Благочестивый обман

Наступила тишина, нестерпимая, гнетущая, точно свинцом налитая. Нам Ухён, споткнувшись на ровном месте, одичало вытаращился на Чон Хосока, схватившись рукой за горло. Всхлипнув, Тэхён оцепенел, будто слова альфы разом пригвоздили его к месту. Дыхание комом застряло в горле, в ушах звенело, накатывала, словно буйный прилив, тошнотворная слабость, но несмотря ни на что, Тэхён не мог оторвать взгляд от Чонгука. Вид его бескровного, словно выточенного из мрамора, лица заставлял омежье сердце безостановочно, неконтролируемо кровоточить. — Что ты несешь, черт тебя побери? — хриплый голос Чонгука напоминал глухой рык загнанного в ловушку, разъяренного животного. Чон Хосок послал ему лживую слащавую улыбочку: — То, что ты слышал. Разве ты за меня не порадуешься, брат? И не дожидаясь ответа, он поспешил обратиться к Нам Ухёну в той же притворно безобидной, елейной манере: — Может, дядя, ты распорядишься, чтобы нам предложили выпить? Отпразднуем столь знаменательное событие. — Не вижу никакого повода для празднования, — не шелохнувшись, похоронным тоном отбрил тот. Никак не отреагировав на этот короткий обмен репликами, Чонгук продолжал сверлить Хосока тяжелым, уничтожающим взглядом. — Убери руки от Тэхёна. Сейчас же, — в его негромком голосе сурово трещала сокрушительная, плохо скрытая угроза, которая без труда могла бы вселить страх в кого угодно. Но у Чон Хосока не так-то просто было выбить почву из-под ног. — Он мой муж, — ворковал тот, с особым удовольствием смакуя каждое слово. — Не твой. И словно в доказательство, Чон Хосок собственническим жестом обвил второй рукой талию Тэхёна. Метка протестующе заныла. Не имея сил терпеть эти отталкивающие прикосновения, омега непроизвольно трепыхнулся в безотчетном стремлении избежать их и до боли прикусил нижнюю губу, когда понял, что добился обратного эффекта: жалящие объятия стали крепче и прочнее. От пристального внимания Чонгука это не ускользнуло, и свинцово-черные глаза альфы зажглись лютым, звериным гневом. — Ни черта он не твой! — грозно рявкнул Чонгук, в бешенстве оскаливая клыки. Лицо его потемнело. — На нем стоит моя метка, и если ты сию же минуту не отпустишь Тэхёна… — То что? — складывая губы в сладко-глумливой ухмылке, перебил его Чон Хосок. — Как обычно, пустишь в ход кулаки? Ты на что-то другое способен, братец? Стиснув увесистые кулаки, Чонгук, горя от ярости, бросился на того хищным ястребом. — Ты уже проиграл, Чонгук, — абсолютно уверенный в своем неоспоримом превосходстве, самодовольно хмыкнул Чон Хосок, прежде чем чужой плотно сжатый кулак заехал со всего размаху ему в щеку. Тишина взорвалась чьим-то испуганным вскриком. Неодолимая сила удара побудила Чон Хосока отступить и разжать пальцы. Тэхён, очутившись на свободе, опрометью с натужным всхлипом отскочил в сторону. Чонгук тут же загородил его своим мощным телом, Тэхён, едва помня себя от внезапно накатившего облегчения, вяло прикрыл глаза и не без труда перевел дух. Расшалившаяся метка утихомирилась, почуяв притягательное присутствие и защиту истинного альфы. Но опасность, исходящая от Чон Хосока, вернула омеге липкое чувство страха, и Тэхён, заметив, что Чонгук, рыкнув, изготовился к новому поединку, вцепился в его рукав мертвой хваткой, изо всех сил стремясь удержать альфу как можно дальше от вооруженного брата. Стерев с разбитой губы кровь, Хосок исподлобья оглядел Чонгука, по-бойцовски заслонившего собой Тэхёна, и кривоватая, злобно-презрительная ухмылка обозначилась на его лице. — У него пистолет! — истошно завизжал Нам Ухён, наткнувшись взглядом на матово блестящее оружие, выглянувшее из-под приподнявшейся полы чужого пиджака. Не спуская глаз с Чонгука, Хосок отточенным, неторопливым движением вынул пистолет. В гробовой, оглушительно звенящей тишине