***
Шута всегда завораживали людские страхи. Что может быть прекраснее оного, согласитесь? Наблюдать, как страдающий клаустрофобией бедняга — обычно спокойный и невозмутимый — забивается в самый угол тёмного лифта, застрявшего на восьмидесятом этаже небоскрёба, и трясётся от панической атаки, обливаясь потом и плача навзрыд. Наблюдать, как боевая девушка, смело гуляющая по ночным улицам города и готовая дать отпор любому приставучему пьянице, в ужасе забирается на стол, пытаясь спастись от маленькой мышки, пробежавшей под её ногами. Наблюдать, как с виду добродушный паренёк, неспособный обидеть и мухи, в истерике лупит тапочкой по стене в надежде убить треклятого таракана. Так уж вышло, что общество вынудило людей стать поголовно лицемерными. Каждый старается быть совершенно не тем, кем является. И суть не в том, что ему на самом деле хочется совершать это. Таковы правила нашего существования. Ты не можешь быть открытым — это чревато. Ты не должен показывать своих слабостей — этим обязательно воспользуются. Тебе не следует делиться своими желаниями — это обернут против тебя. И потому нам приходится врать незнакомцам в метро, близким людям и даже человеку, что смотрит на нас с зеркальной глади. Но вот забавный факт. Обладая таким незаменимым качеством, как лицемерие, с самого рождения и до глубокой старости, мы, тем не менее, верим, когда нас учат порицать данную черту и воспринимать её сугубо негативно. Вот только обвинять человека в лицемерии столь же смешно, как если бы мы обвиняли его в наличии у него ног или глаз. «Только посмотрите на него! Он такой глазастый, какой кошмар!» На самом же деле обвинять мы можем человека не в лицемерии, а лишь в его количестве. Ведь разница между людьми состоит в том, насколько сильно человек-настоящий отличается от человека-общественного. Некоторые полностью погружены в придуманный собою персонаж, другие прячут от глаз общественности лишь малую часть своих истинных качеств. Но двуличны все. Абсолютно все. Это, если хотите, часть механизма самосохранения. И только в момент страха люди показывают своё истинное лицо, забывая о той роли, которую себе придумали и которой стараются соответствовать большую часть жизни. Страх стирает границы между человеком-настоящим и человеком-общественным, полностью поглощая разум своей жертвы и поднимая на поверхность всё то уродливое, что обычно таится в глубинах наших душ. И именно поэтому Шуту так нравилось вызывать это чувство у окружающих. Потому что ему было важно знать человека-настоящего. И только его. Одним из любимейших человеческих страхов у Шута оставалась акрофобия — боязнь высоты. Быть может, потому что когда-то давно, в прошлое его воплощение, этот страх был присущ и ему самому. Шут разместился на крыше одного из самых высоких зданий города и, задрав голову, взирал на воронку из облаков, что разверзлась прямо над его головой. Светло-серые у основания и почти чёрные в самом центре воронки небулы всё больше походили на вату, пропитавшуюся синей, фиолетовой и чёрной акварельной краской. Вату тяжёлую, набухшую от влаги и готовую вот-вот рухнуть на головы тех, кто находился под ней. А главное, облака казались такими близкими, что чувствовалось: лишь протяни руку, и ты коснёшься твёрдой мокрой поверхности дыхания ледяного небосвода. Фигура сидела на парапете, беззаботно свесив ноги в никуда. Даже при большом желании Шут не смог бы разглядеть, что творится внизу, так как здание было настолько высоким, что последние его этажи в буквальном смысле погружались в мягкие облака, а потому всё вокруг устилала сизая дымка, походящая на плотный туман. Этот же туман плескался у ног Шута, делая кеды на его ногах еле различимыми, а картину, что развернулась бы под его ногами в безоблачный день, лишь молочной периной, которую хотелось проверить на мягкость. Но Шут прекрасно понимал — сделай он шаг в белую мглу, и лететь пришлось бы долго, прежде чем тело врезалось бы в твёрдую поверхность идеально вычищенного асфальта бизнес-этажа. Длительности полёта оказалось бы достаточно для того, чтобы он успел пожалеть о своём поступке несколько тысяч раз. — Забавно, — произнёс Шут, не обращаясь ни к кому конкретно хотя бы потому, что на крыше он был единственным посетителем. По крайней мере, обычный человек не увидел бы