Апрель, 1923

Менять повязку оказалось делом хлопотным. Сначала Жан долго отмачивал присохшие бинты перекисью, потом осторожно снимал их лоскуток за лоскутком. Марко терпел, лишь время от времени морщась от боли. — Ты как? Нормально? — спросил Жан, обматывая плечо свежими бинтами. — Не туго? — А ведь он не поднимался на второй этаж, — невпопад откликнулся Марко. — Ты о чем? — Бертольд Гувер. Он не поднимался на второй этаж в гостинице «Мария». — Марко поднялся и прошелся по комнате, придерживая больную руку. — Помнишь, как он сказал? Он подошел к лестнице и смотрел на своих жертв через перила. Это не он убил того журналиста из «Нью-Йорк Таймс». Помнишь? — Он вытащил из кармана плаща блокнот, неловко, одной рукой, нашел нужную страницу. — Этого парня, Малкольма Стаута, который все не давал Ханджи покоя. Стаута застрелили со второго этажа, а Гувер был на первом. Жан ощутил неприятный холодок, который расползался по груди. — Гувер мог забыть. Или соврать. — Нет, — покачал головой Марко. — Прошло слишком мало времени, чтобы забыть. А врать ему ни к чему. Знаешь, на что это похоже? Что журналиста убил кто-то другой и вся бойня была организована только для того, чтобы скрыть единственное убийство. Этот парень из «Нью-Йорк Таймс» перебежал кому-то дорожку, нарыл для своей колонки какой-то компромат, вот его и пристрелили. А значит, убийца — тот, кто восемнадцатого апреля пришел к Брауну, принес ящик патронов и велел «пошуметь» в «Марии». Тот самый полицейский, которого Гувер боится как огня. — Влиятельный сукин сын, — заметил Жан. — Влиятельный, — подтвердил Марко. — И хитрый. Ублюдок. Пустил в расход несколько десятков людей и смеет после этого носить жетон. Он невидящим взглядом уставился в окно и не шевельнулся даже тогда, когда Жан повязал ему на шею косынку, чтобы закрепить правую руку. — Это совпадение, что мы и Браун с Леонхарт пришли к Кэрри одновременно, да еще и Томми-ган лежал в коробке заряженный… Так не бывает. Помнишь, Гувер говорил, что если бы не тот полицейский, они не столкнулись бы с нами у Кэрри? Не совпадение это никакое, это расчет. Этот сукин сын как будто по пятам за нами следовал. Но как? Откуда он мог столько узнать? Мы же ни с кем не делились планами. Если только… Мы обмолвились при Шадисе. — И кому Шадис мог рассказать? — Не знаю, — с досадой откликнулся Марко. — Кому угодно. Хоть самому Заклею позвонить. Найлу Доуку. — Доуку вряд ли, — пробормотал Жан. — Доук тоже считает, что это страшный человек. — Доук? — оборвал его Марко. — Доук тебе что-то говорил? — Ничего конкретного. Знаешь, его обычная пластинка про то, что не надо лезть в это дело, что тот, кто в нем замешан, — большая шишка и в порошок нас сотрет. Это было вчера, когда ты ходил за булочками. Говорил прямо как Гувер. Перестраховывался, наверное. — Или, как и Гувер, просто хорошо его знает, — задумчиво произнес Марко. — Впрочем, это нам тоже ничего не дает. Доук знает многих больших шишек, начиная с того же Заклея. Жан молчал. Он молил всех известных ему святых, чтобы Марко остановился, не продолжал. Хватит с них погибшей Анни Леонхарт, разговора с Бертольдом Гувером и раны в плечо, не нужно копать еще глубже. Они и так уже почти вырыли себе могилы. — Жан. — Марко смотрел на Жана в упор, и глаза его были бездонными и темными. — Я должен. Должен узнать, кто он такой. Наверное, прошла вечность перед тем, как Жан нашел в себе силы ответить. — Хорошо, — сказал он. — Только сейчас давай спать. На следующий день они не пошли на службу. Жан спустился к хозяйке и позвонил в участок. — Капитан, я сегодня не приду. Нужно ухаживать за Марко, он тут не справится один. Кажется, Доук на том конце провода чуть не лопнул от злости: — Что значит «не приду»? Ты там совсем спятил, Кирштайн? Да как ты вообще… Жан бросил трубку. Наплевать. Объяснится завтра. Что-нибудь придумает. Хозяйка смотрела на него с неодобрением: возможно, боялась, что он потеряет работу и не сможет вовремя платить за комнату. На это Жану тоже было плевать. Марко, полностью собранный, ждал его, сидя на застеленной кровати. — Сперва пойдем в редакцию, — сказал он, — осмотрим рабочее место, а заодно узнаем адрес этого Стаута. — В редакцию я бы мог сходить и один, все-таки ты ранен. — Нет, — отмел Марко, — будем держаться вместе. Им повезло: трамвай подошел быстро, и для Марко даже нашлось свободное место. До Лонгакр-сквер они доехали за пятнадцать минут. Здание, в котором разместилась редакция «Таймс», смотрело на них десятками вымытых окон. В прошлом году его достроили; свежая часть выглядела чуть чище и светлее старой, и Жан невольно задумался, сколько времени понадобится, чтобы цвет сравнялся. Он соскочил