Школьные годы чудесные

Кастиэль проснулся раньше и долго лежал, боясь пошевелиться. Чувствовал он себя на удивление хорошо и был почти уверен, что температуры у него нет. Более того, горло не болело, в нём не ощущалось сухости, так что он был почти уверен, что если заговорит, голос будет нормальным. Но заговорить он не решался. У него возникло странное ощущение, будто бы вчера он забрал с собой с этой кровати часть болезни и унёс её, а теперь вот вернул на место, так что она совсем покинула его тело, оставив лишь воспоминания. Новак пытался анализировать то, что произошло вчера ночью. Первое, что следовало заключить, так это то, что у них всё-таки был секс. Пусть и не совсем такой, какой он себе представлял, но всё-таки отрицать этот факт было нельзя. Вот только Кас не знал, в какой мере он нарвался на это, а в какой - это была инициатива Дина. Но об этом думать не хотелось. Вторым приходило в голову то, что отношения у них явно поменялись. То есть теперь они не просто друзья и не просто коллеги. Но вот кто? Любовники? И если они любовники, то нормально ли, если Кастиэль уедет? А может, они даже больше, чем просто любовники, то есть пара, с любовью и всем таким? И тогда тем более неприемлемо то, что физик собирается оставить Дина. Или наоборот, только так и правильно - уехать? Может, их странные отношения возникли только на основании того, что он собирается уехать, а иначе Винчестер не стал бы с ним спать? Кас понял, что слишком много думает о тех областях, в которых не разбирается. Это его настораживало и волновало, потому что он хорошо понимал - он пропал бы, если бы в этих самых областях за него не решали всё другие. Если бы Дин только сказал, что физику нужно остаться, даже если бы всем, что Винчестер мог при этом предложить, был он сам, Кастиэль бы остался. Если бы Дин сказал, что Кас должен уехать, даже если он сказал бы при этом, что очень любит Новака, Кас бы уехал. Но Дин, кажется, не говорил ничего, кроме того, что физик сам должен решать, как ему поступить. - Доброе утро, - Дин приподнял голову. Он тоже уже не казался больным, только заспанным. Часы показывали десять, так что даже при том, что оба чувствовали себя уже более чем сносно, идти в школу не имело смысла. - Доброе утро, - отозвался Кастиэль неуверенно. Голос, как он и ожидал, был вполне обычным. Винчестер окинул коллегу взглядом. Если бы он не видел и не чувствовал вчера сам, в каком состоянии находился физик, он бы решил, что Кас - гнусный симулянт. - Целебная сила секса? - пошутил Дин, которому было немного неловко. Не потому, что стыдно, а потому, что он не знал, как теперь себя вести и что делать. Нет, он понимал, что Кас вовсе не был против вчерашнего, и вины Винчестера в случившемся нет, просто физрук не знал, как показать другому человеку то, как выглядит ситуация его, Дина, глазами. - Что? - Кастиэль, ещё не до конца покинувший собственный мир мысли, дёрнул головой и огляделся, словно не мог понять, откуда идёт звук. Он не вполне расслышал вопрос, но понял, что это было вроде как вопрос, так что теперь ему было немножко неудобно. - Забей, - отмахнулся Винчестер, делая попытку подняться. Но гравитация пока была сильнее его силы воли, так что он плюхнулся обратно и сгрёб Каса одной рукой, заставляя прижаться к нему покрепче. Первым делом он собирался дать понять, что после вчерашнего коллега принадлежит ему. Пусть только до того момента, как он шагнёт на трап самолёта, но зато целиком и полностью. - Дин, - Кастиэль собирался что-то сказать, но сообразил, что так ничего и не надумал с того момента, как проснулся. И надо говорить о том, что для него понятно. - Ты же знаешь, что в космосе другая среда, верно? - Я, вроде, не совсем дурак, - отозвался Винчестер, которого немного напрягало то, с чего бы вдруг Касу с самого утра говорить о космосе. - Так вот, там нельзя плыть, как внутри космического корабля. Если космонавт выходит в открытый космос, он должен быть прикреплён к кораблю. Но если вдруг это крепление нарушится, космонавт не сможет просто так вернуться, - начал объяснять физик. - То есть если возникнет такая фантастическая ситуация, что космонавт висит в космосе, не прикреплённый к кораблю, то чтобы вернуться ему придётся кидать вещи так, чтобы его отбрасывало при этом в сторону корабля. То есть единственный способ вернуться для него - от чего-то избавиться. - Слушай, - раздражённо оборвал коллегу Дин. - Я понимаю, что для тебя значат твои исследования. Поверь мне. И я знаю, что ты должен уехать. И если ты намекаешь, что чувствуешь себя этим самым космонавтом, то я могу