Die Farbe der Hoffnung

Серое немецкое утро встретило единственную сотрудницу в мужском коллективе компании «МедТехКом» стопкой вовремя не рассмотренных бумаг, двумя клиентами и разрывающимся вовсю телефоном. Зоя с некоторой заторможенностью рассматривала мигающие кнопки на осточертевшем ей до коликов в боку техническом устройстве, тоскливо размышляя о возможном и довольно-таки своевременном отдыхе на берегу океана и вызывающих острую мигрень звонках, которые так прекрасно сочетались с дождливым началом трудового дня. — Может, всё-таки подойдешь? — бархатистый голос прозвучал у самого уха замечтавшейся секретарши. — Давид, ты уже пришёл? — буквально подпрыгнув на месте, поинтересовалась ещё сонная девушка, услужливо подсовывая начальнику дымящуюся чашку с тёмно-коричневой жидкостью. — А я тут ещё в себя прийти не могу. После вчерашней гулянки. — Ага, получасовой, с бутылкой шампанского на пятерых. Может, ты уже подойдёшь к телефону, а то не дай Бог ещё сослуживцев разбудишь, — рявкнул Давид, толкая ножку соседнего стула, на котором мирно похрапывал главный и, к сожалению, единственный бухгалтер их скромной фирмы. Карие суженные глаза метали молнии, что в дополнении с внешне абсолютно невозмутимым лицом вызывало неприятное першение в горле у насупившейся блондинки и подергивание левого глаза у уже проснувшегося рядом сидящего молодого человека. Только после первого же неосторожно сделанного глотка преподнесённого ему напитка на невозмутимом лице отразилась вся гамма подвластных человеку эмоций. — Зоя, что это? — уже менее деловито поинтересовался блондин, сплёвывая странно пахнущую воду обратно в стакан. — Средство для похудения. — И зачем мне средство для похудения? — выразительно приподнимая одну бровь, хмыкнул Давид. — А кто сказал, что это тебе? — сообщил приторный до невозможности голос, возвращая своего шефа к действительности. — Это я себе заварила, а ты мало того, что работать мешаешь, так ещё и чашки из рук вырываешь. Наступившее утро показалось Давиду более светлым, чем все прошедшие более тёплые дни, промчавшиеся в стремительной подготовке к знаменательным для фирмы переговорам. После вчерашнего, уже заключительного и непоколебимого решения очередного в списке банка, Давида на одно лишь мгновение охватила волна отчаянья, накрывшая его, скорее всего, из-за лежащей на нём ответственности за судьбу своих подчинённых, а не из-за мнимых крамольных мыслей, связанных с собственной персоной и прилагающимся к ней благосостоянием. Меряя шагами свой небольшой кабинет, статный блондин в облегающей стройное тело рубашке, джинсах и белых кроссовках размышлял на тему, где найти кругленькую сумму денег, чтобы оплатить накопившиеся за долгие месяцы счета, и к кому из их фирмы налоговая придёт первой: к нему или всё-таки к главбуху. — Давид, ты занят? — всё так же бесцеремонно, даже не постучав, шагнул в кабинет рыжий взлохмаченный парень, поспешно заправляя выпущенную из строгих брюк рубашку. Если бы этот ритуал, проходящий по утрам в его кабинете, не носил каждодневный характер и не сопровождался вылетающими из рук папками, спотыканием на ровном месте и нецензурной лексикой, то интимная демонстрация резинки нижнего белья была бы воспринята Давидом немного в другом свете. Только рыжая бестия уже прочно экспроприировала в его сердце совсем другой скромный уголок, с блеклой вывеской «друзья», занимая почётное место рядом с наихудшей работницей всех времён и народов. — А какая разница? Ты же всё равно заходишь в мой кабинет, как к себе домой, — усмехнулся Давид, открывая окно и вытаскивая из помятой пачки сигарету. — Ну, давай, порадуй меня очередной новостью, из какой инстанции к нам на этот раз пожаловали? — Пока осенние праздники, они вряд ли до нас доберутся, это же бюрократы хреновы, — уточнил Франц, роняя набитую документами папку на пол и уже буркнув себе под нос, оставил смятую вконец рубашку навыпуск, — но ты лучше присядь. — Я уже вчера насиделся. Так к чему нам на этот раз готовиться? Мужчина сделал несколько шагов в сторону рыжеволосого друга, приседая и под предлогом помощи пристально рассматривая того, с кем три года назад их вертело, как на самых вольтанутых американских горках. Пусть и недолго, но кровь в жилах застывала от одного только касания — губ, рук, тела. Они познакомились в тематическом клубе, что Давид искал целиком и полностью осознанно, решившись заглушить сжигающую боль в груди — хоть кем-то и хоть где-то. Там же он и столкнулся с ярко-синими глазами и рыжей шевелюрой, и там же он впервые стал активом. Через три месяца сбитый пульс от нежданно столкнувшихся на улице зелёных глаз, чёрных волос и широких плеч, время от времени увиденных в случайных прохожих, начал приходить в норму, а ещё через три месяца искуренные сигареты вполне помогали увидеть в тех же зеленоглазых кандидатах ещё и другие интересные черты. Вот только вместе с