с подножки, проследил за тем, чтобы Марко тоже благополучно спустился, и протолкался к входу. Молодой клерк у дверей сперва сказал, что главный редактор и все начальники отделов на совещании, но полицейский жетон заставил его еще разок обдумать свои слова. Жан прикинул, что если кто-то из сотрудников газеты вздумает пожаловаться Доуку на работу его подчиненных, то им с Марко несдобровать. Однако волноваться из-за этого уже не получалось: все беспокойство уходило сейчас на совсем другие вещи. Редактор, на минуту выглянувший из конференц-зала, без труда вспомнил Марко, с которым разговаривал неделю назад. Разумеется, им позволили осмотреть стол Малкольма Стаута — и разумеется, они ничего там не нашли. Убрать заметки покойника еще не успели, но там не было ни единой зацепки. Мистер Стаут писал о пресной ерунде вроде стройки нового моста через залив или закладки очередного городского парка. Материал о гостиницах Георга Рейса — как теперь понимал Жан, предлог, чтобы отправиться в «Марию», — был, пожалуй, самой интересной из всех заметок. — Бедняга Стаут, — разглагольствовал мистер Мердок, сидевший напротив спортивный обозреватель. — Ему ничего тут не светило. Он все мечтал доказать, каким он может быть блестящим репортером, но ему удавались только материалы о птичках и цветочках. Помню, как-то раз ему поручили криминальную хронику — Джексон, который этим занимается, загремел в больницу с аппендицитом, — так ее же невозможно было читать! Малый совершенно не знал меры. — Как интересно, — вежливо откликнулся Марко. — Значит, он не говорил, что работает над чем-то необычным? Жан нащупал на дне ящика плотный конверт с инициалами «М. С.», но и тут его ждала неудача: внутри лежали весенние фотографии Центрального парка. Кадры получились прекрасными. Птички и цветочки определенно были коньком Малкольма Стаута, вот только вряд ли безобидные виды природы могли задеть большого начальника в департаменте полиции. Приходилось искать дальше. — Необычным! — фыркнул мистер Мердок. — Стаут и необычное — да это же полные противоположности. Такая посредственность, как он, не справилась бы даже с заметкой о дорожном происшествии. Стаут подавился бы, попробуй он откусить кусок побольше. Мистер Мердок и не догадывался, сколько горькой иронии было в его словах. — Всего доброго и спасибо за помощь, — попрощался Марко. Выходя, Жан взглянул на часы в холле. На бесплотные поиски ушло почти сорок минут. Впрочем, это было ожидаемо: вряд ли Стаут стал бы хранить важные документы на рабочем месте. У них по-прежнему оставалась надежда обнаружить что-то у него дома. По иронии судьбы, Малкольм Стаут тоже жил в Адской кухне. Дом, до боли напоминавший жилище Жана и Марко, стоял на углу Пятьдесят шестой улицы и Десятой авеню. Над дверью красовалась выцветшая вывеска: «Меблированные комнаты внаем». Надпись была сделана голубым цветом, а объявление о меблированных комнатах Жана и Марко когда-то изобразили в красных тонах — кроме этого незначительного отличия, иных не наблюдалось. То же обшарпанное парадное, те же узкие окна, через которые в комнаты едва проникало солнце, те же запахи бедности. Даже хозяйка казалась родной сестрой их собственной: немолодая, сухопарая, с сальными волосами и колючим взглядом. — Из полиции, значит? — сказала она, с таким подозрением рассматривая жетоны, словно подозревала подделку. — По поводу Стаута? Вот ведь человек был, одни от него неприятности, что при жизни, что после смерти! Помер, негодяй, а обещался мне на этой неделе двухмесячный долг выплатить. Она повела их за собой. Жан шел в двух шагах позади и слушал, как Марко сдержанно сочувствовал почтенной женщине, пока та на все корки ругала своего мертвого постояльца. Они поднялись на третий этаж, прошли по узкому темному коридору. В какой-то из комнат надрывно плакал ребенок, рядом супружеская пара выясняла отношения. Кто-то кашлял, кто-то слушал пластинки. В таком месте человек никогда не оставался один: что бы ни происходило, соседи непременно были в курсе. Не удивительно, что для встречи Малкольм Стаут выбрал не собственное убогое жилище, не городской парк и не маленькие забегаловки по соседству, а тишину и приватность гостиницы «Мария». — Ну вот, — хозяйка остановилась напротив одной из дверей, — его комната. Неделю никому сдать не могу! Осматривайтесь тут сколько влезет, хотя не знаю, что еще вы надеетесь найти. — Еще? — переспросил Марко. Они точно знали, что Доук никого сюда не посылал. Хозяйка взглянула на него с удивлением: — А разве вас не тот полицейский отправил? Он же у вас какой-то большой начальник, даже в газетах пару раз фотографию печатали. Приходил сюда неделю назад, перебрал