резко прогрохотал, словно раскаты грома, взведенный предохранитель. Продолжая напыщенно ухмыляться, Чон Хосок навел его на лицо Чонгука. Захваченный жуткой, невообразимой паникой, Тэхён помертвел и лишился дара речи. Его словно с головы до ног ошпарило колючим обжигающим холодом. Ноги у него подкашивались, руки закоченели, в глазах потемнело, и ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание. Смертельно побелевший Нам Ухён, воздев руки, захлебывался воплями ужаса. — И что ты теперь будешь делать, братец? — по-прежнему взирая лишь на Чонгука, с искусственной нежностью осведомился Чон Хосок. — Чего ты добиваешься? — напряженно-бесстрастный тон Чонгука вызвал у того взрыв надменного, полубезумного смеха. — Хосок, пожалуйста, — взмолился Нам Ухён, ломая руки. Его бесцветное лицо, утратившее блеск былой красоты, было искажено от неподдельного страха. — Мы ведь твоя семья… Вмиг переменившись, Чон Хосок метнул на него взгляд, волчий и неумолимый, полный разгромной ненависти. — Семья? — брызжа слюной, выплюнул он. — Да неужели? А разве в семье принято отказываться от собственных детей? — О чем ты говоришь? — настороженно спросил Чонгук. — Я говорю о нашем с тобой отце. Которому было невыгодно иметь внебрачного сына. — Ты что, хочешь сказать, что мы…? — Да, Чонгук-и, — паясничая, отсалютовал Хосок свободной рукой в манерно приветственном жесте, — мы с тобой единокровные братья. В холле воцарилось мертвое, бездонное молчание. Тэхён не мог видеть лица Чонгука, омега лишь несмело скользнул взглядом вверх по его спине, к шее и затылку и, одолеваемый тревогой, как можно сильнее обхватил его локоть обеими руками. Спина альфы оставалась прямой, плечи широко расправлены. Он стоял на месте, крепкий и незыблемый, словно исполинская скала. — Быть того не может, — качая головой, с белым, как мел, лицом ошарашенно промямлил Нам Ухён. — Почему нет? — обернувшись к нему, ожесточенно усмехнулся Чон Хосок. — Да, Мэнхо боготворил, обожал тебя до потери пульса. Но это вовсе не означает, что до тебя он жил монахом-отшельником. У него была куча омег. И один из них был мой папа, вернее та мерзкая омега, что соизволила произвести меня на свет, а потом подкинуть к дому многоуважаемого семейства Чон… — Твои родители — Чон Юнхо и Ким Джеджун, — обескураженно, на одной ноте пробормотал Нам Ухён, производя впечатление восковой фигуры, огретой пыльным мешком. — Приемные, — произнес Чон Хосок тоном, в котором засквозили мягкие нотки. Черты лица его потеплели, а в глазах мелькнула безграничная любовь, тесно связанная с глубоким уважением. — Но роднее их у меня никого не было. Эти благородные люди взяли меня к себе в семью, растили как своего сына, не дали мне оказаться в детском доме. Но и они пострадали от рук Мэнхо, — темная ненависть вновь искривила лицо альфы в страшную гримасу. — Вы в курсе, что это Мэнхо подстроил моему приемному отцу ту автомобильную аварию, чтобы он остался инвалидом и никогда не получил бы семейный бизнес? — Заткнись! Живо! — вспылив, несдержанно гаркнул Чонгук, сделав шаг вперед и без усилий вырвав свой локоть из сомкнутых пальцев Тэхёна. — Я тебе не позволю позорить моего отца! Он был… — Святым человеком? — издевательски хохотнув, подсказал Чон Хосок. — О Чонгук-и, ты многого не знаешь про своих родителей! Твой — и мой, конечно же, — источая яд, выразительно сделал ударение альфа, — разлюбезный отец четыре года назад заставил твоего омегу бросить тебя. Он всячески третировал Тэхёна, угрожал его семье, наслал бандитов, обобрал их до нитки. А в итоге, даже Чимина похитил, чтобы Тэхён наконец-то сломался и исчез из твоей жизни. Как тебе такая история? Тэхён стоял ни жив ни мертв — цепенящий ужас, всплывший в памяти при столь непринужденном упоминании самых зловещих событий его жизни, холодными