окна в спокойной, почти величественной позе. Но под этой напускной безмятежностью легко угадывалось неимоверное, крепко обузданное нетерпение, а во взгляде, которым он за доли секунды пристально изучил заалевшее лицо Тэхёна, сквозили искорки беспокойства. Омега исподлобья поглядел на него в ответ, и крайне неприятное и болезненное понимание, что альфу волнует лишь ребенок, зародило в душе Тэхёна вспышку глухого, сварливого раздражения. — Тебе лучше? — ровно осведомился Чонгук. И этот сдержанный, приличествующий случаю вопрос разозлил Тэхёна еще сильнее. Муки ущемленного самолюбия и досада, тяжело заворочавшаяся в груди, побуждали его не принимать никакого участия от альфы и немедленно, что есть сил обороняться. — Гораздо, — ехидно осклабился Тэхён, вздернув подбородок. — Так что тебе лучше поспешить успокоить своего папу. Чонгук ожесточенно стиснул зубы, лицо его мгновенно застыло. — Я очень терпелив, Тэхён, — зловеще предупредил его альфа, — но мое терпение на исходе. — Что тебя опять не устраивает, Чонгук? — протянул Тэхён, попытавшись придать своему лицу выражение легкой скуки. — Ты живешь в моем доме, — непреклонно, с нажимом напомнил альфа, сузив глаза, — поэтому будь добр, проявляй уважение к хозяину этого дома, моему папе. — Ты забываешь, — отпарировал Тэхён, — что я не по своей воле тут нахожусь. Это ты насильно приволок меня в свой дом. А я готов уехать прямо сейчас. — Не передергивай. Ты должен уважать моего папу. И это не обсуждается. — Уважать человека, который предложил мне деньги за аборт? — не вытерпев, ляпнул Тэхён и тут же в страхе осекся, видя, каким темным, чудовищным гневом осветилось красивое лицо альфы. — Это уже переходит все границы, — зарычал он, неизбежно наступая на Тэхёна. — Я не позволю тебе наговаривать на моего папу. Чонгук остановился точно на расстоянии вытянутой руки, безудержно давя на омегу с высоты своего роста. Его свинцовый, бешено громящий взгляд выжигал из Тэхёна последние крупицы воли, и ему стоило невообразимых усилий не сойти с места и дать отпор Чонгуку. — Ты совсем не знаешь своих родителей. Чонгук нетерпеливым жестом отмел все его возражения. — Мне надоели твои выдумки, Тэхён! Еще одно слово против моего отца или папы… — И что? — кое-как расхрабрившись, вызывающе, с горькой усмешкой вскинулся Тэхён. — Ударишь меня? Так давай. Только не забывай, что я ношу твоего ребенка. Чонгук шагнул ближе, нависая над омегой мрачной грозной скалой. Глаза его, буравя Тэхёна, потемнели до угрожающей, непроглядной черноты. — Сейчас я спущу тебе это с рук, — один лишь звук его низкого, хлесткого голоса будто бы вытряхивал из омеги всю душу, хотя Чонгук не коснулся его даже пальцем. — Но если ты думаешь, что сможешь безнаказанно говорить все, что тебе вздумается, о моих родителях, то ты глубоко заблуждаешься. Насмерть перепуганный, Тэхён неуклюже отшатнулся. Непреложная, ослепительная сила этой угрозы крепко сковала ему язык. — Собирайся, — холодно бросил ему напоследок Чонгук, направляясь к двери. — Доктор не может ждать тебя вечно. В прохладном салоне машины, на полной скорости увозящей Тэхёна в клинику, царила незыблемая, гробовая тишина. Нам Ухён, горделиво восседающий рядом с водителем-молчуном, плотно сжимал губы и, излишне внимательно созерцая проплывающий за окном пейзаж, манерно обнаруживал свое глубочайшее пренебрежение присутствием Тэхёна. Положение дел осталось прежним и по приезде в больницу. В главном холле их уже ожидал, вежливо улыбаясь, знакомый Тэхёну доктор, Ким Сокджин. В руках он изящно держал несколько папок, безукоризненная кипенная белизна его больничного халата резала Тэхёну глаза. — Здравствуйте, господин Нам! — поприветствовал его Ким Сокджин, кланяясь с искренним почтением. — Как ваше здоровье? — Благодарю, неплохо, — отвесил