Телешоу «Научи меня любить»

Шут и король — две стороны одной медали Из бронзы, золота, меди и стали. Смех, власть, безнравственность — от них устали, А жизнь текла, люди по-прежнему страдали. О четырёх временах года теперь можно было узнать только из древних книг, оставшихся после забытого столетия. Разграничение определённых погодных факторов на четыре блока в нынешнее время казалось чем-то странным и фантастическим. Неужели несколько сотен лет назад действительно три месяца стояла жара, затем погода портилась и приходили дожди, что плавно перетекали в снегопады, а после возвращалось тепло? Да быть такого не может! Времена года канули в Лету. Остались тринадцать месяцев, каждый из которых являлся настоящим сюрпризом для каждого жителя Майбурга — города, в котором стояла одна из самых неустойчивых погод во всём мире! Если сегодня шёл тёплый дождь и термометр показывал плюс тридцать два, это не означало, что завтра не появится необходимость кутаться в лёгкий плащ, а то и вовсе наряжаться в тёплые сапоги. Также поговаривали, что попади человек прошлого в нынешнее время, и он бы не выдержал либо кошмарных перепадов температуры, либо скачков давления. Но вот жители Майбурга привыкли и не к таким погодным условиям. Наоборот, зачастую, приезжая в другие города, погода в которых славилась куда большей предсказуемостью и стабильностью, майбургцы чувствовали себя не в своей тарелке и не могли отделаться от ощущения, что чего-то не хватает. Врачи, посмеиваясь, называли это синдромом Майбы и разводили руками, потому что вылечить подобное было невозможно. — Доктор, со мной что-то не так! — истерил очередной несчастный в кабинете врача. — Что именно? — Кажется, я умираю! — Если вы уже поставили себе диагноз, можете быть свободны. Патологоанатом семью этажами ниже. — Нет, постойте, выслушайте меня! — Внимательно… — Я постоянно чувствую что-то… Что-то странное! — Эрекцию? Зуд? Боль? — Нет… Говорю же, странное… — Психиатр тремя этажами выше. — Да нет же, доктор! У меня впечатление, что всё моё тело… Давит изнутри! Как будто ему чего-то не хватает. — Возможно, паразиты… — И ещё иногда поднимается температура и появляется слабость. — Простуда? — И порой болит голова и сердце. До переезда со мной такого не было! — Так… Простите за нескромный вопрос, но вы, как я понимаю, не местный? — Нет. — Майбург? — Д-да… — оторопело отвечал больной, непонимающе хлопая глазами. — С этого и надо было начинать! — вздыхал врач. — У вас адаптация, а не болезнь! Это не лечится… — каждый раз терпеливо объяснял очередной доктор очередному майбургцу, жаждущему избавиться от странных ощущений во всём теле. Поэтому жители города редко уезжали из Майбурга надолго, и даже те, кто пытался переехать из него окончательно, часто возвращались, неспособные забыть своего родного города и всего к нему прилагающегося. Гости же Майбурга подразделялись на тех, кто сбегал уже на третий день, неспособные терпеть постоянные головные боли и тошноту, и тех, чей организм тут же подстраивался под погодные условия города, а значит, делал человека носителем синдрома Майбэ, то есть приезжим майбургцем, — эти изменения были необратимы. По этой причине город был очень большим и не прекращал разрастаться. Некоторые перешёптывались по поводу того, что, если так пойдёт и дальше, скоро городу потребуется второй «вечный двигатель», а ведь подобную роскошь могли себе позволить только столицы Семи Великих Государств, в состав одного из которых и входил Майбург. Но город не являлся столицей, а значит, и мечты об ещё одной забытой технологии, которая бы обеспечила Майбург дополнительной энергией, были на данный момент неосуществимыми. Сегодня небо над городом затянуло свинцово-зелёными тяжёлыми облаками, а по многолюдным улочкам гулял холодный пронизывающий ветер — самая подходящая погода для посещения старого кладбища. Шут не любил солнца, и не любил снега, и не любил жары, и не любил