сказать, что так не только в космосе. Ты всегда должен что-то оставить, чтобы идти дальше. И что-то отдать, чтобы что-то получить. - Я не просто чувствую себя этим космонавтом, - Кастиэль уткнулся носом в грудь Винчестера и замер. - Я чувствую себя так, словно у меня уже ничего не осталось, а между мной и кораблём ещё метры и метры. И нет ничего, что я мог бы швырнуть космосу, сохранив при этом себя. - Звучит довольно безнадёжно, - вздохнул Дин, целуя любовника в макушку. - Но знаешь что? Тебе надо просто всё обдумать. И не мыслить так критически. Знаешь, может, там в Японии и ничего. А может, там полная задница. Ты не узнаешь, пока не попробуешь. Выбирая между Америкой и Японией, надо многое учитывать... - Я не выбираю между Америкой и Японией, - Новак поцеловал тёплую кожу Дина. - Для меня это всё не имеет значения. Страна, погода, условия. Я выбираю между тобой и своими исследованиями, - он не видел смысла скрывать то, что, на его взгляд, было ни капли не стыдно. - Я знаю, - вздохнул физрук, прикрывая глаза. Действительно, что ещё может удерживать Кастиэля здесь, заставлять его делать выбор? Не интерес же к преподаванию, в самом-то деле. Его вообще мало занимало то, что он делал сейчас, работая в школе. - Но я не хочу думать об этом, слышать это и обсуждать это. - Почему? - удивился Кас, который всё ещё надеялся, что Дин скажет что-нибудь жёсткое и решающее. Запретит ему ехать или наоборот, велит не думать даже о том, чтобы остаться. Стремление получить заботу постепенно превращалось в безответственность и желание, чтобы всё решили за него. И он не вполне понимал, почему Дину, который так ловко решает, что ему делать по утрам и как лечиться от гриппа, так сложно и тут выбрать за своего непутёвого коллегу. - Потому что пока ты выбираешь между странами, между работой учителем или работой учёным, между зарплатами, перспективами и прочим - если ты уедешь, мне просто будет больно. А вот если ты будешь выбирать между своими исследованиями и между мной, то это уже другое дело. Это может уничтожить, - Дин провёл рукой по лицу. - Потому что если ты выбираешь деньги, перспективы и более интересную работу, то это просто логично. А вот если ты выбираешь не меня, то это уже совсем другой разговор, и речь идёт не о логике, а о чувствах. - Я не очень хорошо разбираюсь в чувствах, - поделился Кастиэль тихо. Он, может, и хотел бы лучше понимать любовь, привязанность, дружбу и прочее, но ему это не давалось. Он мог часами говорить о космосе, но не был вполне уверен, что именно чувствует к человеку, к груди которого прижимается щекой. - Тогда поезжай, - предложил Дин, но это было не то, чего ждал от него Новак. Это было какое-то обречённое брошенное на ветер слово, какая-то усталая отмашка, а не принятое решение. Физрук говорил это не потому, что решил, что так будет лучше, а потому, что его обидели, задели слова Каса о том, что тот не понимает чувств. - "Не понимаю" не значит "не испытываю", - вздохнул Кастиэль, закрывая глаза и прислушиваясь к биению чужого сердца. Дин вышел на работу на следующий день. Кастиэль, впрочем, тоже. День и вечер того дня, когда состоялся этот диалог, они провели мирно. Больше не обсуждали ни переезд Каса, ни их отношения. Позавтракали, посмотрели кино, прерываясь на поцелуи, потом долго болтали, точнее Кастиэль рассказывал, а Дин слушал, а потом, до прихода Сэма, Новак отправился домой. Вечером они переписывались, но не касались больше острых тем, обсудив лишь, что им действительно следует вернуться к работе. И на следующий день Дин отправился в школу. Если честно, за всё время его работы это был, пожалуй, первый раз, когда ему действительно не хотелось вести уроки и вообще находиться в этом здании. Нет, раньше бывало, что он плохо себя чувствовал, что был сонным или с похмелья, но даже в эти моменты его раздражала скорее обязанность рано вставать, куда-то идти и улыбаться знакомым, чем обязанность вести уроки. Сейчас же всё было иначе. Для начала, он чувствовал себя неудачником. Влюбился в мужчину, которому предстоит уехать в Японию, да который ещё и работает с тобой в одном месте. Теперь и кабинет физики, и школьная столовая, где они часто обедали вместе, и учительская, и раздевалка для учителей, и общежитие - всё будет напоминать ему о Кастиэле. И, конечно, это второе, о Касе ему будут напоминать их общие ученики, в том числе и Сэм. И Дин, который, конечно, прекрасно понимал, что все давным давно знают и обсуждают их с Кастиэлем отношения, не хотел видеть собственных учеников. Те, как и все подростки, невероятно быстро получают и