тот скуповатый, царственный кивок. — Вот ваш пациент, Сокджин, — бесстрастно произнес Нам Ухён с таким видом, будто никакого пациента и вовсе не существовало. — И я напоминаю, что, конечно, мы рассчитываем на полную конфиденциальность. — Безусловно. Можете об этом не волноваться, — и переведя взгляд на Тэхёна, доктор Ким с учтивой мягкостью предложил: — Пойдемте, господин Ким. Если он и был удивлен, увидев Тэхёна в качестве своего особенного пациента, которого ему поручили Чон Чонгук и Нам Ухён, то своего удивления он никаким образом не выказал. Ким Сокджин, занимавший должность заместителя главного врача, заботливо сопровождал его на все осмотры и анализы. После окончания всех процедур, доктор Ким вывел его обратно к Нам Ухёну, который откровенно считал минуты до их возвращения, и, прощаясь, с улыбкой дал омеге совет не пропускать ни одного визита к врачу. Тэхён едва нашел в себе силы вымучить ответную улыбку. Обратная дорога прошла под сенью того же деланного, презрительного безмолвия, и как только они подъехали к особняку Чонгука, Тэхён стрелой вылетел из машины и, не чуя под собой ног, почти бегом пустился в свою комнату. Остаток дня он, словно сидя на раскаленных углях, провел в тщетных раздумьях о побеге и тяжком, изматывающем ожидании, когда к нему пожалует Чонгук или его папа со своим неисчерпаемым набором издевок и оскорблений, но дождался лишь того, что ближе к вечеру в дверь очень робко и скромно поскреблись. Обернувшись, Тэхён уставился на плавно вплывшего за порог горничного. — Сегодня вы ужинаете внизу, с хозяевами. Так сказал господин Чон. — Понятно, — кисло усмехнулся Тэхён и со вздохом взялся за большие пакеты, тоскливо ожидавшие своей участи именно на том месте, куда их водрузили утром. Переворошив целую груду одежды, обуви и косметики и убедившись — пусть в этом и не было нужды, — что все абсолютное новое, неношеное и очень дорогое, он выбрал классический костюм с серебристым отливом и полупрозрачную блузку с громоздким, вычурным воротником. Сияющее серебро костюма напоминало о начищенных рыцарских доспехах. Да, Тэхён облачался для очередного сражения. Стараясь держать спину прямо, омега спустился по лестнице, прошествовал к дверям столовой и уже коснулся пальцами дверной ручки, как пышущий недовольством голос Нам Ухёна, находящего в глубине помещения, заставил его намертво примерзнуть ногами к полу. — Я не желаю, чтобы этот омега ел с нами за одним столом. Более чем достаточно и того, что он живет в нашем доме. — Пап, Тэхён все-таки не пленник, — невозмутимо отвечал ему Чонгук. — Я не хочу запирать его в одной комнате. А тебе он больше не скажет ни слова, я об этом позаботился. — С чего вдруг ему столько внимания? Может, ты вообще снимешь ему квартиру на окраине и пускай живет себе подальше от нас! — Он должен быть у меня на виду, — неотступно стоял на своем Чонгук. Лицо у Тэхёна жарко вспыхнуло. — Зачем? — Так нужно. — Хорошо, — отступил Нам Ухён, нехотя признавая свое поражение. — Лучше расскажи мне, как у тебя дела с Чимином? Тэхёна затрясло, словно в лихорадке, при звуке имени некогда лучшего друга. — Нечего рассказывать, — равнодушно сказал Чонгук. — Как это нечего рассказывать? — вознегодовал Нам Ухён. — Ты что, не ездил к нему? У вас был еще разговор? — Нет. — Чонгук! — укоризненно воскликнул его папа. — Я тебя не понимаю! Почему ты ничего не делаешь? Упустить такого прекрасного омегу из-за этого твоего истинного, которого тебе подсунула природа! Ты должен жениться на Чимине. — Не думаю, что это возможно, — сухо резюмировал альфа. — В данной ситуации. — Ты ни в чем не виноват, Чонгук! — с жаром увещевал его Нам Ухён. — Я должен нести ответственность, как альфа. — Какую еще ответственность? — боевито разорялся старший омега. — Ответственность