Благочестивый обман

На мгновение в палате воцарилась мертвая тишина. Ким Чонин, сердито раздувая ноздри, шумно пыхтел, готовясь к озвучиванию очередной гневной тирады. — Правильно ли я понимаю, доктор Ким, что мой сын и его альфа сейчас должны жить вместе? — проворно опередив мужа, деловито осведомился До Кёнсу. Ким Сокджин отвесил лаконичный кивок. — Это было бы самым идеальным вариантом. Им нужно как можно больше времени проводить вместе. До первой течки — это однозначно. И после, как минимум, несколько месяцев. Сейчас пока трудно делать прогнозы, как долго будет устанавливаться Связь. — Значит, после выписки ты, милый, — сосредоточенно взглянув на сына, распорядился До Кёнсу прежним, исполненным невозмутимого спокойствия, тоном, — переезжаешь к Чонгуку. В замешательстве заморгав, Тэхён ошеломленно раскрыл рот, услышав это необыкновенное заявление. — Кёнсу! — взорвался Ким Чонин, впиваясь в мужа возмущенным взглядом. — Ты что такое говоришь? — Надеюсь, что ты, Чонгук, меня поддерживаешь? — безмятежно игнорируя громы и молнии, которые метал его супруг, спросил у младшего альфы папа Тэхёна. — Целиком и полностью, — степенно выпрямившись, с самым горячим пылом заверил его Чонгук. — Омега! — зловеще рыкнул Ким Чонин, давя на него своим ростом и остервеневшей мужской силой. Его глаза, превратившиеся в узкие и острые, как бритва, щелочки, устрашающе почернели. — Слушай меня! Ты… — Ким! Не смей сейчас даже думать о том, чтобы включать режим альфа-самца! — безо всякого страха строго приструнил мужа До Кёнсу, выставив перед ним поднятый изящный указательный палец. — Тебе что важнее, твое самолюбие или здоровье нашего ребенка? Суровые слова омеги подействовали на Ким Чонина столь же отрезвляюще, как и ушат ледяной воды. Дикое безумство, сверкавшее в чертах его лица, рассеивалось, словно дым. — Конечно же, Тэхён, — почти обиженно пробормотал старший альфа упавшим голосом. — Вот и уйми наконец свой бестолковый альфий гонор! — почуяв, на чьей стороне перевес, еще жестче потребовал До Кёнсу, а после, смягчив тон, вежливо задал вопрос доктору: — Когда моего сына можно будет выписать? Если Ким Сокджин и был удивлен или смущен подобными скандальными спорами, отнюдь не предназначенными для чужих ушей, то ничем — ни словом, ни жестом — своих эмоций не выдал, оставаясь эталоном спокойствия и профессионализма. — Думаю, что в конце недели, — практично ответил доктор Ким. — Мы еще раз проведем обследование, и, если все будет в порядке, можно будет забрать Тэхёна домой. — Прекрасно, — сложил губы в довольной полуулыбке До Кёнсу. — Что тут прекрасного, черт возьми? — раздраженно буркнул себе под нос Ким Чонин, достаточно громко, чтобы его протест не остался незамеченным. — Ким! — вновь осуждающе одернул его До Кёнсу. — Вынужден сообщить, что время посещений закончено, — прохладно напомнил доктор Ким. — Тэхёна ждут вечерние процедуры, после которых ему нужен отдых. Приблизившись, родители по очереди тепло обняли его. — Мы придем завтра, милый, — пообещал папа, ласково погладив сына по щеке, а затем вцепился бульдожьей хваткой в руку мужа и почти силком выволок его из палаты. Чонгук дождался, когда вслед за ними выйдет доктор Ким, и нетерпеливо, судорожной нетвердой походкой шагнул к постели Тэхёна. Его напряженный, немигающий взгляд был прикован к бледному омежьему лицу. Напуганный его резким напором, Тэхён похолодел и с огромным трудом удержался от желания отползти как можно дальше и накрыться с головой одеялом. — Знал бы ты, как сильно я тоже хочу тебя обнять… — хриплым измученным шепотом выдохнул Чонгук. По спине у Тэхёна пробежал неудержимый озноб. Он вдруг услышал в тихом голосе альфы неизлечимую исступленную боль, усердно спрятанную, сдерживаемую неимоверными усилиями, и осознание этого как ножом полоснуло его по сердцу. Трепетный жар чужого взгляда выжигал его волю. И, пытаясь вырваться из этих горячих оков, Тэхён молча поджал губы и опустил голову, трусливо уткнувшись взглядом в свои дрожащие пальцы, перебиравшие складки на одеяле. Он хорошо чувствовал, как стремительно его омежья сущность, взволнованная разгоряченной меткой, теряет силы перед истинным альфой. — Уходи, Чонгук, — поспешил глухо выжать из себя Тэхён, страшась не осилить то будоражащее безрассудство, истязавшее его, точно самая страшная пытка. — Я приду завтра, — решительно возвестил Чонгук, нехотя отступая и направляясь к выходу. Тэхён, скрепя сердце, душа в себе свои жгучие, противоречивые чувства, не ответил. В пятницу утром Ким Сокджин пригласил Тэхёна в свой кабинет и, поздравив с хорошими результатами последнего обследования, давал последние наставления. — Если у вас будут какие-то недомогания, пожалуйста, звоните мне в любое время дня и ночи. Или если появятся какие-то вопросы, тоже звоните. Тэхён, уже сменивший больничную пижаму на джинсы и просторный джемпер, едва успел вовремя пробормотать положенные случаю слова благодарности. Голова его раскалывалась и была забита мыслями иного толка, щекотливый вопрос упорно крутился на языке, но от дикого смущения, будто оплетающего его тесными плотными лентами, он не мог выронить ни единого слова. Ким Сокджин деликатно, ненавязчиво наблюдал за ним и, подметив озабоченное выражение его покрытого стыдливым румянцем лица, без труда догадался, в чем дело. — Можете задать вопросы сейчас, — мягко подтолкнул его доктор. — Мне действительно нужно будет провести течку с Чонгуком? — выпалил Тэхён, в ужасающем стеснении сминая край своего джемпера. Щеки вспыхнули еще ярче. — Я не смогу… — потухший голос его прервался, сдавленный зловещей тревогой, которая с каждой минутой все сильнее овладевала им. — Просто не смогу… Доктор Ким в одно мгновение посерьезнел. — Я понимаю, в какой вы оказались ситуации. Понимаю, как вам тяжело. Но поверьте, если бы существовал иной способ вам помочь, мы бы непременно нашли бы его. — Тогда мне нужны самые надежные противозачаточные, — заявил Тэхён. Память о нерожденном первенце будто горячей стрелой вонзилась ему в сердце, отозвалась страдальческой болью в каждой клеточке тела. Тэхён твердо, без колебаний сказал себе, что не должен вновь забеременеть в ближайшую течку. Только не сейчас, когда его ребенок, желанный и безмерно любимый, погиб… — Они вам не понадобятся, — качнул головой доктор Ким. При грациозном движении его головы темные блестящие волосы зажглись яркими бликами под лампами белого искусственного света. — Для восстановления репродуктивной системы должно пройти несколько течек. Сейчас риск забеременеть минимален. Почти невозможно. Предавшись мрачным размышлениям, Тэхён вернулся в палату. Там его уже ожидали родители и Чонгук. При взгляде на альфу Тэхён залился краской до корней волос и поторопился опустить глаза, с трудом удерживаясь от малодушного порыва убежать и спрятаться. Ему стало нестерпимо стыдно за свою простецкую одежду, которая вмиг стала убогой и безобразной, особенно по сравнению с роскошным дымчато-сером костюмом, идеально облегавшем фигуру альфы. Папа что-то ласково сказал ему, но Тэхён не разобрал слов, слишком занятый тем, как бы избежать прямого столкновения взглядом со своим альфой. Ким Чонин, насупившись, всем своим видом откровенно демонстрировал полное неодобрение, но, как ни странно, хранил молчание. Чонгук взял в руки сумку Тэхёна, и все трое вышли из палаты. Тэхён, спотыкаясь о собственные ноги, плелся рядом с