кольцами обвил его и задушил волю. — Даже и не рассчитывай, — взрываясь, озверело процедил свозь зубы Чонгук, — что я поверю в эту чушь собачью… — А твой любимый папочка вообще изо всех сил старался устроить Тэхёну аборт, — злорадно веселясь, продолжал Чон Хосок. — Прикинь, даже врача подговаривал. Нам Ухён, судорожно прижав кулаки к горлу, издал резкий отчаянный вопль. — Закрой рот, мразь! — окончательно рассвирепев, грубо швырнул в лицо брату Чонгук. Потемневшие дочерна глаза его полыхали от ярости, альфа громящим взглядом крушил и обращал Хосока в пепел. — А ты погляди на своего папочку, — разойдясь, насмешливо ткнул в его сторону пистолетом Чон Хосок, — он даже не отнекивается. Чонгук с горячностью обратил свой взор к родителю, побуждая его немедленно опровергнуть эти неслыханные обвинения. Но Нам Ухён, имея бледный вид, виновато молчал, и чем дольше тянулось это тяжелое, могильное молчание, тем быстрее сменялись разительные эмоции на посеревшем лице Чонгука: от гнева и жаркой решимости к неверию, недоумению и полнейшей, опустошающей потерянности. — Пап, — упавшим голосом выдохнул Чонгук, став в этот момент похожим на отчаявшегося мальчишку, который ищет свое единственное утешение в объятиях родителя, — это же ведь неправда? Скажи мне! — Чонгук, я просто хотел… — неровный голос старшего омеги сорвался, все краски схлынули с его лица, остались лишь огромные темные глаза, блестевшие от слез. Пораженный приливом мученического страдания, Нам Ухён трясся с головы до ног. Невысказанный ответ оказался красноречивее всяких слов, и с силой сцепив челюсти, Чонгук отвернулся, словно в один момент ему стало до невозможности противно смотреть на своего любимого родителя. Залившись слезами, Нам Ухён поспешил взбудораженно шагнуть к сыну. — Не приближайся ко мне, — останавливая папу на полпути силой своего холодно-угрожающего тона, проревел Чонгук. — Это далеко не все, Чонгук-и, — по-прежнему целясь в его голову, желчно посулил Чон Хосок, чрезвычайно довольный произведенным эффектом. Чонгук перевел на него мрачный, непримиримый взгляд, глубокие морщины залегли у него на лбу, выдавая затаенную, дикую душевную боль. — Ты еще не все поведал? — сухо осведомился альфа, и голос его был убийственно тих. — Еще не все. — И зачем же сейчас ты мне все это рассказываешь? — Чтобы в тюрьме долгими годами тебе было, о чем подумать. Чонгук озадаченно вскинул брови. — Что ты так смотришь? — исходя пышущим бешенством, с высоты своего положения бросил Чон Хосок. — Неужели ты думаешь, что я тебе позволю и дальше наслаждаться жизнью? Нет уж, дорогой брат, твое время кончилось. Будешь сидеть за преступление, которое я тебе устрою. Конечно, в начале я планировал для тебя кое-что другое, но в свете последних событий пришлось импровизировать. Чонгук метал глазами черные испепеляющие молнии. — И каков он, твой новый план? — Ну я же не зря взял с собой пистолет, — сделав вид, что задумался, Чон Хосок небрежно покрутил его в пальцах. — Я все устрою так, что ты помешался от ревности, когда узнал о нашей с Тэхёном свадьбе, и собирался меня убить. Нам Ухён испустил приглушенный, исполненный ужаса, вскрик, Тэхён вторил ему, а Чонгук, выйдя из себя, прошипел сквозь стиснутые зубы: — Ты — спятивший ублюдок! — Ты даже не представляешь, как я хочу превратить твое смазливое личико законнорожденного наследника в кровавое месиво, — одержимо, точно клятву, произнес, Чон Хосок, дулом пистолета очерчивая в воздухе круг. Жажда убийства, написанная у него на лбу яркими буквами, внушала Тэхёну беспощадный, лишающий разума страх. — Ты меня так ненавидишь, потому что тебя не любил отец? — безжизненным голосом спросил Чонгук. Тэхёну казалось, что он слышит, с каким скрипом альфа старался удержать свои эмоции в узде. Хлесткий удар угодил точно