за то, что этот омега просто-напросто ловко расставил свои сети, в которые ты угодил?.. — Пап, — отрывисто прервал его Чонгук, начиная терять терпение, — я, кажется, уже объяснял тебе все. — Ты его просто выгораживаешь. Тэхён плотно сожмурил сухие, горящие веки, насилу переводя учащенное, неровное дыхание. Обезумевшее сердце его рывком подпрыгнуло и заколотилось в странном, пылком смятении. — Я сегодня сам пообщался с Чимином, — вновь заговорил Нам Ухён, изливая подкупающую нежность. — Объяснил ему всю ситуацию. Рассказал, кто его друг на самом деле. И, по-моему, он все понял. Он хороший, умный мальчик. Я смогу убедить его не отказываться от того, чтобы выйти за тебя. Правда, его папа категорически против. Но ничего, мы это уладим. — Зачем ты это сделал? — взорвался Чонгук. — Не нужно решать все за меня. И уж точно не нужно делать из меня жертву. Я сам поговорю с Чимином. — Поговори, — проворковал Нам Ухён, и голос его походил на довольное урчание сытого, избалованного кота. — И уговори его выйти за тебя. А с ребенком мы что-нибудь решим. Всегда есть дальние родственники, школа-интернат и… — Ты уже хочешь избавиться от моего сына? — процедил Чонгук, и Тэхёна потрясла крепость его ледяной, еле сдерживаемой ярости. — Я смотрю на вещи рационально, — чопорно затрещал Нам Ухён. — Это как-никак, но будет пятном на репутации нашей семьи. И как отнесется к этому Чимин — это еще большой вопрос. — Ребенок останется здесь, со мной, — каждое слово альфы, массивно отчеканенное, было облечено в холодную, непрошибаемую сталь. — Никакие другие варианты не рассматриваются. — Не понимаю, почему ты так цепляешься за этого ребенка. Я уверен, Чимин нарожает тебе целую футбольную команду. Или это все, потому что ты по-прежнему что-то чувствуешь к своему истинному? Щеки у Тэхёна бешено горели, ладони взмокли; гулкий, остервенелый стук сердца в ушах почти заглушал все остальные, посторонние звуки. — Это не имеет никакого значения, — безучастно отметил Чонгук. — Еще как имеет! Господи, Чонгук, после всего, что он тебе сделал, ты все еще…? — ахнул Нам Ухён в поистине трагическом огорчении. — Поверить не могу! — Может, потому что ты сам никого не любил? — раздраженно отбил удар альфа. — И даже моего отца. — Даже? — громко фыркнул Нам Ухён. — А твой отец и первый на очереди, кто вообще не заслужил никаких чувств. — Почему ты всегда так к нему относился? — Тэхён почти воочию лицезрел, как между бровей у Чонгука пролегла маленькая складка — знак непритворного недоумения. — Отец же любил тебя, обожал просто. Голос старшего омеги покрылся слоем прочного, многовекового льда: — У меня были на то свои причины. Да и никакая это не любовь была со стороны Мэнхо. Не больше, чем чувство собственничества. — Ты ошибаешься, пап. Все видели, как отец на тебя смотрел, как носил тебя на руках. Он никогда не изменял тебе. — Я бы только обрадовался, если бы изменил. Хоть бы отдохнул от него. От несказанного изумления Тэхён остолбенел с открытым ртом. Чонгук был ошеломлен вдвое больше, судя по его вспыльчивому возгласу: — Папа! — Чонгук, оставим этот разговор, — строго повелел Нам Ухён. — У меня нет желания говорить о твоем отце. Сейчас меня больше волнует твое будущее… Тэхён содрогнулся, мучительно осознавая, что сейчас речь вновь зайдет о Чимине. Не желая больше этого слышать, омега метнулся назад и, не заметив идущего рядом горничного с подносом, уставленным большими тарелками, со всего размаху налетел на него. Раздался пронзительный звон разбитой посуды и оглушительные выкрики. Тэхён вскрикнул, скорее от неожиданности, чем от боли, когда горячий красно-оранжевый суп оказался вылитым на него, мгновенно пропитывая ткань и обжигая кожу. Привлеченные шумом, из столовой выглянули Чонгук и его папа, но встретили лишь