Чонгуком, все еще старательно отводя взгляд. Родители шли за ними. В машине Чонгука, припаркованной у самого входа в больницу, До Кёнсу, никого не спрашивая, непринужденно разместился на переднем пассажирском сиденье. Ким Чонин, стиснув челюсти, сверкнул побелевшими от ярости белками глаз, но вновь промолчал, устраиваясь рядом с сыном сзади. Чонгук уверенно завел мотор и, плавно набрав скорость, выехал на дорогу. Против воли Тэхён уставился на его сильные руки, внушительно обхватывавшие руль, и тут же горячо пожалел об этом. Сердце у омеги учащенно, жарко забилось. Он скрюченными пальцами вцепился в обивку сиденья, стремясь унять дрожь во всем теле, и насилу отвернулся к боковому окну, делая вид, что увлечен наблюдением за проплывающим мимо пейзажем. Кровь ритмично стучала в ушах, и сквозь этот гулкий шум Тэхён слышал, как его папа и Чонгук ведут себя, словно на деловых переговорах. Было решено, что после того, как Тэхён в доме родителей немного отдохнет и соберет свои вещи, Чонгук вновь заедет за ним, чтобы отвезти в особняк семьи Чон. Ким Чонин в этой официальной беседе никак не участвовал, лишь попеременно бросая обиженные взгляды на мужа и крайне разъяренные — на Чонгука. Чуть дыша, Тэхён с замирающим сердцем мог думать только о том, что ему придется жить с Чонгуком под одной крышей, есть, разговаривать, проводить течки… Он изо всех сил сожмурил веки, его щеки болезненно запылали. Растерянность, возмущение и стыд раздирали ему душу на части, путая и без того встревоженные мысли. Он совсем не знал, как справиться с этим осознанием, что ему делать, как дальше жить… Дома До Кёнсу всучил мужу рис и овощи и приказал помочь с приготовлением обеда, а Тэхёна отправил в свою комнату. Рассеянно перебирая свои вещи, Тэхён стоял, расстроенный, подавленный, и никак не мог выкинуть из головы тяжелые мысли о Чонгуке. То и дело память услужливо возвращала его в те угнетающие моменты, когда они причиняли друг другу боль, когда усиленно кололи друг друга оскорбительными словами, когда Чонгук превращался в зверя, уверенный, что Тэхён вновь намеревается обвести его вокруг пальца. Раз от разу омега сокрушенно раздумывал о том, что неприступной и непреодолимой преградой стояло между ними: молчание, обиды, боль, недопонимание, потерянные годы. Сотни раз он спрашивал себя, как они будут жить дальше. И, чувствуя, как все внутри леденяще сжимается, не находил ни одного ответа… Громкий и разгневанный возглас отца неожиданно выдернул Тэхёна из затягивающей, как трясина, гнетущей задумчивости. Продолжая держать в руках одну из своих старых футболок, омега вышел из комнаты, на цыпочках прокрался по коридору, прислушиваясь к голосам родителей, которые говорили на повышенных тонах, но, как могли, старались это скрыть. — Мы уже все обговорили, Чонин, — нетерпимо отрубил До Кёнсу, нарезая редьку. Каждое его слово сопровождалось звонким свирепым стуком ножа о разделочную доску. — Ты мне обещал наконец успокоиться. Другого варианта у нас с тобой все равно нет. Так будет лучше для всех. — Для кого всех, интересно? — Ким Чонин больше не считал нужным умалчивать о своем недовольстве. — Ну в первую очередь, для нашего сына, конечно, — с упреком напомнил папа Тэхёна. — Я категорически против! — Ты мне уже это говорил. — Тебе не кажется, что ты слишком торопишь события? — чуть поумерив свой яростный пыл, попробовал зайти с иной стороны Ким Чонин. — Наш сын уже помеченный истинным альфой, — ответил До Кёнсу таким суховатым, менторским тоном, каким учитель терпеливо разжевывает бездарному ученику самый простой материал. — По-моему, я как раз-таки уже опаздываю. — Поверить не могу, что ты унижался перед этим недоальфой, предлагая ему… — Ким! Следи за тем, что ты несешь! — выйдя из терпения, негодующе перебил его До Кёнсу. — Даже если я и унижался — хотя это совсем не так — это ни идет ни в какое сравнение со страданиями Тэхёна. Я больше не позволю своему сыну страдать. Но Ким Чонин не намеревался так легко складывать оружие: — Но это тоже не выход… — Ким! Наш мальчик пережил достаточно, чтобы терпеть еще досужие сплетни за спиной. В качестве кого он будет жить в доме Чонгука? Я не хочу, чтобы моего ребенка называли так же, как и его лучший друг когда-то. Поэтому свадьба состоится. Чонгук меня поддерживает. Свадьба? Какая свадьба? Как громом пораженный, Тэхён, не в силах шевельнуться, огорошенно оцепенел, задыхаясь и едва смея верить услышанному. Футболка выскользнула из его окаменевших пальцев и бесформенной грудой приземлилась на пол, но омега этого даже не заметил, поглощенный страшным, сковывающим изумлением. — Разумеется, он тебя поддерживает! — испустил смешок, полный мрачной иронии, Ким Чонин. — Он же только и думает о… — Что происходит? О какой еще свадьбе идет речь? — не владея собой, шагнул вперед Тэхён, взирая на родителей огромными, до предела распахнутыми глазами. Чета Ким, вздрогнув, синхронно обернулись к сыну и, разом умолкнув, застыли с одинаково посеревшими, ошеломленными лицами, словно мелкие воришки, пойманные на месте преступления. — О чем вы говорите? — пролепетал Тэхён, озадаченный, сбитый с толку, продолжая судорожно вглядываться в родителей. На глаза навернулись слезы. Первым в себя пришел До Кёнсу. Быстро обретя утраченное самообладание, он непреклонным движением отодвинул супруга в сторону и, приблизившись, заботливо обнял сына за плечи. — Пойдем, милый, поговорим. Чонин, не мешай нам, — бесстрастно повелел До Кёнсу и увел Тэхёна в его комнату. Прочно закрыв дверь, папа мягко опустился возле сына на кровать и ласково прижал к сердцу, ненавязчиво удерживая и утешая. — Тэхён, пожалуйста, послушай меня внимательно, — вдумчиво начал До Кёнсу. В мелодичном голосе его были доброта и глубокое понимание, которые взволновали Тэхёна. — Я знаю, то, что ты пережил — ужасно тяжело. Знаю, какие непростые у тебя отношения с твоим альфой. И признаться откровенно, я не знаю, смогу ли когда-то простить его за то, что с тобой произошло. — Тогда зачем ты хочешь, чтобы мы поженились? — охрипшим от тревоги голосом спросил Тэхён, беспомощно глядя на родителя сквозь пелену слез, застилавшую глаза. — Милый, — мягкая улыбка, тронувшая его губы, источала тепло и грустное смирение. Папа без нажима, легко накрыл прохладной рукой метку Тэхёна, надежно спрятанную за воротом джемпера. — Вы уже женаты, милый. По самым древним законам. Гражданская церемония после метки — это лишь формальность. — Пап, я не хочу за него замуж! — взбунтовался Тэхён. Не сумев скрыть нервозного смятения, он сорвался на тонкий фальцет. — Тэхён, я еще раз напоминаю, что это формальность, — сказал До Кёнсу. Голос его налился силой и непоколебимой уверенностью, способными без труда сокрушить вдребезги любые доводы противника. — Но эта формальность позволит тебе спокойно жить в доме Чонгука. Я хочу, чтобы ты жил в его доме официально. Чтобы про тебя не ходили грязные слухи. Твое здоровье и твое счастье для меня превыше всего. А счастлив ты можешь быть только со своим альфой. — Но… — Тэхён, — мотнув головой, категорично прервал его возражения До Кёнсу, опуская руки и чинно складывая их на коленях. — Если ты попытаешься быть с другим альфой, ничего не получится. Если ты попытаешься избежать своей судьбы, это может очень плохо кончиться. Я знаю, о чем говорю, сын. Когда-то я чуть не совершил самую большую ошибку в своей жизни… — Папа… — промямлил