холода, зато он любил дождь и ветер. Слёзы и дыхание богов, как называл он их мысленно. Лишь в такую погоду Шут выбирался из своего убежища на свежий воздух и мог часами прогуливаться по городу, оставаясь незамеченным для большинства горожан. Люди вокруг суетились, куда-то спешили, разговаривали по плексотелефонам, слушали музыку, сидели в сети, читали интелгазеты, спорили, плакали или просто уходили в себя и с остекленевшим взглядом торопились в нужное им место. Никого из них не интересовало, что происходило вокруг, будь то чьё-то убийство или, быть может, атомный гриб на фоне фиолетового заката. Тут акции на компанию по производству подгузников упали, а цены на презервативы взлетели на пару копеек, а вы о каком-то там сраном грибе говорите! И во всём этом хаосе Шут словно был не человеком, а лишь чьей-то безродной тенью, что слонялась по узким кварталам и извилистым улицам в поисках своего хозяина. Вот только прогулки неотъемлемо заканчивались в одном и том же месте — на старом безымянном кладбище, что находилось на окраине города. На потёртой табличке большими чёрными витиеватыми буквами так и значилось: «Безымянное». Шут осторожно обогнул перекособоченные ворота, сделанные из изогнутых в незатейливом узоре железных прутов, и ступил на шуршащий белый гравий. Нынешнее кладбище кардинально отличалось от кладбищ прошлого. Усопших перестали хоронить в земле ещё несколько столетий назад, придя к выводу, что это слишком дорого, не говоря уже о расточительном использовании хорошего куска земли, так что обязательной и необходимой процедурой стала всем известная (и до того не особенно популярная) кремация. Людям больше не давали Выбора по поводу того, как они хотят быть захоронены. Когда закон о запрете хоронить людей в земле только вошёл в силу, многие воспротивились этому и пошли против него. Это спровоцировало создание тайных кладбищ, владельцы которых здорово наживались на горе людей. Но последствия были не самыми приятными. Власти приезжали на подобные захоронения с экскаваторами, перерывали землю, смешивая полуразложившиеся трупы с землёй и разломанными гробами, превращая их в однородную массу, которую затем обливали специальным составом и поджигали. Люди были в ужасе, но это никого не волновало. После кремации тела останки человека помещали в мраморную шкатулку, которую обычно заготавливали сами умершие. Не было ничего необычного в покупке шкатулки для себя любимого, а если ты наткнулся на шикарную распродажу таковых, то и в приобретении сего предмета для пары-тройки родственников. Получить погребальную шкатулку в подарок не считалось оскорблением, наоборот, признаком заботы и внимания. Лучшим подарком, чем шкатулка, могла быть лишь кладбищенская ячейка, в которой шкатулка хранилась. Дело в том, что уносить сей предмет домой запрещалось. Защитники человеческих прав добились запрета на то, чтобы родственники могли забирать шкатулку с прахом себе. «Человеческий прах — это не игрушка, он не должен стоять на одной полке с картиной, на которой изображён лес, и вазой с засохшими цветами!» — кричали гуманисты, и никто так и не решился поинтересоваться у них, чем же им так не угодили лес и цветочки. После того, как прах помещали в шкатулку, её герметично закрывали, а после этого отдавали мастеру, который делал гравировку с именем, годами жизни и фотографией усопшего. Делать это до того, как прах окажется в шкатулке, считалось дурным тоном. По негласным правилам, все родственники должны были внимательно наблюдать, как на крышке шкатулки появляется один символ за другим. Когда же процедура заканчивалась — длилась она обычно от одного до трёх часов, — шкатулку помещали в заготовленную для неё ячейку одного из похоронных стеллажей. Да, теперь кладбище больше походило на библиотеку, только вместо книг на её стеллажах размещались останки людей. Настоящая библиотека смерти. В самом центре кладбища располагался крематорий — серое