удаляющуюся спину Тэхёна — омега с молниеносной скоростью взмыл вверх по лестнице. Вбежав в комнату, Тэхён поспешно скинул с себя испачканную одежду, морщась от боли, когда отяжелевшая ткань задевала его чувствительную, обожженную кожу. Раздевшись, он тщательно осмотрел покрасневшую, горящую огнем руку и, чертыхнувшись, забрался в душ. Прохладная вода приятно успокаивала его раздраженную кожу. Глядя на то, как она задорным журчащим ручьем утекает в водопровод, Тэхён обреченно жалел, что нельзя вместе с ней смыть и беспросветные, гнетущие мысли. Мысли о том, что Чимин, несмотря ни на что, станет мужем его истинного альфы… Закрыв кран, Тэхён выскользнул из душевой кабины и завернулся в большое махровое полотенце. Зачесав назад влажные пряди волос, он мельком взглянул в зеркало, отрешенно отметив свое посвежевшее после душа лицо. Поскольку никакой сменной одежды и даже халата он с собой не взял, Тэхён отправился обратно в комнату, как был, закутанный в полотенце. Посреди спальни стоял Чонгук. Опешив, Тэхён встал, как вкопанный, немедленно лишившись всяких сил идти дальше. Альфа, не говоря ни слова, охватил его всего, с головы до пят, долгим, потяжелевшим взглядом, его полыхнувшие аспидно-черные глаза жадно вбирали каждую черточку, каждый изгиб омежьего тела, словно лаская и пожирая. Тэхёна обдало жаром, кровь бросилась в лицо, и он трясущимися пальцами вцепился в кромку своего полотенца, отнюдь не уверенный, что под этим взглядом, неутолимым, палящим и глубоким, оно не стало прозрачным или и вовсе не испарилось. — Тебе лучше выйти. Я не готов сейчас принимать гостей, — с трудом выдавил из себя Тэхён, силясь сохранить величавое достоинство. Неспособный выдержать чувственно жалящий взгляд альфы, омега опустил глаза на замысловатый узел галстука под воротничком ослепительно белой рубашки. — Я думал, что стесняться — не в твоих привычках, — неожиданно охрипшим голосом, в котором отчетливо слышалась колкая насмешка, обронил Чонгук. — Как и раздеваться перед альфами. — Да что ты знаешь о…? — раскрасневшись и сверкая глазами от гнева, вспылил Тэхён, но через силу вынудил себя проглотить остаток пламенной речи и продолжить с непринужденным, желчным сарказмом: — А может, ты расстроен, что я перед тобой не раздеваюсь? — Если захочу, разденешься, — ежа губы в легкой улыбке, спокойно уведомил его Чонгук, и властная твердость в его голосе еще круче всколыхнула пламя злости, одолевшей Тэхёна. — Ни за что! Никогда! Да я лучше умру! — выкрикнул он дрожащим от ярости и унижения голосом. Щеки его налились едкой, разогретой кровью, он прерывисто дышал, а воспаленно блестящие глаза метали ядовитые искры. — Не провоцируй меня, Тэхён, — пророкотал Чонгук глухо и внушительно и, с силой оттолкнувшись с места, неспеша двинулся на омегу. — Я ведь могу принять твой вызов. Растущий страх пересилил ярость, и нервно сглотнув мокроту, скопившуюся в горле, Тэхён неповоротливо, оступаясь, попятился назад, пока не впечатался спиной в стену. — Какого черта… ты творишь? — с запинкой, едва ворочая языком, прокряхтел Тэхён, беспомощно смотря, как альфа с каждым шагом становится все ближе и ближе. Подойдя вплотную, Чонгук руками оперся о стену по обеим сторонам от головы Тэхёна, захватывая его в надежный плен и оставляя между ними жалкие сантиметры пространства. Невзирая ни на что, притягательная близость истинной пары зажгла неистовый огонь в крови и сердце. Сладкая, томительная дрожь прокатилась по спине. Дыхание у Тэхёна сбилось, грудь тяжело вздымалась, ноги подкашивались. Омега с ужасом понимал, что собственное тело безбожно предавало его и всего через пару мгновений он превратится в задыхающееся, одержимое желанием существо. Тэхён крепился и держал себя в руках из последних сил, панически боясь безропотно