Тэхён, растерянный, испуганный, ощущая, как от томительного ужаса в жилах леденеет кровь. Лицо До Кёнсу окаменело и как-то мигом будто осунулось, губы сжались в одну тонкую белую линию; напряженный, неподвижный взгляд, устремленный куда-то в пустоту, омертвел, и руки, сцепленные в замок, затряслись. — После очередного выкидыша, — папа, сузив глаза, говорил голосом отчужденным и начисто лишенным каких-либо эмоций, но эта показная невозмутимость еще сильнее подчеркивала ту жуткую, застарелую, ничуть не притупленную со временем боль, которую он вынашивал в себе годами, — я решил, что Чонину будет лучше найти другого омегу. Я думал, что тяну его на дно. И я оставил его… А потом мы оба едва не погибли… — Папа! — в ужасе почти пропавшим голосом охнул Тэхён. Он, всхлипнув, прижал сжатые в кулаки руки к груди, пока в нем боролись тягостные, противоречивые эмоции. С одной стороны, он с горечью думал о том, сколь много тягостных мрачным тайн, которые ему неведомы, кроется в прошлом его родителей. С другой стороны, он всей своей душой, истерзанной мучительной болью за то горе, что пришлось вынести его родителям, тянулся к папе в отчаянном желании утешить, но совсем не мог найти нужных слов… Спустя мгновение тень жизненных тягот, брошенная на его лицо, испарилась, словно ее и не было, черты его смягчились, и До Кёнсу вновь стал его любимым папой, красивым, улыбчивым, нежным, излучающим свет и согревающее душевное тепло. — Поэтому, милый, тебе придется учиться жить со своим альфой. И учиться прямо сейчас. Для твоего же собственного блага. «Папа и отец и без того так сильно страдали. Еще я тут со своими проблемами…» — мученически надрывалось в скорби его сердце. И, глотнув горький комок слез, Тэхён, взглянув на папу, тяжело тряхнул головой в знак согласия. Чонгук приехал через пару часов. Ким Чонин, набычившись, встретил его на пороге и, мощно заняв собой почти весь дверной проем, не пропустил младшего альфу дальше. — Учти, Чон, — пренебрежительно швырнув ему сумку с вещами Тэхёна, угрожающе вполголоса зашипел Ким Чонин. — Мы будем приходить к Тэхёну каждый день. И если ты хоть что-то сделаешь не так, ты сам знаешь, где ты потом окажешься. Ловко поймав сумку, Чонгук молча с застывшим выражением лица склонил голову в презентабельном поклоне и повел Тэхёна к выходу из дома. Всю дорогу до особняка Чонгука Тэхён просидел, вжавшись спиной в кожаное сиденье. Ровное дыхание давалось ему с неимоверным трудом. Его словно лихорадило. Безумный страх снова смотреть в глаза альфе и снова терять над собой контроль вынуждал его делать вид, что он исключительно заинтересован происходящим за окном автомобиля. Едва они оказались в стенах неуютного особняка семьи Чон, на Тэхёна обрушились давящие воспоминания о том, как совсем недавно Чонгук без колебаний силком приволок его сюда в качестве пленника. Ледяной озноб, и без того жутко колотивший его, усилился. Тревожный стук сердца, что с каждой секундой все убыстряло ход и грозило вот-вот продавить ему ребра, громовым набатом громыхал в ушах, заглушая собой все посторонние звуки. В страхе заметавшись взглядом, Тэхён неосторожно скосил на идеально чистое место рядом с лестницей, и в голове его тут же прогремели оглушительные выстрелы. Оледеневшая душа его упала в пятки, слезы непроизвольно брызнули из глаз, Тэхён затрясся, как осиновый лист. Он инстинктивно попятился назад на подкашивающихся ногах и впечатался всем телом в Чонгука, который даже не шелохнулся от этого внезапного столкновения. Не растерявшись, альфа энергично обхватил его одной рукой за талию, помогая сохранить равновесие. — Тэ, — тихо и твердо произнес Чонгук. От звука его будоражащего голоса Тэхёна точно током ударило. — Успокойся. Все, что связано с Хосоком, тебя больше никогда не побеспокоит. Мин Юнги обо всем позаботился. — Я не хочу здесь жить, — торопливо сморгнув слезы с ресниц, выпалил Тэхён голосом, дрожащим от боли. — Мы скоро переедем, — самым серьезным тоном уверил его Чонгук. — Сразу, как только я решу все вопросы с нашим новым домом и продажей этого. Крайняя из дверей в глубине холла бесшумно отворилась, и стайка слуг, безмолвных, безупречно вышколенных, втянулась внутрь, чтобы затем выстроиться перед хозяином особняка и его омегой стройным рядом. Чонгук, держась по-королевски величественно и уравновешенно, как всемогущий правитель перед своим народом, представил Тэхёна, как нового хозяина, и стальным тоном распорядился выполнять его приказы незамедлительно и беспрекословно. Слуги согнулись в глубоком, почтительном поклоне, и Тэхён, чувствуя себя не в своей тарелке, краснел и тушевался, не зная, куда себя деть от неловкого смущения. И как только они начали подниматься вверх по лестнице, не сопровождаемые более взглядами нескольких чужих пар глаз, Тэхён смог наконец вздохнуть с облегчением. — А где твой папа? — прочистив горло, с опаской спросил он, мысленно сосредоточив свое внимание на том нелегком испытании, которое ему еще предстояло — неизбежной встрече с Нам Ухёном. — Он здесь больше не живет, — Чонгук передернулся, как от боли, но голос его звучал холодно и отстраненно. — И ты с ним больше не увидишься. Можешь об этом тоже не переживать. — Ты что, выгнал его из дома из-за меня? — пораженный невероятной догадкой, воскликнул Тэхён, вне себя от изумления. Лицо альфы мгновенно очерствело, челюсти сжались. — Какое теперь это имеет значение? — резко бросил Чонгук. — Я снял ему квартиру. Деньги на его карту также перечисляю регулярно. И на этом все. Я не хочу и не собираюсь жить с ним в одном доме. И ты, думаю, тоже. — Чонгук… — Давай не будем говорить о моем папе, — хлестко перебил его альфа, а после добавил в тон обезоруживающей нежности, когда они пересекли коридор и подошли к одной из закрытых массивных дверей на втором этаже. — Это твоя комната, Тэ. Рядом с моей… Если вдруг тебе что понадобится. Мы ведь должны быть рядом. Тэхёна бросило в жар. В спешке он схватился за дверную ручку, повернулся и судорожно прижался спиной к двери, словно желая преградить ему путь. Чонгук приблизился почти вплотную, но не сделал даже малейшей попытки коснуться его. — Давай поговорим, Тэ, — его хрипловатый, проникновенный голос наполнился мягкими переливами, а выражение лица было одновременно горделивым и умоляющим. Тэхёна снова пронизала неудержимая дрожь, колени ослабли. — Нам нужно наконец поговорить. — Н-нет, — с запинкой проблеял Тэхён, умирая от страха. Он боялся этого разговора, боялся Чонгука, боялся самого себя… Оживленная близким присутствием альфы метка, сжигающая его изнутри пылающим огнем, отнюдь не вносила ясность в его взбаламученное сознание. Но Тэхён, перепуганный до смерти, не собирался давать ей воли. — Я… я устал, — заикаясь, на ходу придумал омега, деланно капризно наморщив нос. — И я хочу отдохнуть. И ужин мне пусть принесут сюда. Не обронив ни слова, Чонгук так долго, так испытующе всматривался в его лицо, что Тэхён, раскрасневшись, не имея сил сделать даже вздох, с упавшим сердцем понял, что альфа ему не поверил. — Все, что ты захочешь, — сдаваясь, сдержанно ответил Чонгук, и эти взвешенные слова, точно молотом, ударили по и без того натянутым нервам Тэхёна. Омега шумно втянул воздух, и в этот момент Чонгук шагнул назад. Он толчком распахнул дверь у него за спиной и отошел в сторону, давая омеге возможность войти, но тот был не способен сдвинуться с