рядом с ним ни единой живой души. Вот только люди сюда не поднимались из-за разреженного воздуха и возможности получить сомнительное удовольствие в виде удара молнии, которые сверкали в воронке с завидной периодичностью, устраивая в небе своего рода смертельное свето-шоу. — Начищаешь ты, значит, асфальт день за днём. Убираешь окурки. Отмываешь плевки. А потом хоп — и на только-только вылизанной поверхности появляется труп. Целая куча кровавого месива, которое придётся убирать не один час. Вот так и устраивайся дворником, да, — усмехнулась фигура, продолжая вглядываться во мглу под ногами. — А труп — это тебе не пара окурков, наличие которых рядом с мусорным ведром и без того раздражает тебя до оскомины. Это целая груда костей, свежего фарша и литров крови, которые счищать в водосток придётся страшную тучу времени. И ладно бы, если бы позволили убрать всё это безобразие сразу после смерти носителя тела. Так нет же. Сперва место опечатают. Полицейские будут ковыряться в трупе, возможно, и целый день. За это время кровь свернётся и присохнет к асфальту, тело окоченеет, а потому убирать его окажется в три раза сложнее. Но разве кто-то подумает о несчастном дворнике? Всем всё равно. Очередная молния сверкнула совсем рядом с Шутом, но осталась без внимания. — А всё потому, — продолжал Шут, перебирая в правой руке два маленьких предмета, — что люди слишком любопытны. Им, видите ли, надо всегда и всё знать. Это при том, что обычно они не знают абсолютно ничего, да, — вздохнул он, вытаскивая из кармана старенькие рычажные весы. В высоту они были не более десяти сантиметров. Две блестящие золотые чаши слегка покачивались на тонких цепочках, прикреплённых к поперечной планке. Их поверхность украшали витиеватые узоры, значение которых знал разве что сам Шут. — А тебе, значит, знать не хочется? — усмехнулся Вайдэ, разместившись по левую руку от Шута. — Шут не хочет знать, — фыркнула фигура. — Шут уже Знает, да, — подарил он блондину свою фирменную холодную ухмылочку. — Шут зачастую знает даже то, чего знать не желает. — Всё ли? — парировал его утверждение Тэгион, разместившийся по правую руку от Шута. — Не слишком ли много ты на себя берёшь? Шут лишь игриво пожал плечами. — Кто знает. — Теперь его улыбка была обращена ко второму брату. — Как минимум, у Шута есть это, — кивнул он на весы. — И это, — показал он предметы, что вертел в правой руке. — Они равноценны. Всегда были и всегда будут, — вздохнул Вайдэ, — ты же знаешь. — Верно, — не стал спорить Шут, — но есть одно «НО». Оно есть всегда. В любой ситуации. Присутствует в жизни каждого человека. Это треклятое «Но». И «НО», дающее надежду. Посмотрите сами. — Шут слез с парапета и на своё место поставил тихо звякнувшие весы. — Это наша дрожащая Май, — проговорил он, показывая братьям первую из двух фигурок, что крутил в руках, — маленькую белоснежную гирю, сделанную, казалось, из отшлифованного дерева. Шут поставил её на правую чашу весов, из-за чего их равновесие тут же пошатнулось — правая чаша, став намного тяжелее левой, опустилась вниз, вздёрнув сестрицу. — А это мой король. — Чёрная гиря, вырезанная из опалённой кости, оказавшись на левой чаше, мгновенно вновь уравновесила весы. — Как я и сказал, они равны, — развёл Вайдэ руками. — Они были бы равны, если бы их было всего две, да, — заметил Шут. — Вот здесь и появляется упомянутое Шутом «НО». Ведь Шуту только и стоит, что сделать Так, — и равновесие будет испорчено навсегда. — Проговорив это, фигура кинула на чашу рядом с чёрной гирей кроваво-красный помпон, от тяжести которого правая чаша взметнулась вверх, и белая гиря, не удержавшись на её поверхности, слетела на парапет. Она мягко прокатилась по шершавой поверхности до края и упала вниз, исчезнув во мгле, будто её и не было. — Красивая аналогия, — вздохнул Тэгион. — Но бесполезная. Считаешь, что ты настолько ценный экземпляр? — Самый ценный, — улыбнулся Шут. — Но почему? Откуда такая уверенность? Ты был и ранее. — Ответ на этот вопрос Шут уже дал. Потому что Шут знает. Знает всё. Знает даже больше, чем вы двое — сущности, которым доступны разумы людей лишь в момент их безупречного безумия. — Переубеждать тебя нет смысла, верно? — вздохнул Вайдэ устало. — Именно нет, да, — кивнул Шут. — Да и стоит ли? Почему вы так не желаете