распространяют информацию, а значит скоро начнут как минимум поглядывать, как максимум - выражать сочувствие. А он никакого сочувствия не хотел. По крайней мере не от детишек пятнадцати - семнадцати лет. Он почти специально надолго "завис" у директора, обсуждая ненужные детали оформления своего больничного, просто потому, что не хотел идти в класс. Одиннадцатый, то есть тот, который, вероятно, уже прекрасно информирован о том, что физик ночевал дома у физрука. Сэм просто не мог бы не сказать об этом Габриэлю, а Гейб - не поделиться со своими старшими братьями. Так что Дин, открывая дверь физкультурного зала, где его уже ждали ученики, ожидал многого. Но не того, что он на самом деле увидел, когда вошёл. Стоило Винчестеру сделать шаг за порог, как к потолку взмыли ярко красные шарики, наполненные гелием. Шариков было много, по количеству учеников, и теперь, когда они упёрлись в потолок, они выглядели устрашающими красными пятнами. - И что это значит? - Винчестер оглядел учеников. Смысл данной акции явно от него ускальзывал, но судя по тому, какие напряжённые и торжественные стояли одиннадцатиклассники, один вид которых наводил на мысли о театральной постановке, здесь происходило что-то архиважное. - И как их теперь снять? - Дин поднял голову. Ни к одному из шариков не была прикреплена нитка, за которую его можно было бы опустить. А значит, ему понадобится стремянка. когда он захочет всё это снять. - Это было совершенно бессмысленно! - объявил Михаил, делая пару шагов вперёд и оглядываясь на брата. То, что это именно Михаил, выдавала более тёмная физкультурная форма. Близнецы с детства так одевались, когда хотели показать, кто из них кто. Михаил носил тёмные вещи, Люцифер - светлые. - Не правда ли? - Шарик радует ребёнка, пока болтается на ниточке, - подала голос Лилит, которой, кажется, не было всё это интересно. Но она, как хорошая актриса, лично преданная Люци, играла свою роль до конца. - Когда мы отпускаем шарик, это выглядит эффектно, - заметила Мэг с улыбкой, тоже поднимая глаза к потолку и рассматривая красные пятна. Она любила театр, любила, когда весь класс объединялся вот в такой вот прочный коллектив, и любила красный цвет, а потому эта "постановка" ей очень и очень нравилась. - Но на самом деле шарик никогда не улетит в космос, как говорят детям, - подхватил Люцифер. Было очевидно, что основной монолог на нём, а все остальные лишь проговаривали вступление. Дин молчал. - Скорее всего он подлетит достаточно высоко и сдуется. Или застрянет на какой-нибудь ветке или проводе. Его может сбить птица, например, в общем много что может случиться. А когда он, рано или поздно, упадёт, он останется валяться мусором, пока кто-нибудь не уберёт его. Отпускать шарики так... Бессмысленно. - Домашняя птица, выпущенная на волю, скорее всего погибнет, - заметил Михаил спокойно. - Но нам нравится думать, что мы дарим кому-то свободу. - Мы думаем, что если бабочка не вернулась, значит, она не была нашей, - продолжил младший из близнецов. - Но мы не думаем о том, что её могли убить, её могло унести ветром, она могла сгореть, подлетев к огню. Если бы мы крепко держали её, она не подверглась бы такой опасности. Воздушный шарик, как бы не хотел, не властен над своей судьбой. Но его ведь можно не отпускать? - Люцифер, Михаил, - Дин сжал челюсть так, что заболели зубы. Это всё отдавало такой театральностью, что он уже было решил, что всё ещё спит. Но нет, это просто Люци умеет всё сделать эффектно. - Принесите откуда-нибудь стремянку и снимите это всё. - Но, - испуганно промямлила Мэг, которая уже было испугалась, что вся торжественная, великолепная речь не сработала. Но нет, Дин круто развернулся и, вместо того, чтобы проводить парней туда, где они могли бы взять лестницу, быстрыми шагами направился прочь от зала, к предметным кабинетам. Его путь лежал через большой коридор, к лестнице, оттуда, через ещё один коридор, до кабинета физики. Дин не помнил точно, какой там сейчас урок, но ему было как-то наплевать, каких именно детишек он сейчас потревожит. Ничего, физику можно и потом выучить, а у него вопрос жизни и смерти. И смерти очень быстрой, если вопрос не решится положительно. Он без стука распахнул дверь и сразу же прошёл до середины кабинета, становясь перед доской. - Детишки! - он улыбнулся странной, почти ненормальной улыбкой, встречаясь глазами с несколько ошарашенным Сэмом, сидящим на первой парте. Отлично, десятый, значит. Эти всё переживут, даже если он начнёт прямо при них объсняться. - Физики не будет, - Винчестер-старший помотал головой. - Пошли вон отсюда.