места. Чонгук повернулся и твердой походкой пошел по коридору. Тэхён, затаив дыхание, широко раскрытыми глазами следил за ним, пока он не скрылся на лестнице. Проснувшись утром, Тэхён устыдился своей слабости. Он чувствовал себя чрезвычайно глупым из-за того, что вел себя, как маленький капризный ребенок. Чонгук прав — им действительно нужно сесть и обо всем поговорить. Приняв душ, он выбрал из своего немногочисленного гардероба, что взял с собой, светлые прямые брюки и блузку мятного цвета приталенного кроя. Расчесав и уложив волосы, он слегка подрумянил щеки, чтобы придать живости своему землисто-бледному лицу, и, набравшись храбрости, покинул свою комнату. Чонгук уже ждал его за накрытым столом в столовой. На нем был один из его излюбленных дорогих костюмов, строгий и деловой, цвета королевской синевы. Как только Тэхён вошел внутрь, альфа отложил телефон в сторону, и морщинки, избороздившие его лоб, истаяли. — Доброе утро, Тэ, — мирно поприветствовал его Чонгук. — Как спалось? — Нормально, — односложно откликнулся Тэхён, устраиваясь по правую руку от Чонгука. Все заготовленные слова разом вылетели у него из головы, а былая решимость точно в воду канула, и Тэхён, норовя утаить свое стеснение, притворился, что умирает от голода, и, взявшись за ложку, погрузил ее в тарелку с кимчи тиге. Чонгук дал ему насладиться супом и после предприимчиво оповестил: — В нашем распоряжении около шести часов. Может, чтобы купить все необходимое, ты хочешь съездить в Чхунчхон? — Необходимое для чего? — недоумевающе спросил Тэхён, отодвинув тарелку. Все время трапезы не рискуя поднимать глаз, он против воли вскинул растерянный взгляд на Чонгука. Альфа не повел и бровью. — Для нашей свадьбы, конечно же. — Она что, будет сегодня? — ахнул Тэхён, подскочив на стуле, как ужаленный. — Я не вижу смысла откладывать, — сохраняя поразительное спокойствие, сказал Чонгук. — Как интересно! — начинал закипать Тэхён, задетый его непробиваемым, почти надменным хладнокровием, которое смахивало на снисходительное превосходство. — А кого-нибудь интересует вообще мое мнение? — Это все делается для твоего же блага… — Да неужели? — вызывающе кинул Тэхён. — Тэ… — придвинувшись ближе, тем же ровным тоном начал Чонгук, но Тэхён, рывком отпрянув назад и отшвырнув от себя ложку, своим огненным, буравящим взглядом заставил его замолкнуть. — Ты уже обращаешься со мной, как со своей собственностью! — возмутился омега, ощетинившись от переполнившей его ярости. Что еще можно было ожидать от этого донельзя высокомерного, неумолимого и властолюбивого тирана? Тэхён уже успел раскаяться в своем мягкотелом желании начать с Чонгуком откровенный разговор. Все благие намерения были мигом позабыты и отринуты. — Ты ошибаешься, — постарался убедить его Чонгук, оставаясь воплощением выдержанного, непреклонного спокойствия. — Чтоб ты знал, я выхожу за тебя только, чтобы моим родителям было спокойнее, — Тэхён нарочно произнес эти жалящие слова, идя на поводу своего сумасбродного гнева. На лице альфы, красивом и невозмутимом, не отразилось никакой новой эмоции. — Пусть так, — прохладно ответил Чонгук. — Только не пойму, тебе-то зачем этот брак нужен? — Тэхёна всего трясло от ярости, а спокойная уверенность Чонгука была непоколебима. — Разве не ясно? — вдруг неистово выдохнул Чонгук. Взгляд его темных глаз вспыхнул, и обжигающий, словно пламя, он без препятствий проникал в самую душу омеги. — Я тебя люблю. Тэхён обомлел, забывая, как дышать. Его словно ошпарило кипятком, голова закружилась, сердце, сердце, счастливо трепеща, зашлось в порывистом, необузданном ритме. Это заветное признание будто одним ударом вышибло из него дух, смутило до слез и заставило все внутри сладко сжаться от предвкушения. На секунду зажмурившись и выпутываясь из оков этого колдовского соблазна, Тэхён усилием воли кое-как взял себя в руки. — Слишком поздно для подобных признаний, — переведя дыхание, омега наигранно безразлично пожал плечами, теша надежду, что выглядит достаточно отрешенно и неприступно. — Нет, не поздно, — решительно стоял на своем альфа, продолжая прожигать его своим горящим взором. Чувствуя, как воля его стремительно затухает, Тэхён, стиснув руки в кулаки, впопыхах вспрыгнул на ноги, чтобы избавиться от гнета его сладко подавляющей власти и вновь не попасть в беду. Но омега встал так резко, что в глазах потемнело, земля ушла из-под ног, и он с невольным вскриком потерял равновесие и, будто подкошенный, повалился прямо на Чонгука. Руки альфы обхватили его плотным кольцом, поддерживая, не позволяя упасть, защищая от всего мира. Тэхён дрогнул. Знакомый накаленный жар, от которого он не мог продохнуть и набрать в легкие воздуха, уже начинал вновь сжигать его всего изнутри дотла. Омега, не отрываясь, ошалело таращился на голубую жилку, что, пульсируя, истошно билась на мощной шее Чонгука, не отваживаясь смотреть выше. Его теплое, прерывистое дыхание щекотало омеге лоб. Тэхён был словно натянутая струна в его руках, слишком живо и глубоко ощущая, словно ожог, с какой напряженной и пылкой силой прижималось к нему его крепкое, подтянутое тело. — Хватит убегать от меня, Тэ, — хрипло настаивал Чонгук, смыкая руки за его спиной еще туже. — Нам… — Ты так и будешь постоянно применять ко мне свою силу? — нервно заерзав, перебил его Тэхён надломленным от волнения голосом, силясь злым ехидством замаскировать обуявшую его болезненную горячку. — Прости, — раскаяние Чонгука было неподдельным, и он тут же без обиняков разжал свои жадные объятия, за секунду принимая вид, серьезный и вежливо-отчужденный. — Ты уже закончил завтракать? Нам и правда необходимо ехать. Поездку в магазин за великолепным и элегантным свадебным костюмом цвета слоновой кости и последовавшую затем очень короткую гражданскую церемонию, на которой присутствовали лишь его родители, Тэхён помнил смутно и расплывчато, словно все проходило в тумане забвения. Память запечатлела лишь какие-то разрозненные, не связанные друг с другом обрывки. Ничего не сохранилось в его воспоминаниях о том дне, который должен был стать самым счастливым в его жизни. Тэхён пришел в себя, уже будучи в салоне автомобиля, когда тот резво катил по улицам города, везя их обратно, в особняк Чонгука. Омега тупо, словно не понимая, откуда оно взялось, разглядывал свое изящное обручальное кольцо, невероятной свинцовой тяжестью обхватывавшее его палец. Похожее, но более массивное и простое, красовалось на руке у Чонгука. Тэхён поймал себя на том, что его мысли вернулись в далекое прошлое, до роковых событий четырехлетней давности. Несмотря на трудности, которые тогда испытывала его семья из-за внезапного увольнения отца, Тэхён был безоглядно счастлив. Его жизнь была проста и понятна. Его окружали родные, друзья, он встретил своего истинного альфу, который стал для него дороже жизни. И как любой юный омега, он мечтал о настоящей, шикарной свадьбе. Традиционный яркий ханбок. Огромный зал, украшенный пышными белыми цветами. Торжественная, красивая церемония. Чувственные клятвы любви и верности. Друзья и родные рядом, радостные и счастливые за них. Чудесный праздник, который соединил бы два любящих сердца навсегда… Но все его сокровенные мечты так и остались мечтами. Ничего не сбылось. Торжество любви обернулось не более чем официозным лаконичным мероприятием. Тэхён стал мужем Чон Чонгука, но не нес в сердце даже тени