одноэтажное здание с уродливыми башенками и потрескавшимися от времени статуями ангелов. У входа размещался небольшой палисадник с извечно жухлыми цветами. Вокруг же здания в десятки рядов возвышались тусклые стеллажи. Толщиной они были примерно в полметра, длинные и дугообразные, так, что один ряд таковых образовывал разорванный дорожками круг. Самое маленькое кольцо обступало здание. Каждое последующее, естественно, было чуть больше предыдущего. Заканчивались стеллажи уже около забора. Причём каждый из них был высотой примерно в сто метров и хранил в себе бесчисленное количество шкатулок. — О… Вы снова пришли! — практически полностью потерявший зрение и ориентирующийся при помощи других органов чувств дряхлый старичок поприветствовал прошедшего мимо него Шута. Смотритель кладбища вяло обмахивал один из стеллажей сухой тряпочкой, пытаясь согнать пыль с давно поблёкших и никому не нужных ячеек. Снизу располагались самые старые хранилища, за ними почти не ухаживали хотя бы потому, что родственники этих давно ушедших из жизни людей сами покоились всего парой этажей выше. Шут на это лишь кивнул и, сойдя с главной дороги, пошёл по одной из второстепенных. Он не беспокоился о старике, прекрасно понимая, что, если тот даже очень захочет, ничего кроме походки, по которой он и определял приходившего, описать полиции он не сможет. Рядом с каждым стеллажом стояла целая стопка магнитных досок квадратной формы, а также рулей и перил для них (в разобранном виде кладбищенские средства передвижения занимали куда меньше места). Любой желающий мог взять доску, настроить её на магнитное поле необходимой ему полки и затем добраться до определённой ячейки независимо от того, насколько высоко она располагалась. Шут ввинтил в доску руль и перила, встал на неё и ввёл координаты нужной ему ячейки на дисплее руля. Всё, что оставалось ему делать после этого, — всего лишь держаться за перила, наслаждаясь лёгким ветерком и маячащими перед глазами идентичными ячейками. Квадратная доска взмыла вверх на шестьдесят метров, а затем провела Шута вбок ещё метров на пять и остановилась так, что перед глазами фигуры в капюшоне оказалась ячейка под семизначным номером. Шут ввёл необходимый код на сенсорной панели её дверцы, открыв тем самым электронный замок, распахнул её и в нетерпении коснулся рукой чёрной шкатулки. — Здравствуй, — тихо проговорил Шут, погладив холодную крышку, — Шут снова пришёл, да. На кладбище было тихо и пустынно. Посетители бывали здесь в основном три раза в год в особенные дни, которые так и именовались Кладбищенскими. В это время никто не работал и считал своим долгом посетить всех своих усопших родственников. В остальное время приходить сюда никто не рвался, так как и без того было слишком много дел. Но Шут бывал здесь куда чаще трёх раз в году: перед каждой новой Работой. — Помнишь, ты говорил Шуту, что человеческая психика подобна тонкой нитке с бесконечным числом узелков, каждый из которых олицетворяет собой кладезь страхов, комплексов и предубеждений? И эту ниточку можно вытягивать из человека узелок за узелком, постепенно и неторопливо разрушая его личность, оголяя его нервы, заставляя думать о собственном уничтожении. Помнишь же? Конечно помнишь, ведь Шут помнит, да. И сегодня Шут начнёт тянуть очередную ниточку, да-да, из того самого Чёрного Короля. В этот раз Шуту приказали поторопиться. Якобы с Мэлани Шут был слишком медлителен. Они ничего не понимают! И Шут не позволит им диктовать, как ему надо работать. Шут общался с Мэлани четыре месяца, наслаждаясь каждым её узелком, а затем ещё полтора — прикасаясь к её телу. Но и в тот день, когда она ушла от Шута, Королева оставалась Королевой. И это было восхитительно. Самое восхитительное, что только мог испытывать Шут! Поэтому Шут не подчинится приказу. Он не будет торопить события, о нет. Шут хочет мучить Короля, и Шут будет мучить короля, Шут сделает его своим, да.