в цель — Чон Хосок осатанело ощерил зубы, и бешенство, вспыхнувшее еще жарче, исказило его черты до неузнаваемости. Кровь бросилась ему в лицо. — А за что мне тебя любить? Любимый сын, золотой мальчик, — кривляясь, с пеной у рта изрыгал свое презрение альфа. — У тебя было все с самого рождения. Все, что должно было принадлежать мне. Мне! — глаза его горели фанатичным безумным огнем. — Я лишь восстанавливаю справедливость! — Компания будет принадлежать мне. Тэхён будет моим и будет исполнять все мои прихоти, — он плотоядно осклабился, мазнув по омеге скользким распутным взглядом. Свирепо зарычав, Чонгук вновь сжал кулаки. — А твой ребенок будет всю жизнь считать своим отцом меня, пока ты будешь гнить в тюрьме. — Ребенок? — переспросил Чонгук, его ярость уступила место искреннему, оглушительному недоумению. — Да. Ребенок, — Чон Хосок, ухмыляясь, с задором указал пистолетом на Тэхёна, — жив. Уж извини, братец, но тебя и тут обманули. Чонгук стремительно рванулся взглядом к Тэхёну, глаза его ожили, и в глубине их засветились крохотные искорки надежды. Затаив дыхание, Тэхён стоял, не шевелясь, объятый трепетом, когда Чонгук начал протягивать к нему руку, словно желая коснуться. В дверях неожиданно появилась фигура альфы во всем черном, угрожающе держащего пистолет в руке. Следом за ним вошли двое крепко сбитых амбалов и, к невероятному изумлению Тэхёна, Ким Чонин. Как громом пораженный, омега, обомлев, во все глаза вытаращился на отца. — Отец… — сорвалось с его губ потрясенное. — Все будет хорошо, Тэхён, — ободряя и успокаивая, заверил его Ким Чонин ровным голосом. Плечи его были величественно распрямлены, он высоко держал темноволосую, уже сильно тронутую сединой, голову, но Тэхёну показалось, что за то короткое время, что они не виделись, отец состарился на добрый десяток лет. — Убери оружие, Хосок, — повелел Юнги, медленно поднимая пистолет и прицеливаясь. Его хладнокровный, нещадно ультимативный тон не сулил ничего хорошего. — Игра окончена. Дом окружен моими людьми и полицией. Тебе некуда деться. — Всемогущий Мин Юнги явился, — не дрогнув, съязвил Чон Хосок. — Почему бы тебе не присоединиться ко мне? Мы с тобой всегда хорошо работали. А я уверен, ты не прочь поквитаться с этой семейкой за то, что они сделали с твоим омегой. — Какая потрясающая осведомленность, — невозмутимо отметил Юнги. — А ты думал, ты один такой умный? Так что, друг мой, присоединяйся. — Это вряд ли. Чон Хосок приподнял уголки губ в легкой, снисходительной полуулыбке. — Кто бы сомневался. Тогда просто не вставай у меня на пути. — Уже поздно, Хосок. — Хорошо, — не колеблясь, небрежно пожал плечами тот, словно они вели пустую светскую беседу о погоде. — Тогда я уберу и тебя. — Ты же понимаешь, — Юнги говорил терпеливо и успокаивающе, как с расстроенным ребенком, — что это невозможно. Не в сложившихся обстоятельствах. Тебе придется признать, что ты в западне, Хосок. — Черта с два! — в сердцах гаркнул тот, взбеленившись. Одним точным броском он схватил Тэхёна за запястье, круто заломил ему руки за спину и, волоча за собой, подчеркнуто приставил к его виску пистолет. Пару раз исступленно трепыхнувшись, Тэхён окаменел, остро ощущая, как страшно холодил его кожу бездушный, таящий в себе смерть, металл. Ему казалось, что он продрог до костей, точно на морозе. Колени его подгибались, все его тело, скованное льдом, будто бы немело и отнималось. Тэхён задыхался, и слезы ужаса лились по его бледным щекам. Нам Ухён, почти оседая на пол, душераздирающе заверещал. Ким Чонин, стремясь к сыну, грузно шагнул вперед, ни кровинки не осталось в его серо-пепельном лице. — Тэ! — неистово закричал Чонгук и без раздумий, мощно ринулся, точно танк, прямиком на Хосока. Юнги резво перехватил его и сжал железной хваткой. — Стой на