радости. Исподтишка взглянув на альфу, Тэхён увидел, каким спокойным, даже умиротворенным было выражение его лица, и это показалось омеге странным и непостижимым, в то время, как у него самого в душе бушевала буря. Тотчас же в нем всколыхнулась, будто от удара, гневная досада. — Доволен? — зловредно огрызнулся Тэхён. — Все вышло по твоей воле. Добился-таки своего. Получил, что хотел? — Я использую и намерен использовать все что угодно, чтобы быть рядом с тобой, — став абсолютно невосприимчивым к его колкостям, самым невозмутимым тоном откликнулся Чонгук, ведя его вверх по ступенькам к парадному входу особняка и дальше, в просторный светлый холл. — Сейчас мы поужинаем. Разозленный до глубины души его снисходительным высокомерием и несгибаемым упорством, которые ничем не урезонить, Тэхён запальчиво вскинулся, хмуря брови. — Я не голоден, — из духа противоречия капризно вздернул подбородок омега. — Я хочу отдохнуть и иду в свою комнату, — он ринулся было к лестнице, но замедлил шаг и, полуобернувшись, колючим шепотом бросил: — И даже не рассчитывай на брачную ночь, Чон. — Не беспокойся, — последовал услужливый, почти флегматичный ответ. — Я не трону тебя, пока сам не попросишь. Тэхёна словно обожгло огнем. Он чопорно выпрямился, развернулся, пряча свои пунцовые от смущения щеки, и стрелой взлетел вверх по лестнице. Запершись в своей комнате, Тэхён с лихорадочной поспешностью стащил с себя свадебный костюм, смял его и бесформенной массой пренебрежительно швырнул в кресло, словно вещь была в чем-то виновата. Проворочавшись, промучившись полночи без сна, искомкав все одеяло во взмокших от волнения ладонях, Тэхён только и делал, что сверлил немигающим взглядом дверь и беспрестанно думал, думал о том, что Чонгук совсем рядом, за единственной стеной, что разделяет их комнаты… Следующим утром Тэхён встал с постели, чувствуя себя, как ни странно, отдохнувшим и полным сил после бессонной ночи. Собравшись и застегивая последние пуговицы на своей рубашке, омега через окно заметил своего отца, идущего широким шагом по подъездной дороге. Он мчался так быстро, что его темная куртка раздувалась на ветру, словно парус. Тэхён изумленно приподнял брови, не ожидая от родителя столь раннего визита, и, проворно выйдя из спальни, устремился к лестнице. Пронзительный возмущенный голос Ким Чонина застал его на верхних ступеньках. — Что ты, черт возьми, сделал, Чон? — яростно взревел отец Тэхёна. — Кто тебя об этом просил?! И как нам теперь воспринимать твою подачку? Как плату за нашего сына? — Тэхён и наша с ним свадьба здесь не при чем, — послышался глубокий спокойный голос Чонгука. — Я погасил ваши долги и собирался это сделать в любом случае, даже если бы Тэхён не был со мной. Пожалуйста, воспринимайте это исключительно как компенсацию за ущерб, причиненный моим отцом. Застигнутый врасплох, словно прибитый, Тэхён стоял, не чувствуя под собой ног, остолбенев в невероятном, безмерном изумлении. — Складно говоришь, — едко фыркнул Ким Чонин. — Только не надейся, что я стану вдруг к тебе лучше относиться. А теперь я хочу увидеть своего сына. — Отец, — усмирив свое удивление, позвал его с лестницы Тэхён и спустился вниз, навстречу Ким Чонину, вышедшему из открытой двери гостиной. — Здравствуй, сын, — по-отечески сердечно приветствовал его отец, приобнимая за плечи. — Твой новоиспеченный супруг нас облагодетельствовал, — съязвил он и с озабоченным видом метнул в сторону гостиной, где, очевидно, остался Чонгук, злобный подозрительный взгляд. — Как этот недоальфа с тобой обращается? Он тебе ничего не сделал? — Отец, — с легким укором протянул Тэхён. — Я хочу, чтобы теперь мы были откровенны, — со всей серьезностью заявил Ким Чонин. — Мы достаточно уже отмалчивались. Скажи мне сразу, если что-то будет не так. Дождавшись от сына короткого кивка, Ким Чонин продолжал уже без прежней угрюмости: — Я сейчас поеду в Чхунчхон. Завершу там все дела и вернусь. Вечером мы с папой к тебе придем, как и обещали. Проводив отца, Тэхён, набрав в грудь побольше воздуха, чеканным шагом отправился в гостиную. В душе его разгорелся, словно искры на углях, огонек негодования. Чонгук разговаривал по телефону, отдавая четкие категоричные приказы, но, заметив, что Тэхён переступил порог, отключился. — Не надо было этого делать. Мои родители слишком гордые, — сказал Тэхён, мрачный и насупленный, исподлобья взирая на него. Его уверенно-покровительственное вмешательство в их жизнь задело омежью гордость. — Я поступил так, как считал нужным, — уведомил его Чонгук тоном, твердым, как камень, не терпящим никаких возражений. Впоследствии Тэхён не раз возвращался мыслями к этим безапелляционным словам. Равнодушное ко всему время неумолимо побежало вперед, и началась их совместная жизнь в качестве новой четы Чон. Как только стало понятно, что они не могут находиться порознь даже несколько часов — Чонгук уехал на очередную деловую встречу, а Тэхён, одоленный приступом удушья из-за взбесившейся метки, упал в обморок — альфа в тот же день перенес все свои рабочие дела домой и начал руководить компанией из своего просторного кабинета на первом этаже, отделанного в темных и сильных мужских цветах. Тэхён обычно без единого слова сидел в мягком удобном кресле у окна, читая книгу или копаясь в телефоне. Бывало и так, что только прикидываясь увлеченным книгой, он не отказывал себе в удовольствии украдкой наблюдать за своим супругом, занятым работой. Он всегда производил впечатление успешного делового человека, но теперь Тэхён воочию видел, как, разговаривая по телефону, Чонгук мгновенно превращался в авторитетного, волевого, непреклонного начальника, привыкшего управлять всем железной рукой, держать в почтительном трепете подчинённых и отдавать распоряжения, которые должны были исполняться немедленно и безропотно. Стоило ему взглянуть на такого Чонгука, как по всему его телу пробегали дразнящие, горячие мурашки, хотя и Тэхён изо всех сил старался не принимать это во внимание. Чонгук с завидной регулярностью дарил ему пышные букеты цветов, обсыпал драгоценностями, преподносил любимые омегой сладости. Он без устали заваливал его гардеробную новой одеждой и обувью, вручал бесчисленные флакончики дорогой косметики. К каждому подарку Тэхён относился с огромным подозрением, все воспринимал в штыки, везде искал подвох. И не стеснялся в открытую демонстрировать свое недовольство. — Покупай в придачу к цветам еще и вазы. Их уже ставить некуда, — кисло бухтел Тэхён на очередной шикарный, протянутый Чонгуком, букет. — У меня не настолько огромное лицо, чтобы измазать все эти лосьоны, — раздраженно брюзжал он, обследуя необозримый набор блестящих баночек, усеявший его туалетный столик. — Ты покупаешь мне вещи, как будто я снова стал твоим пленником! — вскипятившись от досады, не выдержал Тэхён, когда в его переполненной гардеробной не осталось свободного места. — В своих вещах я не достоин находиться рядом с тобой? Чонгук мужественно сносил его выходки, больше молчал, ни разу не сказал ему ни одного грубого слова. Казалось, его массивную, непроницаемую, как чешуя металлического дракона, броню не могло прошибить ничто. В глубине души Тэхён прекрасно знал, что поступал неправильно. Что своими глупыми капризами и неуместными, язвительными замечаниями лишь еще больше увеличивает пропасть между ними. Яркими, незатухающими словами горели в его воспоминаниях заветы