***

— Ты издеваешься? — Дэй вяло подавился воздухом. — Я не хочу. — Тебя никто, собственно, и не спрашивает, — пожал плечами Крис, пожёвывая кончик электронной ручки. — Но это… Это несправедливо, — продолжал слабо возмущаться Дэй. Сильно возмущаться ему не позволяло его состояние. Головная боль прожигала виски, перед глазами то и дело мелькали мушки, а горло пересыхало, несмотря на то, что парень успел выпить три литра фильтрованной воды и два стакана чая. — Скажи это невышедшей на работу Ксин! По идее, моим напарником на сегодня числилась именно она. Но Койне не пришла на работу. Более того, я звонил ей не единожды, но она ни разу не взяла трубку. Учитывая, что она самая ответственная из всех, кто состоит в ГОР, я пришёл к выводу, что с ней случилось что-то серьёзное. Раз она не оставила записки и не предупредила, возможно, что-то произошло с ней или её семьей. Так или иначе, последний раз её видели вчера вечером в нашем архиве. Сказать по правде, я… Я очень волнуюсь, — пробормотал Крис, чуть краснея и отводя взгляд. Хотя что уж там. Все и так знали, как ему нравилась Ксин. Так же как знали и то, что это было невзаимно. По крайней мере, его признание в любви успехом не увенчалось. Но чувства от этого не угасли, и Крис и сейчас тихо страдал по единственной девушке в ГОР. — То, что она не пришла на работу, ещё ничего не значит. Что с ней вообще могло произойти? Напал маньяк-насильник? Да она первая бы на него напала и избила своими книгами. Воры? Опять же, кому сдались её книги? Убийца? Делать-то ему больше нечего! — фыркнул Стэм, которого всегда раздражали влюблённые сопли. — Ох! — внезапно воскликнул он, закрыв рот рукой. — А что, если… Крис побледнел. — Что, если что…? — пробормотал он сипло. — Что, если её утащили в лес медведи?! Крис позеленел. — Где у Вас здесь ванна, — бесцветным тоном выговорил он, обратившись к Найту. — Прямо и направо… — Ну и придурок же ты, — тем временем фыркнул Эгон, — человек беспокоится, а ты порешь всякую чушь. — Ну а что? — пожал в ответ плечами блондин. — Нечего нюни тут распускать. Не маленький. Что ты прям, баба не вышла на работу, катастрофа вселенского масштаба. Ещё скажите, что завтра полюса поменяются из-за того, что наша дорогая буквоедка простыла и решила в кои-то веки остаться дома. — Но почему она никого не предупредила? — настаивал Эгон. — Может, у неё телефон сломался. Или она пришла и заснула. И сейчас валяется поперёк кровати в болезненной полудрёме, пуская слюни на покрывало, и ВСЯКИЕ КРИСЫ ЕЙ БЕЗ НАДОБНОСТИ! — проорал парень последнюю фразу, дабы его коллега в ванной услышал каждое его слово. В ответ послышался звук падения каких-то стеклянных предметов, а также чертыхание и посылы Стэма туда, куда ещё не ступала нога человека. — Интересная у него фантазия, — прокомментировал этот посыл парень, потягиваясь и зевая. — Ну да ладненько. Вы здесь прекрасно справитесь и без меня. А я пойду, — сообщил он, поднялся со стула и поплёлся к двери. — Эй! Вы что, бросаете меня? — возмутился было Дэй. — Извини, Бренди, но наша смена закончилась, — как ни странно, поддержал своего горе-напарника Эгон, — пора домой… Отдыхать. — А вы, я смотрю, трудились здесь в поте лица, — хмыкнул Найт. — Пальчики перенапряглись на кнопочки-то нажимать? — ехидно поинтересовался он. Эгон покраснел, торопливо извинился и почти бегом направился за Стэмом. — У вас в ГОР все Такие? — Последние три часа Найт активно игнорировал существование Дэя в его квартире, не реагируя на его слова и показательно обходя парня за три