победы? — Дело не в том, что мы её не желаем, — покачал головой Тэгион. — Дело в том, что мы в неё не верим. — А ещё мы устали, — подхватил Вайдэ. — Вам-то хорошо. Вы не всегда здесь. А мы каждый век. Каждый год. Каждую минуту. В нашем личном аду. — Мы желаем завершения. — Но этому не бывать, — чуть нахмурился Шут. — Ваши желания Шута не интересуют. — А чьи, в таком случае? — Только желания короля, глупые вы марионетки. — А по-моему, среди нас единственная марионетка — только ты, — заметил Тэгион. — И кто же, в таком случае, Шутом управляет? Кто кукловод? — вопросил Шут, пряча весы обратно во внутренний карман толстовки. — Твоя одержимость людьми. — В таком случае Шут не прочь быть марионеткой. Нет, Шуту это даже нравится, да. — А по-моему, Шуту нравится лишь чувство власти, которая сконцентрирована в его руках, — фыркнул Тэгион. — Быть может — быть может, — не стал спорить маньяк. — Но что мешает вам делать то же самое? Возможно, пора прекращать прятаться за нейтралитетом? Ведь он ничего не меняет. А ведь именно изменений вы желаете, не так ли? — У нас другие возможности. Ты ведь понимаешь. — Возможности, — протянул Шут, смакуя. — Возможности, говоришь, — повторил он, вновь улыбаясь. — Нет, вам так просто не отвертеться. Ведь Шут знает… — Знает всё, да-да, это мы уже слышали, — невесело усмехнулся Вайдэ. — Всё, да… Шут знает даже о вашем сосуде, да. — Шут начал раскачиваться из стороны в сторону, с удовольствием замечая, как лица братьев изменились. — Или вы думали, что он скроется от глаз Шута? — Это ещё не доказано. Возможно, он лишь… — Сосуд и есть. Шут проверил. Испытал, как испытывал остальных. Шут знает. И вы знаете. Но не хотите в это верить. — Ты можешь ошибаться. Опять. — Шут проделал долгий путь. Но на этот раз он уверен, что нашёл короля. А вычислив его, остальных найти было не так уж и сложно, ведь вы знаете правила игры. Вселенная, сделав оборот, дала вам возможность выбирать. На этот раз вы можете не оставаться в стороне. Вы можете стать частью происходящего… Вы Можете. Достаточно лишь Захотеть. — Всё не так просто. — Ах, это глупое словосочетание, за которым прячется большинство людей. Неужто людьми себя возомнили и вы? — Мы не можем, — встрепенулся Тэгион. — Можете. — Мы не способны… — вторил брату Вайдэ. — Только у себя в голове. И всё равно… Шут рассчитывает на вас. С верой в победу или без неё. Не важно. Сосуд есть. Есть вы. Все фигуры расставлены по своим местам. Кульминация совсем близко. Настолько, что я чувствую её дыхание на своём затылке. Но у вас ещё есть время на раздумья. Нет… У вас ещё есть время делать вид, что вы ни при чём. Но не увлекайтесь этим слишком сильно. В этом мире есть лишь одна правая сторона. И эта сторона — я. — Ты ведёшь себя так, будто возомнил себя ТехноБогом, но не забывай, что ты всего лишь… — Маньяк, желающий спасти человечество? — Безумец, уверенный, что способен на всё. — О нет! ТехноБоги никогда не обладали такой властью. Уж вам ли об этом не знать? А Шут действительно Способен. Действительно на Всё. Последние слова растворились в воздухе вслед за своим хозяином. Тэгион и Вайдэ остались на крыше вдвоем. — Чёртов Шут, — в сердцах выплюнул Тэгион. — На этот раз он действительно подготовился, — нахмурился Вайдэ. — Он говорит, что у нас есть выбор, с таким видом, будто выбора как раз нет! Словно он решил всё за нас, — продолжал сокрушаться Тэгион. — Но в его словах есть толика истины, — осторожно заметил Вайдэ. — Он безумен, но… прав. — Он всегда, чёрт его дери, прав. Воронка из облаков продолжала медленно кружить над головой братьев, сверкая молниями и походя на чёрную дыру. Но внезапно из самого её центра вынырнул длинный тонкий предмет и медленно пополз вниз. Тэгион, заметив его, вздрогнул. — Времени почти не осталось, — выдохнул он. — И ничего уже не остановить, — подхватил Вайдэ, тоже заметив предмет. — Слишком поздно.***