папы, но он не следовал им и всячески ругал себя за это. Какая-то затаенная, самая темная часть его души, отравленная ядом обиды и непримирения, жаждала возмездия и побуждала к немедленным действиям: выпускать шипы, швыряться колкостями направо и налево, никогда и ничего не прощать. Через месяц, как Чонгук и обещал, они переехали в новый дом. Это был небольшой одноэтажный коттедж на тихой улице. По сравнению с великолепным, помпезным особняком семьи Чон этот коттедж выглядел просто невзрачным деревенским домишком. Но Тэхёну он очень нравился. Ко всему прочему, там он получил долгожданное избавление от постоянного и донельзя смущающегося окружения горничных, услуги которых были излишни для такого маленького дома и которых Чонгук рассчитал в день переезда. Их Истинная Связь окрепла настолько, что позволяла им несколько часов в день находиться друг от друга на значительном расстоянии. Чонгук возобновил свои поездки на работу, а у Тэхёна появился новый повод для беспокойства: всякий раз, когда альфа уезжал, пусть и на пару часов, безумная ревность разгоралась в душе Тэхёна, как сухая бумага от спички. Метка его умиротворенно безмолвствовала, но мысленные здравые увещевания, что Чонгук — женатый и повязанный со своей истинной парой альфа и вряд ли даже будет просто смотреть на других омег, помогали мало. Временами Тэхён до самого его приезда обратно терзался и не находил себе места от мучительных мыслей, каждая из которых была хуже, свирепее, мрачнее другой. Ведь их брак существовал исключительно на бумаге, Тэхён даже спустя столько времени все еще с трудом верил, что они на самом деле женаты. В один из дней из Сеула возвратился Кихён. Но не один, с собой он привез своего истинного омегу, Ли Минхёка. Об этом Тэхёну рассказал сам Кихён, позвонив по телефону. — Я должен был разобраться во всей ситуации, а не слепо доверять Чимину, — слушал Тэхён молчаливо его чуть сипловатый, наполненный покаянием голос, доносящийся из динамика. — Равно как и тогда, когда он наплел мне про Юнги… Я лишился двух лучших друзей из-за него. Послушай, Тэхён, я очень сожалею и прошу у тебя прощения. Понимаю, что вряд ли у нас теперь будут отношения, как прежде, но я прошу тебя прийти познакомиться с моим омегой. Приглашаю тебя и Юнги. Необходимость идти туда отнюдь не прельщала Тэхёна, но, изнывавший от бесконечного сидения в четырех стенах, он уже не знал, куда себя девать, поэтому ответил согласием. В назначенный день Тэхён без опозданий явился в дом родителей Кихёна. Чета Ю накануне ночью улетела в Пекин решать внезапно возникшие вопросы с наследством дяди Лу Ханя, и поэтому Тэхёна встретили только Кихён и его младший брат, Ёндже. Не успели они толком поздороваться, как вновь раздался настойчивый звонок в дверь. На пороге стояли Юнги и, к беспредельному изумлению Тэхёна, Чимин. Тэхён чуть не поперхнулся от неприятного раздражения, увидев бывшего друга. Чимин похудел и стал будто ниже ростом, его румяные округлые щеки сильно впали, под глазами образовались круги насыщенного темного цвета, которые он безуспешно пытался замаскировать тональником. Юнги, несокрушимо возвышавшийся рядом, обнимал омегу уверенной рукой за талию, а Чимин отчаянно жался к нему, словно к своему единственному спасению. Стиснув челюсти, Кихён нахмурился, возмущенно скрестил руки на груди, обтянутой темно-синей водолазкой, вовсе не собираясь делать никакого секрета из своей досады и презрения к Чимину. — Зачем ты привел своего омегу? — обратился Кихён исключительно к Юнги, демонстративно игнорируя Чимина. Тот весь съежился, жалко уставившись на друга запавшими глазами, в молчании проглатывая открытое унижение. — Он не тот, кого я хочу видеть. — Успокойся, Ю Ки, — небрежно посоветовал Юнги, но под этим напускным лениво-безмятежным безразличием крылась грозная, пока еще укрощенная, мощь и полная боеготовность: он собирался всеми силами, несмотря ни на что без колебаний защищать свою пару. — Не устраивай сцен на самом пороге. Мы же собрались здесь совсем по иному поводу. Здравствуй, Тэхён, — перевел взгляд на омегу Юнги, и тон его голоса стал совсем другим, окрасившись нотками подлинного уважения. — Рад тебя видеть. — И я тебя, Юнги, — честно ответил Тэхён, чуть наклонив голову. Когда обмен приветствиями завершился, Кихён вместе с братом сопроводили гостей на задний двор, где за импровизированным столиком под большим тентом их ждал омега Кихёна. Тот представил свою пару, мимолетно с невыразимой нежностью коснувшись его руки, а после альфы направились к грилю жарить мясо, а Тэхён и Чимин устроились за столиком напротив омеги Кихёна. Ли Минхёк оказался непосредственным, улыбчивым и открытым парнем, не имевшим ничего общего с той заносчивой недосягаемой топ-моделью, смотревшей на них с афиш и плакатов. Прелестная красота его осталась прежней, и ее не способны были испортить те лишние килограммы, которые он успел набрать. Мягкие, серебристые волосы с отросшими корнями обрамляли его пухлощекое живое личико, бледное и чистое. Движения давались ему тяжело из-за огромного живота, выдающегося вперед, который он старался скрадывать складками безразмерной футболки. С зубовным скрежетом Тэхён, едва не плача, надрывался в попытках не опускать взгляда ниже его лица, напропалую гоня прочь тягостные мысли, что через полгода он и сам был бы таким же… Тэхён весь напрягся, желудок у него скрутился в тугой болезненный узел. Вся кровь отхлынула от его головы, и омеге показалось, что он может упасть в обморок. Он не знал, хватит ли у него сил высидеть рядом с этим малознакомым омегой, чей круглый живот выглядел немым укором для Тэхёна, и с бывшим лучшим другом, скорбный пришибленный вид которого не вызывал у него ничего, кроме глухой неприязни. Готовый удариться в слезы, Тэхён уже не раз умудрился всей душой пожалеть, что решился прийти сюда. Словно не ел несколько дней кряду, Минхёк с жадностью поглощал конфеты и нарезанные фрукты, при этом успевал беззаботно трещать и ворковать без умолку, абсолютно не беспокоясь, что его собеседники больше отмалчиваются. Заразительно улыбаясь, Минхёк чистосердечно похвалил модный кардиган Тэхёна, поинтересовался у Чимина, где он купил свою толстовку, вскользь поведал о своей работе модели в столице и даже рассказал, как они вновь сошлись с Кихёном. — Мы просто два дурака, — жуя яблоко, сокрушался Минхёк. — Я думал лишь о своей карьере и действительно вначале хотел сделать аборт. Кихён тогда уперся и убеждал меня рожать. Но я не хотел… И поэтому наговорил ему столько гадостей! И Кихён — мне в ответ. И мы расстались. Конечно, я не смог сделать аборт. Это ведь ребенок истинного… А когда Кихён приехал за мной и стал извиняться, я понял, что мы оба виноваты… Оба чуть все не разрушили. Я с ужасом представляю, что мог всю жизнь так и прожить без него по своей глупости, — удрученно заключил Минхёк, тянясь за шоколадными конфетами. — Ки! Ну что ты делаешь? — надув губы, в шутливом негодовании запротестовал он, когда альфа подошел сзади и заботливо накинул ему на плечи объемный бомбер. — Тепло же ведь! — Не спорь, душа моя, — ответил ему альфа, любовно сжимая его плечи. Его взгляд, непрерывно устремленный на омегу, светился от счастья и восхищенной гордости. Довольный его заботой, Минхёк, разомлев, нежился в его руках, жмуря глаза от блаженства. Тэхён тут же подумал о Чонгуке и ощутил острый укол зависти, хотя и