версты, поэтому, когда он к нему внезапно обратился, рыжий аж вздрогнул от неожиданности. — Какие Такие? — нахмурился он. — Уёбки, — лаконично охарактеризовал брюнет всё отделение. — На себя посмотри… — фыркнул Дэй, всё ещё не понимая, с чего этот говнюк на него теперь так злится. Из-за того, что рыжего стошнило на его новую плитку в ванной? Или в комнатах? Так вроде бы никто его не просил тащить пьянчугу к себе в квартиру. Дэй, конечно, был благодарен за своеобразное спасение, но прыгать перед Найтом из-за этого не собирался. — Они ушли? — На кухню вернулся Крис. Парнем он всегда был очень эмоциональным, поэтому его позеленевшее лицо было вполне нормальной реакцией на слова Стэма. Шатен обессиленно плюхнулся на стул напротив Найта, шмыгнул носом, а затем упёрся лбом в холодную столешницу и затих. — Потрясающая охрана, — не преминул прокомментировать Макк. Крис никак не отреагировал, Дэй поморщился. — Слушай, ты… Драгоценный наш. Не хочешь ли прогуляться до своей Безопасной комнаты, пока мы тебя здесь будем Активно охранять? А то ж мешаешь, — мрачно предложил он. — С удовольствием, — в тон детективу ответил Найт, — на рожу твою уже смотреть тошно. Страшное признание едва ли вызвало у Дэя хоть какие-то эмоции. Он молча пронаблюдал за тем, как брюнет скрылся за дверью своей комнаты, а затем повернулся к Крису. — Эй… — обратился он к шатену. — Я знаю, каково это — бояться за жизнь человека, которого любишь, и думать, что любое его отсутствие связано с какой-то бедой. Но… Не накручивай себя лишний раз. Легче от этого никому не станет. Выпей кофейку, расставь камеры по квартире, ты же для этого притащил эту огромную сумку… — Дэй кивнул на принесённые Крисом шмотки, что сейчас лежали на полу в коридоре. — …не раскисай из-за собственных домыслов. Я уверен, что вечером Ксин сама позвонит нам и окажется, что с ней всё хорошо. Понял меня? — Крис оторвал голову от стола и вяло кивнул. — Вот и отлично.

***

— Ну и хер ли ты за мной прёшься? — ощетинился Стэм, оглянувшись уже в пятый раз и вновь наткнувшись взглядом на Эгона. — Я не за тобой прусь. Я домой иду. Мне в ту же сторону, — парировал незаслуженные обвинения парень. — Тогда перейди дорогу и иди по другой стороне! — Сам переходи и иди, мне и здесь хорошо, — нахмурился Эгон. — Нет, должен перейти ты! — настаивал Стэм. — Слушай… Тараби… Отвали, а? — С этими словами парень ускорился, в три шага перегнал напарника и собирался завернуть в первый попавшийся проулок, чтобы не видеть ни его рожи, ни его затылка и не слышать его писклявого голоска, когда случилось непредвиденное. — Молодой человек! — Грозный женский голос заставил парня вздрогнуть и остановиться: — Ма… мама? Что ты здесь делаешь? — То же самое я бы хотела узнать у тебя! — Пухлая женщина, уперев руки в бока, подошла к сыну почти вплотную и, сощурив глаза, приказала: — Ну-ка дыхни! — Ма-а-ам, я же… — Дыхни, говорю! Эгон готов был провалиться сквозь землю. Мало того, что сцена сама по себе была крайне унизительной, так её ещё и наблюдали не какие-нибудь посторонние люди, а Стэм! Тот самый Стэм, который затем побежит рассказывать всему ГОРу о том, какая у Йота грозная мать и как она строит своего двухметрового сыночку. Но и спорить с матерью или, не дай бог, делать что-то против её указов грозило жутким скандалом, из-за которого весь ГОР мог узнать о матери Эгона и без Стэма, зато при помощи СМИ. Бритоголовый даже представил заголовки газет: «Кто она? Обыкновенная мать, деспотичный тиран, офицер Гестапо?! Скандал в центре города — кто же стал