уступить и растаять от единственного прикосновения альфы. — Отойди! — захлебываясь в буйстве пугающих чувств, пролепетал Тэхён и, прижавшись к стене, выставил вперед руки в ничтожной попытке удержать Чонгука как можно дальше. Ладони его что есть силы уперлись в крепкую грудь альфы, но Чонгук даже не шелохнулся. Альфа переместил руки на его талию и резко привлек к себе, бесповоротно уничтожая разделявшее их крошечное расстояние. Тэхёна будто ошпарило, он отчаянно дернулся и тут же затих, когда объятия стали туже и прочнее. Полубезумный взгляд Чонгука, сиявший как жар, крепко прикованный к его лицу, пробирал до костей и подавлял волю. Чонгук чуть наклонил голову, щекоча срывающимся дыханием омежьи губы, податливо раскрытые в предвкушении. Крылья носа у него плотоядно трепетали. Когда он волнующе жарко накрыл губы Тэхёна своими, с жадностью и наслаждением пробуя их на вкус, омега, сдавшись, даже не попытался остановить его. Вместо этого Тэхён едва слышно прошептал его имя и прильнул к нему всем своим распаленным телом. Упоительная, сладко подчиняющая власть, с которой Чонгук разомкнул его мягкие губы и, алчно упиваясь, завладел его ртом, приводила Тэхёна в неописуемый восторг. Новая волна будоражащего трепета покатилась от макушки вниз по всему телу, налитому от страсти, каждый нерв был объят пламенем, и Тэхён призывно выгнулся, стремясь прижаться к Чонгуку как можно теснее, всхлипывая от болезненно острого блаженства, когда поцелуй стал еще более соблазнительным, еще более распаляющим. Чонгук ласкающе провел ладонями по его спине, огладил поясницу и рывком подхватил его под ягодицы, сжимая их сквозь полотенце и притискивая к себе Тэхёна. Живо ощущая его твердое, рвущееся наружу возбуждение, омега с утробным, несдержанным стоном разорвал поцелуй, откидывая голову назад и задыхаясь в этой неземной, сладчайшей агонии. Сделав пару глубоких спасительных вдохов, Тэхён распахнул слезящиеся глаза и натолкнулся на заострившийся, настороженный взгляд альфы. В глубине его просветлевших глаз стыло неверие и — как почудилось омеге — словно бы ненависть к самому себе. Разжав объятия, Чонгук отодвинулся таким резким движением, будто получил смертельный ожог. Тэхён вздрогнул, и возбужденная горячка, сотрясавшая его тело, отступала, смываемая накатившим холодом. Чудом устояв на трясущихся ногах, омега едва успел удержать на себе готовое упасть влажное полотенце. — Твои вещи, — смотря куда угодно, только не на омегу, Чонгук коротким кивком указал на его оставленную в квартире Чон Хосока сумку, которая покоилась сейчас на кровати. Бархатистая хрипотца исчезла из голоса альфы. — Ужин тебе принесут сюда. Не наградив его ни единым, даже мимолетным взглядом, Чонгук немедля покинул комнату. Прежде чем он отвернулся, Тэхёну на миг показалось, что скулы его окрасились бледно-красным цветом, но, уже ни в чем не уверенный, омега списал это на игру своего взбудораженного воображения. Неизбывная усталость подмяла, налегла на грудь, и Тэхён, разом выбившись из сил, прислонился к стене, сполз по ней на пол, заходясь в приступе тихих рыданий. Страх, стыд и разочарование бушевали в его душе яростной, неукротимой стихией. О, как сильно он был разочарован отступлением альфы! Хлюпая носом, Тэхён закрыл пылающее лицо руками и, не сдерживаясь, завыл в голос, пытаясь найти в себе мужество признать неутешительную правду: сколько бы Чонгук ни унижал его, ни втаптывал в грязь, ни хлестал словами, одного его легкого касания достаточно, чтобы омега тут же без сожаления расстался со всеми своими принципами, беспрекословно разомлел в его объятиях и с затаенной радостью позволил бы ему пойти до самого конца! Бежать! Бежать из этого дома! — вертелась в его голосе истошная, настойчивая мысль. Необходимо каким угодно способом