постарался отрешиться от всех своих чувств. Как только Кихён отошел к брату и Юнги, Минхёк принялся вновь, не умолкая, щебетать. — Уже так есть хочется! — он с наслаждением втянул носом густой, крепкий запах жареного мяса, витавший в воздухе. — Я теперь ем не то что за двоих, а за четверых! — отсмеявшись, он повернулся к Чимину. Глаза его горели от самого задорного любопытства: — Чимин, а Юнги ведь твой альфа? — Да, — прошелестел Чимин, до этого неприкаянно сидевший, будто воды в рот набрав. Ссутулившись, он постоянно теребил трясущимися пальцами плетеный шнурок на своей толстовке. — Он нам так помог! — воодушевленно воскликнул Минхёк, всплескивая руками. — Машина Ки сломалась прям на подъезде к Йонджулю. Так вот Юнги приехал, забрал нас с собой, а нашу машину потом пригнали уже сюда, к дому. Он — настоящий друг! Стыд выступил на щеках Чимина яркой краской. Чуть не разорвав напополам свой шнурок, он мгновенно сник, подобрался и как будто уменьшился в размерах. — Тебе с ним очень повезло, — заговорщицки подмигнул ему Минхёк. — А ему со мной нет, — грустно улыбнувшись, себе под нос пробормотал Чимин, не отводя от Юнги многострадального, извиняющегося взгляда. После вкусного и обильного обеда, сопровождавшегося смехом и веселыми разговорами, в которых ни Чимин, ни Тэхён практически не участвовали, гости засобирались расходиться. Тэхён, выдохнув с облегчением, поспешил уйти первым, но за ним, как репейник, увязался Чимин. — Тэтэ, можно, мы поговорим? — взмолился он, затравленно взирая на Тэхёна. — Пожалуйста. За спиной Чимина внезапно, точно по волшебству, возник Юнги. В его темных, строгих глазах стоял немой вопрос, альфа недвижимо застыл на месте, словно хищник перед решающим прыжком. Тэхён знал, что один его малейший жест — и Юнги в ту же секунду оттащит от него Чимина. Но Тэхён, посмотрев на альфу, послал ему благодарную полуулыбку и едва заметно кивнул головой, давая понять, что ему не стоит вмешиваться. Омеги вышли из дома и, держась друг от друга на расстоянии, медленным шагом двинулись по пешеходной дорожке, ведущей в центр города. — Я знаю, что мне нет прощения, — начал Чимин натужным, дребезжащим голосом. — То, что я творил… этому нет оправдания. Именно я угробил нашу дружбу. Я решил, что ты забираешь у меня единственный шанс на счастье… О, Тэтэ, мне так стыдно! Я раскаиваюсь, но уже слишком поздно… Тэхён не намеревался с ним спорить. — Ты сможешь меня когда-нибудь простить? — жалостливо спросил Чимин. — Хоть когда-нибудь. — Не знаю, Чимин, — не стал лукавить Тэхён, легонько пнув лежащий на дороге камешек. Ласковый вечерний ветер трепал его волосы, овевал душистой свежестью пылающее лицо. — Да и зачем это нужно? Между нами уже никогда не будет той дружбы, что прежде. — Ты прав, — всхлипывая и выдавливая из себя каждое слово, признал Чимин. По исхудалым щекам его обильно потекли слезы. Внезапно он сменил тему: — Мои родители разводятся. — Я знаю, — натянуто проговорил Тэхён. Это горькое, из ряда вон выходящее событие он не мог обойти стороной. — Мне до сих пор в это не верится. — Отец говорит папе, что любит его, но папа не слушает его… Они замолчали, но Чимин не выдержал и вновь подал голос, корчась как от непереносимой боли: — Кихён со мной не общается. Я перед всеми виноват. Все от меня отвернулись. И они абсолютно правы. — Не все, — сухо возразил Тэхён, тряхнув головой. — Юнги ведь с тобой. Одно упоминание имени альфы моментально стерло с его изнуренного лица тяжелую печать страданий, и оно, расцветая от счастья и преображаясь, снова стало светлым и красивым. — Я так его люблю, — благоговейно зашептал Чимин, прижимая к груди сжатые в молитвенном жесте руки. — Я не представляю, как бы сейчас справился… Как жил бы без него, если бы он решил, что я ему не подхожу… Я ему ведь действительно не пара… — Мысли о нем помогали мне пережить те жуткие дни, когда меня похитили, — продолжал Чимин, углубляясь в мрачные тайники своих мыслей. — Те альфы били меня по лицу, угрожали изнасиловать, если я не перестану рыдать. И только мысль о Юнги, о том, что я вернусь к нему, и мы будем счастливы, помогали мне держаться тогда… Потрясенный этими неслыханными откровениями бывшего друга, Тэхён, раскрыв рот, едва не споткнулся на ровном месте. Точно обухом по голове ударенный, омега лишился дара речи и, хлопая глазами, ошарашенно смотрел на него в упор. Чимин никогда ничего ему об этом не рассказывал… — Юнги всегда защищал меня, — с убитым видом говорил Чимин, таращась в одну точку невидящим, остекленевшим взглядом. — Когда думал, что мы братья, он взял удар на себя и ничего не говорил, чтобы я не чувствовал себя ущербным. Всю дорогу он терпел мой ужасный характер и скотское отношение. Он всегда, всегда меня защищал. И после похищения… Он сделал вид, что мы расстаемся, потому что думал, что меня похитили из-за… его связей. И течки предложил проводить, чтобы я не мучился. Ведь он знал, как мне больно их переносить. — Он тебя любит, — очнувшись от потрясения, бесстрастно возвестил Тэхён. — Цени это. — Чонгук тебя тоже любит, — с какой-то отчаянной мольбой сказал Чимин. Его глаза заблестели от новых, непролитых слез. — Это он тебе рассказал мимоходом, — презрев блаженную дрожь, прокатившуюся по позвоночнику, насмешливо ухмыльнулся Тэхён, — когда вы готовились к свадьбе? Сгорая от стыда, Чимин дрогнул и стушевался, не зная, куда девать руки. — Мы... все... нет, я… — сбиваясь, сумбурно мямлил он. — Мы все равно не могли бы быть вместе! — выпалил он наконец, собрав все слова воедино. Румянец выступил на его щеках ярко-пурпурными пятнами. — Я не мог с ним быть. Даже когда целовался, то представлял Юнги. И боялся, что, когда дело дойдет до… я просто не сдержусь и выдам себя. — Как ты собирался выходить за него замуж? Жить дальше? — недоумевал Тэхён, ощущая, как мучительно сводит зубы от ревнивого раздражения. — Я не думал об этом, Тэтэ! — с горячностью вскричал Чимин, заламывая руки. — Не думал, что будет после свадьбы. Я только хотел наказать Юнги. Больше ничего. Я был слепым дураком! — Не повторяй моих ошибок, Тэтэ, — его голос, ставший опять мелодично-протяжным, звучал печально и сочувственно. — Не позволяй чему-то так себя ослепить, чтобы перестать видеть по-настоящему главное и ценное. Эти слова задели Тэхёна, и он собирался предать их забвению в тот же миг, как они с Чимином разошлись в разные стороны. Но пребывая в сильном замешательстве, он не смог выбросить их из головы весь день. В его взбаламученной душе возникло странное предчувствие, будто мягкий совет Чимина был завуалированным упреком ему за то, что он, Тэхён, делал все, чтобы их отношения с Чонгуком никогда не наладились. Более того, он был возмущен тем, что Чимин осмелился вмешаться в чужую жизнь. Лопаясь от злости, Тэхён свирепствовал и с пылом убеждал себя, что все совсем не так. Но это иное чувство, стойкое, как никогда, не могло исчезнуть. Потеряв надежду распутать этот немыслимый, беспорядочный клубок всех своих чувств, Тэхён сдался и попытался запрятать их глубоко, очень глубоко, на самое дно своей души. Остаток дня прошел как на раскаленных иголках. Ближе к полуночи, отлежав все бока, но не в силах погрузиться в сон, Тэхён, в растрепанных чувствах, недовольно откинул одеяло и выбрался из постели. Выскользнув из комнаты, он отправился на кухню, чтобы попить воды, но замер на месте, будто прирос ногами к полу, заметив