Говорят, в момент, когда человек оказывается на волосок от смерти, перед его глазами проплывает вся жизнь. Что ж, в таком случае жизнь Анжело Кьярэ оказалась скуднее, чем он подозревал, потому что перед его глазами лишь вспыхнули архивы старых документов, добраться до которых он желал уже не первый год. Вот только никогда он не видел их так чётко, никогда не чувствовал, что они настолько близко от него. «Библиотека! — пронеслось у него в голове. — ТехноБоги, и как я раньше об этом не подумал?! Ну конечно же! Документы хранятся не там! Это лишь фикция! На самом же деле…» Безусловно, начни кто душить вас, и вы, скорее всего, подумали бы о чём угодно, но не о библиотеке. Например, о том, что не хотите умирать. Или о том, что очень жалеете, что не попробовали тот дорогущий коктейль в том дорогущем баре. В конце концов, вы могли оказаться преисполненными сожалениями о несбывшихся мечтах. Но однозначно не подумали бы о библиотеке. «Я должен туда попасть! Во что бы то ни стало!» — Я должен… — прохрипел Анжело, взирая на искажённое безумием, побледневшее лицо отца. — И мне… Кхе… Никто… Не помешает, — выдавил он, сжимая правый кулак. Силы стремительно покидали тело журналиста. Перед глазами плыло от острой нехватки кислорода. И попади Анжело в такую ситуацию в иной раз, он бы действительно мог погибнуть. Но не теперь, когда в момент почти полной потери сознания в его голове, будто пазл, сложилась в единую картину вся та информация, которую он собирал годами. Разве можно умереть за минуту до исполнения своего главного желания? Да ни в жизни. Анжело собрал остатки сил, размахнулся и одним хорошим ударом в висок отправил отца к противоположной стене. Тот громко охнул, сполз по стене на пол и обмяк, лишившись чувств. Журналист же, нервно проведя пальцами по воспалившемуся горлу, поднялся на ноги и воззрился на человека, которого когда-то называл папой. «Всё в порядке?» — Из двери выглянул Бэйн. — Меня только что чуть не придушили, — будничным тоном уведомил его Анжело, ожидая бурной реакции со стороны оператора. Но её не последовало. «Я знаю», — лишь пожал Мартин плечами. — Так ты всё слышал? «Конечно». — Тогда почему не пришёл мне на помощь?! Бэйн в ответ одарил журналиста тяжёлым взглядом, которого у него ранее Анжело никогда не наблюдал. Вообще, если приглядеться, в Бэйне внезапно всё слегка поменялось. Спроси Кьярэ, в чём же именно состояли эти изменения, и он бы, к своему удивлению, не смог бы ответить на этот вопрос, потому что не ведал ответа. Он просто знал, что что-то поменялось. Также как и знал, что должен был претерпеть акт удушения. Также как и знал, что ему следовало справиться с этим самостоятельно. Также как и знал, что об этом подозревал и Бэйн, но почему он, конечно же, не объяснит. Также как и знал, что позже ему откроются ответы на каждый мучающий его вопрос. Позже, не сейчас. Потому что время ещё не пришло. Но главное — это то, что теперь Анжело чётко понимал, что делать дальше. — Нам нужно уходить, — не дождавшись ответа оператора, оповестил его Кьярэ, больше не обращая внимания на отца. «А как же скорая помощь? Мы их не дождёмся?» — Нет, — мотнул Анжело головой. — Оставим его в коридоре. Они приедут и обязательно его найдут. «Но они могут не успеть спасти его!» В ответ на обеспокоенный взгляд оператора Анжело раздражённо поморщился. Слишком многое стояло на кону. Кьярэ достаточно долго ждал момента истины, чтобы теперь топтаться на месте ради спасения человека, желавшего ему смерти. — Перевяжем рану, чтобы он не умер от потери крови раньше их приезда. Повезёт — выживет. Не повезёт — это уже не наше дело. Сейчас у нас на это времени нет, — холодно произнёс он, сам поражаясь своему хладнокровию. И куда делся тот самый белобрысый мальчишка, который бился в истерике от неверно сказанного в его адрес слова? Откуда в нём появилась такая решимость? Впрочем, на ответы на данные вопросы времени также не оставалось. Анжело чувствовал, что и так уже весьма припозднился. Он не мог объяснить этого странного ощущения, но ему сейчас этого было и не надо. Он желал иного. Других ответов. Куда более важных и масштабных. И они были слишком близко, чтобы отвлекаться на окружающие раздражители вроде безумного родителя. «А на что же оно есть?» — резонно приподнял брови Бэйн. — На истину, мой друг! — Анжело ощутил прилив необъяснимого возбуждения. — Ты не поверишь, но пока меня душили, я кое-что понял! «Интересно узнать, что же это». — Бэйн попытался изобразить удивление, но вышло у него плохо. Потому что он однозначно ожидал этого озарения. — Марти, ты ведь знаешь, что в каждом городе есть государственная библиотека, в которой хранится информация о потерянном столетии. И не