скрыться от альфы и уехать как можно дальше! Но как это сделать, Тэхён совсем не знал. Выплакавшись, омега с натугой встал на ноги, наугад выудил из вороха роскошной одежды первый попавшийся комбинезон и объемный пуловер и в спешке натянул их на себя. Высушив волосы, Тэхён осторожно сел на кровать и, вытащив из сумки свой телефон, с удивлением обнаружил несколько пропущенных звонков от папы, Кихёна и даже Бён Бэкхёна. От опасливого недоумения и тревоги у него засосало под ложечкой, в животе возникла неприятная тяжесть. В нерешительности искусав губы, Тэхён еще раз рассеянно взглянул на знакомые имена и, включив блокировку, засунул телефон обратно, в сумку. Разговаривать с кем-либо сейчас было выше его сил. После обильного ужина, который он с грехом пополам заставил себя проглотить, Тэхён вновь извлек наружу телефон и, не находя себе места от странного беспокойства, все же набрался храбрости, чтобы позвонить папе. Гудки быстро закончились, и трубку взял, к вящему его ошеломлению, Ким Чонин. — Отец, — едва не выронив телефон из одеревеневших пальцев, испуганно выдохнул Тэхён. — Здравствуй, сын, — голос Ким Чонина излучал присущее ему, выдержанное, нерушимое спокойствие. — А где… папа? — поперхнувшись, проблеял Тэхён. — Папа в душе. Я хочу поговорить с тобой, сын. Омега со свистом втянул в себя воздух, зажмурившись, в диком напряжении готовясь к худшему. — Я был неправ, Тэхён, — признал Ким Чонин, как и прежде, держа себя по-королевски. Тэхён ушам своим не поверил, ахнув от изумления. Он мог только подспудно догадываться, сколь много усилий потребовалось такому человеку, как его отец — неумолимому и непреклонному, знающему ответы на все вопросы и всегда уверенному в своей правоте, чтобы честно и открыто признать свою вину. — Возвращайся домой. Мы с папой всегда ждем тебя. — Я не могу… — бессильно промямлил Тэхён. Неожиданно в голове у него ярким лучом блеснула отчаянная, но дарящая тепло мысль сию же минуту, рассказав все отцу, прийти к нему за помощью, но Тэхён сразу же отказался от этой неразумной затеи, настырно твердя себе, что не имеет права вновь впутывать родителей, которые и без того достаточно пострадали из-за его любви к Чонгуку. — Нам нужно многое с тобой обсудить. Мы слишком долго молчали. Ты и сам знаешь, кого это касается. «Чонгук и его отец», — договорил про себя Тэхён, умирая от леденящего ужаса. Стало нестерпимо душно, ему не хватало воздуха. Огненные всполохи прошили живот, мучительно сжимая желудок и неся новую свербящую боль. — Чон Мэнхо и его сын, — ожесточенным тоном вторил его мыслям Ким Чонин. — Ким! — выразительно зазвучал громкий папин голос. — Это ведь Тэхён? Что ты опять наговорил ребенку? Дай мне трубку! Послышались неразборчивые восклицания, шорохи, которые стихли после того, как, очевидно, отвоевав себе право пользоваться своим же телефоном, До Кёнсу успокаивающе заговорил с сыном: — Тэхён-а? Отец что-то опять тебе сказал? — Н-нет, — как ни старался Тэхён контролировать свой неверный, прерывающийся голос, вышло плаксиво и неуверенно, и папа взбеленился еще сильнее, без удержу выплескивая свою накаленную ярость на мужа: — Ребенок опять плачет. И все из-за тебя, Ким! Что ты встал? Уйди, чтоб глаза мои тебя не видели! — закончив бранить супруга на чем свет стоит, До Кёнсу переключил все свое трепетное внимание на сына: — Когда ты вернешься домой, детка? — Я вернулся в Пусан, — придумав на ходу, окрепшим голосом солгал Тэхён. — Меня взяли обратно на работу. — Правда? — с нескрываемым скептицизмом спросил До Кёнсу. — Тогда я завтра же выезжаю к тебе. — Нет! — запальчиво вскричал Тэхён и стесненно замялся, пытаясь изобрести новую, правдоподобную ложь. — Я… я сменил квартиру. В общем, пока тут все так неудобно. Лучше попозже приехать, — сумел произнести