полоску яркого света под дверью кабинета Чонгука. «Он еще работает», — подсказал ему ошеломленный разум, и какая-то неведомая, могучая сила неодолимо потянула его взяться за дверную ручку и открыть дверь. Чонгук стоял у стола вполоборота к окну. Верхние пуговицы на его белокипенной рубашке были расстегнуты, обнажая соблазнительную впадинку между ключицами. Рукава небрежно закатаны до локтей, а руки он сунул в карманы брюк. Густые, темные волосы его были чуть взлохмачены и зачесаны назад, что позволяло любоваться его открытым красивым лицом, на котором, к своему стыду, только сейчас Тэхён заметил явственные следы забот и усталости. Когда альфа повернул голову и обдал его своим серьезным, сверкающим взглядом, Тэхён против воли ощутил, как в венах его забурлила пышущая жаром кровь. Шальное сердце, за один миг набравшее сумасшедший ритм, едва не сломало ему ребра. Всколыхнувшись от смятения, Тэхён запоздало вспомнил, что предстал перед своим мужем в растянутой и поношенной пижаме, но время что-то исправить было уже упущено. — Что-то случилось, Тэ? — с вежливой озабоченностью спросил Чонгук. — Н-нет, — осекшись, выжал из себя Тэхён, все еще красный от прилива смущения. — У тебя скоро течка? — тем же тактично-участливым тоном осведомился Чонгук, отмечая его странно блестевшие глаза и ярко-розовые щеки. — А ты только этого и ждешь? — взбесился Тэхён, заведясь с пол-оборота и покраснев еще сильнее. Надвигающаяся течка сеяла в его душе раздирающую смуту и ужас. Медленно сходя с ума, он внутренне сопротивлялся, отказывался, не мог представить, что вопреки всему ему придется провести ее с Чонгуком. — Чтобы затащить меня в постель? — Нет, — твердо опроверг Чонгук. — Ты ошибаешься. Я вовсе не хочу, чтобы все происходило так. Только не так, когда ты мне не доверяешь. — Ты сам знаешь, почему я тебе не доверяю, — насупился Тэхён, отчего-то взбешенный его несгибаемым самообладанием. Эта мысль только подхлестнула его. — Знаю, — вздохнув, со спокойным достоинством подтвердил Чонгук. — И в этом полностью моя вина. Но я не отказываюсь от своих слов, Тэ. Я намерен искупить ее. — Ты бы искупил свою вину, если бы оставил меня в покое, — ехидно фыркнул Тэхён, ненавидя себя за эту ложь. Все внутри у него переворачивалось и горячо восставало против этих мстительных слов, произнесенных назло и в сердцах. — Ты хочешь уйти от меня? — лицо Чонгука не выражало ни одной эмоции, но погасшие глаза его будто покрылись коркой льда, а желваки дико взбухли под кожей. — Да! — кривя душой, выкрикнул Тэхён, продолжая изливать свой бессильный гнев. — Если бы от меня не зависело твое здоровье, я бы немедленно отпустил тебя. — Ты смог бы? — не удержался от горькой усмешки Тэхён. Чонгук чуть заметно поморщился, как человек, который стойко терпит острую зубную боль. — Мне было бы невыносимо тяжело, но я бы сделал это. — Я тебе не верю. Да и не думаю, что ты сильно бы горевал. Вокруг масса омег, которые будут рады тебя утешить, — театрально равнодушно пожал плечами Тэхён, на самом деле мучимый ревностью и снедаемый сомнениями. — Другие омеги, кроме тебя, меня не интересуют, — в голосе альфы, словно сгустившемся, засквозила сталь, которая крепко хлестнула по взвинченным нервам Тэхёна. — А как же Чимин? — цепляясь за свою обиду, как за спасательный круг, уязвленно надулся Тэхён. — С Чимином была лишь попытка забыться. Он действовал из тех же побуждений. И ты это прекрасно знаешь. И за это я тоже прошу прощения. Как и за многое другое, что произошло с тобой исключительно по моей вине. Замолчав, Чонгук пристально смотрел на омегу своими темными, глубокими глазами, но лицо его было непривычно бледно, губы неподвижны, брови сдвинуты, отчего морщинки прочертили его лоб тоненькими лучиками. Его сожаление было столь искренним, сдержанным и неистовым, что гнев Тэхёна разом иссяк, будто иссохший родник. Чонгук был настолько серьезен, так откровенно признавал свою вину, брал всю вину только на себя, ни одним словом не упрекнув омегу, что сердце Тэхёна, подпрыгнув от сладкой боли, дрогнуло. «Ты тоже виноват, — безжалостно клюнула его проснувшаяся, сердитая совесть. — Ты даже не попытался довериться ему тогда, четыре года назад, когда его отец только-только начал угрожать». Давние несчастные воспоминания нахлынули с новой силой, смешиваясь с приливом нежности к мужу и душевной муки, вызванной угрызениями совести, что Тэхён, не вытерпев этого стихийного натиска, горько заплакал. Он поспешил отвернуться, чтобы сохранить в тайне свои позорные слезы, но Чонгук, сократив разделявшее их расстояние, положил руки на плечи и развернул к себе. Чонгук, насквозь прожигая его своими колдовскими глазами, обхватил омежье лицо руками, легонько утирая большими пальцами соленую влагу в уголках глаз и безмолвно, ласково утешая. Трепеща, замирая от кружившего его, немыслимого восторга, Тэхён, уставившись на него слепыми от слез глазами, боялся шевельнуть даже рукой. Каждое бережное движение альфы дышало ненасытной и какой-то горьковатой, безысходной нежностью, от которой душа Тэхёна, изнемогая, одновременно умирала и воскресала. С тихим, прерывистым «Тэ» Чонгук несдержанно наклонился к нему, а Тэхён, содрогаясь от ударов своего вмиг растрогавшегося сердца, с радостью подался ему навстречу. И их губы, обжегшись, сомкнулись в томительно нежном, тягучем поцелуе. Мурашки жаркими искорками рассыпались по коже. Желая стать еще ближе, опьянев от той чарующей теплоты, которой заботливо окутывал его альфа, он рывком подтянулся на цыпочках, закинул ему руки на шею и почти повис в воздухе. В то же мгновение сильная мужская рука надежно обхватила его за талию, прижав к себе и без усилий удерживая омегу почти на весу. Поцелуй становился все настойчивее, все сладострастнее, все исступленнее. Тэхён, забыв обо всем, отдавался его буйным ласкам, отвечая на них с пробуждающимся желанием. Каждое чувственное скольжение губ альфы по его губам воспламеняло в нем самые примитивные, животные чувства. Его руки заставляли Тэхёна гореть, как в лихорадке, и раскаленный жар от метки, разливавшийся по всему телу, спалил и заслонил собой все разумные мысли. Сумасшедшее наваждение не стихало, не меркло, не угасало. Резкая, холодная мысль внезапно сверкнула в его размякшем, затуманенном мозгу, будто окатывая ледяной водой и возвращая в жестокую реальность. «Вспомни, что он с тобой сделал, — нашептывал ему голос, сочащийся желчью, рожденный в самых темных глубинах его существа. — Он такой же как его отец». Вспыхнувший вновь гнев придал Тэхёну сил, и он, изо всех оттолкнув его, вырвался из кольца объятий. Угрюмо замкнувшись в себе и усиленно стараясь не смотреть на Чонгука, Тэхён стремглав рванулся прочь из кабинета, кубарем прокатился по коридору и, пулей залетев в свою комнату, точно трусливая мышь в подвал, забрался в постель, с головой накрываясь одеялом — все, чтобы попытаться сберечь свое разбитое сердце, прогнать вон подавляющие мысли и спастись от свирепого и разрушительного отчаяния. Посреди ночи Тэхён проснулся весь мокрый от резко подскочившей температуры. Омеге казалось, что все его тело обварили в кипятке. Простыни под ним сбились, его лоб подёрнулся испариной. Он почувствовал, что между ног начал копиться влажный зуд. Струйка ледяного пота пробежала по ложбинке вдоль позвоночника, когда пришло осознание, ввергнувшее его в неописуемый ужас: у него началась течка.