окончанием затянувшегося бреда пришло и внутреннее умиротворение, и ещё давеча желанные ласки рыжеволосого красавца перестали походить на сладкую тягучую патоку, а приняли, очевидно, свой истинный вид — липкий и приторный. К обоюдному счастью обоих молодых людей, после более чем миролюбивого расставания они пришли к ясному, уже на тот момент общему знаменателю — остаться друзьями. И заняться совместным бизнесом, где экономические знания одного, русский язык и познания в медицинском оборудовании другого и проданная московская квартира третьей сослужили хорошим фундаментом для ещё более тесных отношений. — Кстати, вот она, родимая! — так радостно возвестил экономист, отрывая исписанный лист из бумажного завала, как, наверное, кричал только Адам Смит, дав толчок доктрине свободного предпринимательства. — Что это? — бесцеремонно выхватив из бледных рук бумажку, Давид пролетел взглядом по написанному. — Это заявление об уходе нашего юриста? — Ага. Если бы Давида попросили изложить три самые большие беды в Германии, то ни дороги, идеально ровные, покрывающие любой, даже самый незаселённый немецкий закоулок, ни дураки, колесившие по этим же дорогам, в эту категорию не попали бы. Зато сюда вписались бы другие напасти, привыкнуть к которым кареглазый блондин сумел с очень большой натяжкой. И если с подъёмом вместе с восходом солнца и мелочным прагматизмом он ещё и мог бы смириться, то жить в самой законопослушной стране Европы было до боли тяжко. Политические и экономические катаклизмы обходили эту страну стороной, боясь натолкнуться на выедающую предусмотрительность и педантично настроенное общество, а новоявленные молодые фирмы рыдали в подушку, в которой же и хранили утаённые от государства средства, под гнётом налогов и бюрократических изысканий. — Вот, чёрт! Как не вовремя! — возмутился Давид, расстёгивая верхнюю пуговицу рубашки. — И что нам сейчас прикажешь делать? — Надо нового искать! — после секундной паузы выдал Франц, засмотревшись на загоревшую шею. Нервно сглотнув, он резко поднялся, оставляя большую часть бумаг на месте их приземления, и, забравшись вместе с ногами на подоконник, предложил: — А что, если нам практиканта взять, ну, типа, мы его обучать будем. Этот взгляд синеглазый молодой человек знал очень хорошо — горящий и вызывающий, — встречаясь с которым, он погружался в тёплый растопленный шоколад, обволакивающий до кончиков пальцев своей нежностью и горечью одновременно. Проведённые совместно часы были пропитаны жгучей страстью, переплетающейся с болью и нередко с грубостью, молчаливым сексом, свивающимися в глухие стоны и прерывистое дыхание, и абсолютной вежливо-деловой отстранённостью после жарких незабываемых ночей. И если впервые увидев его в своём любимом клубе, он подумал о завлекающей картинно-правильной красоте этого стройного молодого человека, то внутренняя сила наряду с природным изяществом и достоинством заставила Франца уже навсегда полюбить молочный, но почему-то очень горький шоколад. — Зоя, зайди! — командным тоном заявил Давид, нажимая на кнопку вызова у себя на аппарате. Телефон зашипел и замигал, удручённо ожидая, когда ему наконец-то соизволят ответить. — Что, прямо сейчас? — ответили ему на том конце провода. Мужчина возмущённо шарахнул по кнопке вызова ещё раз, придавая своему голосу необычно ласковый оттенок: — Солнышко моё, я сейчас сам за тобой зайду. Через мгновение в дверном проёме светилась хрупкая фигурка белокурой красавицы с той же чашкой, с которой Давид застал её сегодня утром. — Зоя, пиши! Молодая, развивающаяся фирма ищет практиканта с юридическим образованием, — пропел Давид, коварно поглядывая на рыжего сотоварища, — командная поддержка и безграничные перспективы являются нашим главным лозунгом. — Если ты готов вписаться в команду успешных молодых людей, с высокой самооценкой и весёлым нравом, — перебил Франц уже смеющегося друга, еле сдерживая свой собственный, готовый сорваться в любую секунду смешок. — Без принципов и моральных устоев, — дополнила Зоя, старательно записывая каждую брошенную фразу. — То ты именно тот, кого мы ищем! — подытожил Давид довольно странное объявление. Настроение у тройки молодых людей заметно улучшилось, и, присев на деревянный массивный стол своего шефа и друга в одном лице, Франц расчистил от кипы бумаг гладкую поверхность, немым жестом предлагая место рядом с собой стоящей подле него девушке. — И чего ему у нас не хватало? — хмуро возмутился Давид, облокачиваясь на ровно покрашенную стену, так как место за столом было уже нагло занято. — Может, он гомофоб? — предположил рыжий. — Думаешь? — Или мы его мало мотивировали. Надо было ему более ответственный участок работы отвести, — резонно заметил Франц, расплываясь в ехидной улыбке. — А может, он просто зарплату ждал? — сдавленно пискнула Зоя, соскакивая под рассерженные взгляды двух мужчин со стола и чинно двигаясь к двери.