омега, добавив в тон сильно преувеличенной бодрости. — Ты уверен? Мы ведь с тобой так и не поговорили после того… как все это случилось. Я очень волнуюсь за тебя. Милый, ты… — Пап, я должен работать, — вставил Тэхён, боясь под звучание папиного мягкого, исполненного теплой нежности голоса, позорно залиться горючими слезами. Его шаткое, напускное хладнокровие крошилось и расползалось по швам с ураганной скоростью. — Работать? — поразился До Кёнсу. — Ты что, в такое позднее время на работе сидишь? — Да, очень много работы. Я перезвоню. Отключившись и бросив телефон на постель, Тэхён замотал головой, силясь отогнать ужас и отчаяние, что страшными острыми когтями сдавили ему сердце. Кости пронзил неприятный холодок, Тэхён сидел неподвижно, обливаясь потом и обхватив себя оледенелыми руками. И как мог лихорадочно уговаривал себя честно посмотреть правде в глаза: теперь не осталось никаких сомнений, что отец знает о том, что произошло четыре года назад. О том, кто целиком и полностью сломал омеге всю жизнь. В течение следующих пары дней Тэхёна оставили в покое. Ни Чонгук, ни Нам Ухён больше не удостаивали его своими визитами. Их бездействие, которое Тэхён считал ничем иным, как затишьем перед масштабной бурей, сеяло в его душе беспокойную смуту и тревогу. Наконец устав мучиться и безвылазно сидеть в четырех стенах, которые, казалось, начали смыкаться вокруг него, омега решил втихомолку прошмыгнуть на открытую территорию особняка и немного отвлечься, побродив среди зелени и подышав свежим воздухом. В это время Чонгук еще был на работе, и Тэхён, выскользнув из комнаты и миновав длинный коридор, горячо молился всем высшим силам, чтобы только не повстречать на своем пути Нам Ухёна. Но все его пылкие, опрометчивые надежды были разбиты в пух и прах: у самых парадных дверей папа Чонгука стоял в объятиях своего солидного, статного кавалера, которого, как вспомнил Тэхён, звали Ховон. — Сколько мне еще ждать, Ухён? — хрипло допытывался альфа, впиваясь пристальным, ненасытным взглядом в его лицо. — Когда ты примешь мое предложение? — Ты же понимаешь, какая непростая сейчас ситуация, — Нам Ухён кокетливо провел ладонью по его плечу, будучи совершенно очаровательным в своей немеркнущей печали. — Нужно подождать. Альфа перехватил его руку и чувственно припал губами к белым костяшкам его пальцев. — Ты требуешь от меня так много, бесценный мой. Зардевшись, Тэхён оцепенел, мертвой хваткой ухватившись за перила, потерявшись и не зная, как поступить: идти дальше или вернуться в свою комнату. В горле у него пересохло, словно от дикой жажды. Ему стало жутко не по себе, что ему выпала роль нечаянного свидетеля этой интимной сцены. — Что тебе надо? — заметив его, Нам Ухён, изменившись в лице, пальнул в омегу бешеным, ненавидящим взглядом. Ховон тоже взглянул на него, и отчужденное, непроницаемое выражение его лица отчего-то привело Тэхёна в замешательство. Неловкое молчание все больше затягивалось, и омега, кое-как собравшись с мыслями и набрав полную грудь воздуха, уже открыл было рот, но его еще не начавшуюся речь заглушил хорошо знакомый, звонкий, нарочито оживленный голос: — Здравствуйте, господин Нам, господин Ли. Тэхён едва удержался, чтобы не закричать от потрясения, когда порог дома легким шагом переступил Пак Чимин, ярко накрашенный и разодетый во все белое. — Я так рад видеть тебя, — приблизившись, Нам Ухён, ласково коснулся рукой щеки Чимина. — Как ты, мальчик мой? — Все хорошо, — прощебетал тот, широко улыбаясь. — Если ты пришел к Чонгуку… — Вовсе нет, — с той же обворожительной улыбкой, приклеенной к губам, перебил его Чимин. Его неулыбчивые глаза, щедро подведенные угольно-черным карандашом, пронзали Тэхёна насквозь злобным, враждебным взглядом. — Я пришел поговорить с Ким Тэхёном.