месте, Чон, — непреклонно скомандовал альфа. — Пусти меня! — Отойдите все подальше, — ледяным тоном приказал Чон Хосок, с силой вдавливая черное холодное дуло в висок Тэхёну. Вне себя от панического страха, омега, окоченев, вновь задрожал, как в лихорадке; надломленная душа его упала в пятки. — Иначе я вышибу этому омеге мозги. — Если ты только тронешь Тэ, я убью тебя! — угрожающе рычал Чонгук с перекошенным от необузданной ярости лицом. Он по-прежнему изо всех сил рвался к своему омеге, но безуспешно: Юнги, не сбавляя сил, решительно удерживал и не давал ему сойти с места. — Голыми руками убью! Ослепленный слезами, Тэхён хрипел, заходясь в воюще-звериных рыданиях. Руки у него затекли, он не мог дышать, и обжигающая боль пронзала каждую клеточку его тела, вгрызаясь внутрь. — Придержи коней, дорогой братец, — мягким, смертельно зловещим голосом объявил Чон Хосок, плотнее обхватив рукоять пистолета, словно собираясь нажать на спусковой крючок, — я ведь могу и выстрелить. Не теряя ни крохи самообладания, Юнги что-то тихо и уверенно втолковал Чонгуку, а потом повернулся к старшему альфе, заговорив тем же сдержанным, неопровержимо-веским тоном: — Не нужно действовать сгоряча, Хосок. Давай спокойно все обсудим. — Спокойно? Обсудим? — глумясь, с нажимом повторил Чон Хосок и разразился громким, сумасшедшим смехом. — Нам разве есть, что обсуждать? — Отпусти Тэхёна, и мы поговорим. — Отпустить? — альфа сардонически ощетинился. — И потерять гарант своей свободы? Чтобы ты тут же отдал меня на растерзание своим псам? Я не дурак, Мин. На лице у Юнги не дрогнул ни один мускул. — Никто не спорит. Но… Не дослушав его, Чон Хосок резко обернулся, словно учуяв Криса, что бесшумно подбирался к нему сзади. Полубезумные глаза его угрожающе налились кровью. — Решил грязно сыграть, Мин? — зашипел Хосок, бесовская кривая ухмылка, растянувшая губы, превратила его лицо в уродливую гримасу. Не долго думая, он метким снайперским движением наставил пистолет на Криса и, без колебаний спустив курок, пальнул. Упав, Крис распростерся на полу и, корчась от боли, судорожно зажал рану в плече, из которой, булькая, хлестала кровь. Оглушающий грохот выстрела смешался воедино с истошными криками. Сквозь пелену слез и боли, застилавшую глаза, Тэхён видел, как перед ним суматошно, беспорядочно мельтешат размытые фигуры. Голова закружилась, горло на мгновение сдавило так, что воздух не проникал в легкие. Медвежья хватка Хосока потеряла былую силу, и Тэхён, превозмогая себя, из последних сил метнулся прочь, едва передвигая ватные ноги. Внезапно прогремели еще два выстрела, слившиеся в один, сопровождаемые новым всплеском перепуганных визгов. Чон Хосок, точно подкошенный, тяжело повалился на пол, сраженный пулей Юнги. Чонгук, ничего не видя, кроме Тэхёна, стрелой подлетел к нему и в тот самый момент, когда он уж готовился заключить омегу в объятия, Тэхён начал обессиленно падать. Глаза омеги закатились. Бросившись, Чонгук успел поймать его, и Тэхён рухнул ему на руки безвольной куклой. Твердо сжав его в объятиях, Чонгук с замирающим сердцем ощутил, как неестественно обмякло омежье тело. Пальцы его увязли в чем-то липком, вязком и теплом, и Чонгук, внутренне холодея от страха, уже подспудно догадывался, что именно это было. Глаза альфы широко раскрылись, когда он взглянул в лицо Тэхёну, ставшее похожим на гипсовую маску, жуткую, застывшую и мертвенно-белую. Голова омеги безжизненно запрокинулась. Умирая от неудержимой, бешеной паники, Чонгук, склонившись, беспокойно силился расслышать его дыхание. Сходя с ума от отчаяния и ужаса, более не владея собой, альфа пронзительно взревел, как дикий раненый зверь. И этот гулкий вой, полный неистовой, безнадежной муки, исходящий из самых глубин его существа, был — имя Предназначенного ему небесами омеги.