только о нём. Там хранится вообще всё! «Ты не раз мне об этом говорил», — кивнул оператор. — И я следил за этой библиотекой, как параноидальный родитель за ребёнком! «Как твой отец за тобой?» — не смог сдержать едкой улыбки Бэйн. — Не смешно, Марти. Я сейчас нахожусь в шоковом состоянии и не могу трезво проанализировать произошедшее. Потому что мой мозг нашёл хороший отвлекающий манёвр. По поводу отца и его действий я смогу пострадать в свободное от работы время. И поверь мне, выслушивать мои истерики придётся именно тебе. И ох, как тебе будет несладко. Но прямо сейчас нам необходимо действовать. Так что попридержи свой плоский юморок и слушай меня! «Я весь внимание». — Суть в том, что два с половиной года назад государственную библиотеку внезапно начала спонсировать некая организация — крупная корпорация, занимающаяся научными разработками. Корпорация имени Роше. «Ну и что в этом такого?» — Корпорация занимается созданием лекарств, внедрением новых геномов, а также официальным клонированием. «Пока сути не улавливаю». — Именно эта корпорация в своё время предложила улучшение генома человека, после чего появилось первое поколение видоизменённых людей, а за ними второе и третье. Ты ведь знаешь, к чему это привело? «К безумию». — Точно так, друг мой. Они виновники того, что теперь творится в мире. На их плечах ответственность за то, что половина наших ровесников обречена провести остаток жизни в дурдоме. Но, как видишь, несмотря на это, они живут и процветают. «Всё ещё не понимаю, причём здесь библиотека». — А при том, что эта корпорация занимается и ещё кое-чем. Официальных подтверждений тому нет, но у меня свои источники, ты же знаешь. Хочешь знать, на что ещё распространяется их влияние? «На что же?» — На фиолетовое пламя. И на городские вечные двигатели. «Но разве этим занимается не государство?» — Должно, но не имеет ресурсов ни денежных, ни интеллектуальных. Особенно интеллектуальных. «Но ведь именно государство обладает информацией о потерянных столетиях, а значит, и документами о забытых технологиях, что закрыты под грифом секретно?» — Бинго! — щёлкнул пальцами Анжело. — Всё верно. Но иметь в руках информацию и уметь пользоваться ею — вещи разные. Подумай сам. Корпорация Роше существует не десять лет. Не двадцать. Не три наших грёбаных поколения. Она была, не побоюсь этого слова, всегда! Она была в обе ТехноГенетические Войны. Скажу больше, она, скорее всего, существовала ещё до потерянного столетия. «Но это не может…» — Может, Марти. Ещё как может. Потому она так и процветает. Именно у них хранится информация о потерянных технологиях и фиолетовом пламени. У них ответы на все вопросы, мучающие нас поколение за поколением. И именно они следили за вечным двигателем, с которого началась вторая ТехноГенетическая. А быть может, с них началась и первая?! «Звучит малоправдоподобно. И я всё ещё не вижу связи с библиотекой». — Да-да, мы к этому двигаемся, — отмахнулся Анжело. — Ты слишком нетерпелив. Вот тебе задачка: всем известно, что миры Телешоу «Научи меня любить» были созданы Марази, верно? «А Телешоу-то здесь каким боком?» — Самым прямым. Не перебивай меня своими жестикуляциями. Раздражает! — отмахнулся Кьярэ, чувствуя, что от собственных слишком невероятных мыслей у него начинают дрожать руки. — Факт номер один: Марази работают на Роше. Факт номер два: занялись они созданием миров для Телешоу два с половиной года назад. Факт номер три: корпорация Роше начала спонсировать библиотеку также два с половиной года назад. Это означает, что им было необходимо то, что хранила библиотека. И это нечто не связанное с фиолетовым пламенем или же забытыми технологиями, потому что этой информацией они обладали изначально. Так что же им было надо? И для чего? Для Телешоу? «Быть может, они использовали данную информацию для создания виртуальной реальности Телешоу? Ведь данная технология абсолютно новая и до «Научи меня любить» не существовала», — рискнул предположить Бэйн. — Хорошая мысль, — похвалил оператора Анжело. — Но я думаю, что здесь что-то ещё. Взять хотя бы самих Марази. Они ведь утверждали, что это вовсе не виртуальная реальность. «Но что же ещё это может быть?» — А вот на этот вопрос, мой дорогой Марти, нам и предстоит ответить. Также как и на вопрос, на кой чёрт научной