все бумаги этого писаки-неудачника. Даже мусорную корзину перетряхнул! Жан проглотил разочарование. Ну конечно, их противник и тут оказался на шаг впереди. Глупо было воображать, что они что-то отыщут у Стаута. Марко потер подбородок; похоже, его мысли текли в другом направлении. — Надо же, — протянул он, — шеф не говорил нам, что уже тут был. А как звали того полицейского? — Думаете, я помню? — возмутилась хозяйка. — То, что ростом не вышел, это помню, а уж как там его звать!.. Сложная какая-то фамилия, на «А». Атт… Ар… — Аккерман, — подсказал Марко. — Ривай Аккерман. — Точно! Он самый. Аккерман. Ну ладно, заболталась я с вами, а дел-то по горло. Обыскивайте, а будете уходить — захлопните дверь. Не дожидаясь ответа, она развернулась и тяжелой поступью направилась обратно. Жан оперся о стену. — Ривай, — повторил он. — Господи Боже, так это… Это был Ривай Аккерман! Обида, злость, разочарование клокотали в груди, во рту разливалась горечь. Лучший полицейский Нью-Йорка, надежда горожан и пример для других копов — как он мог оказаться тем самым подонком, из-за которого погибло столько людей? Теперь понятно было, откуда противник знал об их планах. Ведь это он отправил их к Шадису, он говорил о том, что нужно стрелять на поражение: должно быть, надеялся, что они с Брауном друг друга перебьют. Какие же они с Марко идиоты. — Идем, — сказал Марко. — Комнату все равно нужно обыскать. — Думаешь, он нам что-то оставил? — Даже самый внимательный сыщик мог что-то пропустить, — ответил Марко и толкнул дверь. Как правило, хозяева меблированных комнат не особо утруждали себя уборкой после того, как постояльцы съезжали. Хозяйка дома на углу Пятьдесят седьмой улицы и Десятой авеню вычистила комнату до блеска: похоже, она надеялась вытравить дух несчастного Малкольма Стаута. Стол был девственно чист, каминная полка пустовала, в ящиках тумбочки не завалялось даже обгоревшей спички. Все, что не забрал Ривай, хозяйка вышвырнула на помойку. — Это ничего не значит, — уверенно сказал Марко. — Стаут все равно не стал бы хранить важные бумаги в доступном месте. Поищем тайник. Они вытащили и простучали донышки ящиков; проверили стенки старого платяного шкафа; исследовали швы матраса. Раз за разом поиски заканчивались ничем, но Марко не отчаивался. Он опустился на колени, скатал ковер и принялся изучать пол. — Нашел! — воскликнул Марко минуту спустя. — Жан, иди сюда, помоги-ка мне! Жан присел рядом и нашарил в кармане плаща перочинный нож. От волнения ладони вспотели, гладкая рукоятка скользила в руках, и поддеть половицу удалось только со второго раза. На долю секунды сердце пустилось вскачь — и тут же рухнуло вниз. Тайник был пуст. Марко наклонился, ощупал стенки — но скрытых лазеек не было. Он аккуратно опустил половицу на место, поднялся и отряхнул брюки. — Идем. Здесь ничего нет. — Он говорил ровно, но Жан слишком хорошо его знал, чтобы не заметить разочарования. Ниточка оборвалась. Они в молчании спустились вниз. Жан предпочел бы не заговаривать больше с хозяйкой, но Марко придерживался строгих понятий о вежливости. — Всего доброго, миссис Грант, — окликнул он, — спасибо вам за помощь. Хозяйка высунулась из своей комнаты рядом с лестницей: — Все, уже уходите? А, да, совсем забыла! Сегодня с утра на имя этого мерзавца пришел конверт из фотоателье. Как платить — это у него денег нет, а как свои снимки дурацкие проявлять — всегда пожалуйста! Нужно вам оно? Или выкинуть? — Давайте сюда, — сказал Марко, и она вынесла ему конверт из плотной коричневой бумаги, точно такой же, как Жан нашел в редакции «Нью-Йорк Таймс». — Благодарю вас, миссис Грант, вы нам очень помогли. Хорошего дня. — Вы нам очень помогли, миссис Грант? — передразнил его Жан, когда они вышли на улицу. — Да брось. Очередные птички с цветочками. Надо было дать ей выкинуть этот мусор. Марко пожал плечами и остановился, чтобы вскрыть конверт. Действовать левой рукой ему было неудобно, но на этот раз он не просил помощи — и Жан не предлагал. Наконец бумага поддалась, и Марко вытащил первую фотографию. Несколько секунд он смотрел на нее не отрываясь. Жан почувствовал, что начинает терять терпение. — Ну? — поторопил он. — Что там? Не говоря ни слова, мертвенно-бледный Марко передал ему снимок. На фотографии был столик в ресторане. Место Жан не узнавал, но, судя по обстановке, ресторан был из дорогих: колонны, раскидистые пальмы в кадках, стулья с резными спинками. Снимок был немного не в фокусе — как будто фотограф делал его второпях, — но все же можно было разглядеть, что двое мужчин за столом приступают к десерту. Одного Жан не знал. Вторым был заместитель главы департамента нью-йоркской полиции Эрвин Смит.