организации внезапно заниматься каким-то развлекательным телешоу. Ради денег? У них, поверь, их и так предостаточно. «Мне кажется, мы лезем туда, где нас не ждут», — нахмурился Бэйн. — В этом вся суть журналистики, — развёл Анжело руками. — Нам надо попасть в хранилище корпорации Роше. Там мы узнаем если не всё, то многое! «И как ты себе это представляешь? Как можно найти то, о существовании чего мы ещё пять минут назад не подозревали? То, наличие чего даже не доказано?» — О, Марти-Марти, ты как всегда меня недооцениваешь. — Анжело расплылся в хитрой улыбке, которая появлялась на его миленьком личике каждый раз, когда он придумывал нечто безумное. Обычно за этой улыбкой для оператора следовал личный Апокалипсис. «Что ты задумал на этот раз?» — Нам нужен наш миленький котик. «Тот, которого мы взяли для поиска Шута?» — Именно он. Вот только Шут, пожалуй, подождёт. Сейчас мы должны найти нечто более важное. Нечто, что, возможно, изменит всю нашу жизнь! «В этом ты можешь даже не сомневаться», — подумал Бэйн с нечитаемым выражением лица.***
Шут с любопытством пронаблюдал, как двое мужчин в строгих костюмах и солнечных очках, казавшихся особенно неуместными атрибутами в сумерки, вышли из машины, а вслед за собой в буквальном смысле выволокли с заднего сидения автомобиля маленького мальчика. До смерти перепуганный ребёнок еле передвигал ногами, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу. Бледный как полотно, он то и дело шмыгал носом, глотая слёзы, и тихо что-то бормотал: то ли просился к маме, то ли обещался быть хорошим мальчиком и беспрекословно слушаться родителей, только бы его отпустили. Мужчины в костюмах не обращали внимания на детские всхлипы, целенаправленно утаскивая жертву всё дальше от машины в глубь помещения. Лишь когда они скрылись за поворотом, Шут позволил себе пошевелиться. Уже некоторое время он сидел на кровле старого здания. Крыша дома выходила прямиком на небоскрёб, первые десять этажей которого занимала стоянка. Старенькая жилая девятиэтажка рядом с офисным гигантом походила на маленькую грязную бесхозную собачонку рядом с чистокровным доберманом. Шут похлопал по голове уродливую горгулью, давно потерявшую прежний лоск, и будто кот прошествовал к толстым тросам, соединявшим «собачонку» с «доберманом». На этих тросах висела сверкающая реклама, утверждавшая, что новые женские духи сделают любую даму, воспользовавшуюся ими, самой желанной на каждой вечеринке. Шут потратил пару драгоценных секунд, чтобы задаться вопросом: «А что, если все на вечеринке придут надушенные этими духами? Что будет тогда? Бурная оргия?», прежде чем ступил на трос. Несколькими метрами ниже расположилась многоэтажная дорога, сверху больше походящая на переплетение бетонных полотен, по которым сновали сверкающие насекомые-машины. Наблюдать за ними можно было часами, но сейчас, увы, Шуту было не до этого. Расставив руки в стороны, фигура, опасно раскачиваясь, побрела по тросу, демонстрируя давно забытую миром цирковую эквилибристику. Теперь поразить людей хождением по тонкому канату в нескольких метрах над землёй было почти невозможно. Избалованные компьютерными спецэффектами, они просто больше не осознавали всю тяжесть и опасность данного действа. Да и что стояло на кону? Всего лишь человеческая жизнь? Та самая, что уже давно обесценилась, превратившись в бесхозный рулон туалетной бумаги, которым пользовались по назначению? Поэтому Шут не волновался о том, что его может кто-то увидеть, ведь даже если бы это произошло, никто бы из водителей не нажал на тормоза, никто из прогуливающихся по улочкам не закричал в ужасе, привлекая к нерадивому канатоходцу ненужное внимание. Нет, самое большее, на что было способно человечество с атрофированными чувствами, так это поднять голову, подумать нечто вроде: «Фу, очередной самоубийца» или «Только не падай на мою машину, мне ещё сегодня перевозить родителям холодильник» — и на этом бы всё и закончилось. Шут остановился на самой середине каната, опустил руки и окинул взглядом панораму вокруг себя. Сверкающие дома, пронизанные самыми современными технологиями, вибрирующие от электричества дороги, горящие разноцветными огоньками и парящие в воздухе этажи — почему-то от всей этой оживлённости, что развернулась под ногами Шута, и той, что сверкала над его головой, не пахло жизнью. Наоборот, Шут наполнил лёгкие воздухом и ощутил вполне различимый запах разлагающейся мертвечины. То, что происходило с обществом и людьми, едва ли можно было назвать прогрессом. Странно, как технические свершения влияют на людскую духовность. И вопрос состоял отнюдь не в религии. Сам Шут, к примеру, был атеистом. Даже при том, что Знал о существовании ТехноБогов. Даже при том, что Разговаривал с ними. Даже при том, что когда-то… Впрочем, зачем возвращаться к прошлому, когда перед тобой разворачивалось настоящее. И с этим настоящим однозначно следовало что-то делать. А полный и бесповоротный геноцид, возможно, был не самым безрезультатным решением. Но… — Нет-нет-нет-нет, — покачал Шут головой, морщась. — Лишние мысли — удел людей, да, — проговорил он, вновь расставляя руки параллельно дорогам. — А Шут должен быть выше этого, да. Шут не может быть обычным человеком, нет. Иначе бы Шут не был Шутом, — уверенно кивнул он. — Даже такой мир имеет право на второй шанс! — Второй шанс? — По канату сверкнуло фиолетовое пламя, пробежало по всей его длине, добралось до крепления, вбитого в небоскрёб, и там и остановилось. — Тээки, — улыбнулся Шут, продолжив цирковое представление, до которого никому не было дела. — Ты всегда был скептиком. — Но это далеко не Второй Шанс. — Из фиолетового пламени выросла серая, безликая фигура. — И не третий. И даже не четвёртый. — Шут будет давать этому миру столько шансов, сколько потребуется! — Ты не даёшь шансы. Ты лишь отсрочиваешь неизбежное, — заметил Тээки. — Иногда достаточно и этого. — Достаточно для чего? Для того чтобы люди успели уничтожить себя сами? То есть Шут считает, что если человечество и погибнет, то только от своей собственной руки? В этом проявляется твой извращённый гуманизм? Или ты желаешь, чтобы мир рухнул под твоим командованием? Но никак не… — Никак не, — активно закивал Шут, уже практически добравшийся до небоскрёба. — Быть может, тебе не пристало верить в человечество. Но в Шута ты верить обязан. — Я никому и ничего не обязан, — зло прошипел Тээки, проводя длинными пальцами по тросу и выжигая его. — Убрать тебя — и всё пойдёт своим чередом, — усмехнулся он, с удовольствием наблюдая, как поверхность троса плавится. — Убрать меня? — Шута затрясло. Сперва Тээки решил, что фигура злится, но через мгновение разочарованно осознал, что она смеётся. Шут расхохотался так, будто услышал самую лучшую шутку за всю свою жизнь. — О ТехноБоги! — воскликнул он, зааплодировав. — Вот поэтому ты любимчик Шута, Тээки! — воскликнул он. — Ты всегда говоришь такие смешные вещи! Убрать Шута… Нет, вы это слышали? — развёл Шут руками, обращаясь к невидимой публике. — Убрать Шута — означает обречь мир на неминуемую погибель, да. Мир, в котором существуешь и ты, Тээки. — Чего я искренне не желаю. — Желать — удел королей. А рабы не имеют права даже думать об оном, не то что говорить вслух. — Я не раб! — А вот это, мой дорогой Тээки, решать не тебе. Только Шут знает, кто ты есть и кем ты можешь стать. Ведь ты обязан подчиняться Шуту беспрекословно. Или уже забыл? Так может, стоит напомнить? — подмигнул Шут, явно еле сдерживая новый приступ дикого смеха. — Тээки, — произнёс он имя фигуры нарочито ласково. — Думаешь, Шут позвал тебя просто так? Чтобы поглумиться над твоей глупостью? О нет, у Шута на тебя большие планы. Ведь ты у нас такой важный. Стой и не шевелись. И левый глаз… Держи его широко открытым. — Чт… — Шут повелевает. А слова Шута для тебя — закон. Хочешь ты того или нет. Тээки не был человеком, но, принимая людской облик, наделял себя не только их внешностью, но и их уязвимостью. Перевоплотись он в фиолетовое пламя, и проблема тут же решилась бы. Но теперь, получив конкретный приказ, сделать это было уже невозможно. Зло скрипнув зубами, Тээки, явно больше не контролируя своих действий, раздвинул пальцами левой руки веки, смиренно ожидая, что будет дальше. Шут подошёл к фигуре почти вплотную, дунул на кончики своих пальцев, а затем протянул руку к Тээки, и фигура лишь теперь заметила уродливый длинный ноготь на большом пальце маньяка. Шут погрузил его вместе с указательным и средним пальцем в глазницу Тээки настолько легко, будто каждый день вырывал чьи-то глаза. Из горла Тээки вырвался сиплый хрип. Боль оказалась дикой. Но закрыть глаз или оттолкнуть Шута возможности он не имел. Приказ есть приказ. И ничего с этим сделать нельзя. Шут сжал пальцы вокруг глазного яблока Тээки и с силой дёрнул его на себя, разрывая зрительный нерв и извлекая глаз наружу. По левой щеке фигуры заструилась кровь. Дыхание раба Шута сбилось, с губ сорвался тихий протяжный стон. И почему Тээки был обречён чувствовать боль? За что? Неужели за столько столетий он не замолил свои грехи? Не отплатил сполна? Улыбка Шута была ему красноречивым ответом. Нет, не отплатил. Нет, не сполна. Нет, даже не думай, что это когда-нибудь закончится. Никогда. — Ненормальный ублюдок, — в сердцах выплюнула серая фигура, покачиваясь от боли. Что бы он ни делал, всё не имело смысла, и он сам прекрасно понимал данный факт. Единственное, чего он желал: хотя бы на секунду пошатнуть самоуверенность Шута в его всесилии. Но это, видимо, было абсолютно невозможно. — Ненормальный, да, — кивнул Шут, разглядывая глаз. — Ублюдок, да, — подтвердил он, сжимая зрительный орган в кулаке. На мгновение сквозь пальцы просочились всполохи фиолетового пламени, а когда маньяк разжал кулак, глаз как ни в чём не бывало блестел в свете вечерних рекламных отблесков, разве что радужка его сверкала фиолетовыми искрами. — И каково это — зависеть от такого, как Шут? — прошептал он, подцепляя глаз Тээки двумя пальцами, поднося его ко рту и внезапно облизывая. Тень вздрогнула, наблюдая, как язык Шута касается его зрительного органа. — Каково это — понимать, что именно в руках ненормального ублюдка судьба всего чёртового мира? — прошептал маньяк, закидывая глаз в рот и проглатывая его, будто конфету. Тээки не нашёл, что ответить. Он лишь мрачно наблюдал за тем, как Шут делает последний шаг ему навстречу, буравя психопата ненавидящим взглядом единственного уцелевшего глаза, но испытывая и иное чувство. Чувство, которого Тээки стыдился и ни за что бы никогда им не поделился. Восхищение. Фигура в чёрной толстовке добралась до конца троса, ловко перебралась на козырёк окна, а оттуда проникла на стоянку. Шут мягко спрыгнул на капот припаркованной машины и подарил Тээки одну из тех ликующих ухмылок, от которых любому стало бы не по себе. — Ты хорошо потрудился, да, — проговорил он, протягивая к фигуре руку. Тээки инстинктивно отпрянул, не желая, чтобы холодные пальцы психопата вновь касались его, но Шут всё равно уцепился за его плечо и сжал руку сильнее, чем того требовалось. — Двое поняли. Остальные последуют их примеру. Ничего уже не остановить. — Теперь он походил на родителя, который оповещал ребёнка о бескомпромиссности бытия. — И всё это произошло не без твоей помощи, мой дорогой Тээки. Нет места прокрастинации. Не теперь, когда мы на финишной прямой. К тому же представь, какие возможности откроются тебе после того, как всё завершится?! Ещё столько столетий ты сможешь спокойно меня ненавидеть, в глубине души… желая владеть мной. Каково это, когда тобой обладает тот, кем обладать желаешь ты? Тээки вздрогнул, зло скрипнул зубами, но так ничего и не ответил. — А теперь будь добр, возвращайся к нашим ключевым фигурам. Продолжай за ними наблюдать. И действуй, когда придёт время. — С этими словами Шут наконец отпустил онемевшее от его хватки плечо серой фигуры, после чего спрыгнул на бетонный пол стоянки и прогулочным шагом направился к машине, из которой ещё минуту назад вытащили несчастного ребёнка. На багажнике машины, в самом низу, он обнаружил маленький магнитный чёрный шарик. Шут с интересом провёл по нему пальцем, а затем нажал на гладкую поверхность. Послышался тихий писк, а затем шарик начал медленно пульсировать, источая еле заметный красный свет. — Играешь не по правилам, — не смог не заметить Тээки, оказавшись за спиной Шута. — Ты всё ещё здесь? — нахмурился Шут. — Тебе бы, Тээки, следовало понять, что правил давно уже в нашей игре не существует. Или ты не знаешь, что сделали наши противники? Полагаешь, что после их действий маленькая помощь от Шута значит хоть что-то? О нет, Тээки, не тебе порицать методы Шута. То, что на самом деле от тебя необходимо, — это Наблюдать и Действовать, когда придёт время. Полицейский и журналист. Вот твои следующие цели. И даже не думай подвести Шута. Даже. Не Думай. А короля, так и быть, Шут возьмёт на себя.