виновником начала Седьмой Мировой?!» Проще говоря, запихнув гордыню подальше, Эгон наклонился к матери и дыхнул. Женщина поморщила нос, но смягчилась: — Зубы не почистил, — прокомментировала она. — Ну ма-а-а-ам, — простонал Эгон. Ему очень хотелось, чтобы Стэм, воспользовавшись заминкой, пошёл по своей дороге в полном одиночестве и не беспокоясь за то, что ему в затылок будет дышать лысый Йот. Но блондин, к ужасу Эгона, предпочёл наблюдать разворачивающуюся перед его глазами картину, давясь от смеха и роясь в кармане, дабы найти телефон и всё это великолепие заснять на видео. Сцена действительно была крайне уморительной. — Опять ты где-то гулял всю ночь! Разве я не говорила тебе, что, если ты не ночуешь дома, я очень волнуюсь! Мамочка недовольна! — бормотала женщина, постукивая носком лакированной туфельки по асфальту. — Мам, я же сказал, что работаю… — Знаю я, как вы, молодые люди, в вашем возрасте работаете! — воскликнула в ответ мать. — Эгон, мальчик мой, надеюсь, ты предохраняешься?! — МА-А-АМ! — лицо Эгона приобрело пунцовый оттенок, а желание умереть стало в три раза острее. — Что? Мы взрослые люди, и… — Я правда был на работе! Вот он… — Эгон ткнул пальцем в Стэма, — может это подтвердить. Он мой коллега! — сообщил Йот, не подозревая, что роет себе могилу. Стэм скорее спрыгнул бы с моста, чем поддержал бритоголового. Вместо того чтобы заверить волнующуюся мать в том, что её сын полночи добросовестно резался в игровую приставку, блондин поступил иначе: — Ах, вот кто я теперь для тебя?! — неожиданно бархатным, но возмущённым голосом воскликнул он, изобразив на лице искреннее оскорбление. Эгон оторопело уставился на блондина. — Бедный-бедный мальчик, — всплеснула тем временем руками его мать. — Ах, простите его, он всегда был грубияном! — возмутилась женщина, подходя к Стэму и беря его ладони в свои. — Моё имя Стэфани, и я мама этого оболтуса! — Женщина метнула взгляд на сына, а затем вновь повернулась к блондину. — А вы… — Моё имя Стэм, — очаровательно улыбнувшись, представился парень. — Прекрасно-прекрасно, — закивала дама, — и давно вы… Знаете моего сына? — С того времени, как он устроился в ГОР, — продолжал поддерживать беседу блондин, боковым зрением наблюдая, как искажается лицо Эгона, и получая от этого неописуемый кайф. — Ах, боже ж мой! — всплеснула Стэфани пухлыми ручками. — И ты столько времени скрывал от меня этого очаровательного юношу? Как ты мог?! — упрекнула она Эгона. — Неужели ты совсем ничего не рассказывал своей матушке обо мне?! — теперь изображая искреннее изумление, воскликнул Стэм. — Как ты мог?! — вторил он женщине. — Мам! Да он же дурит тебя! Он мой коллега и больше никто! — Никто?! — Стэм изобразил полуобморочное состояние, схватившись за сердце и привалившись спиной к стене дома. — Эгон Йот! Попрошу следить за языком! Пока я не привела вас домой и не помыла ваш рот с мылом! — грозно пригрозила женщина. — И больше не смейте так говорить о том, кто любит Вас! Посмотри на этого очаровательного мальчика! Посмотри, как он на тебя смотрит! На эти наполненные любовью глаза! И ты смеешь говорить ему подобное?! Да ещё и при родной матери?! Тебе не стыдно?! И тут Эгон понял, что попал.

***

Найт лежал на кровати и то и дело подкидывал вверх мягкий теннисный мячик, а затем без труда ловил его. Парень злился. Злился из-за того, что притащил Дэя домой. Злился из-за того, что, забыв о гордости, отмывал после него всю квартиру, тогда как было бы разумнее вызвать уборщиков. Так обычно он и поступал и своего ночного затмения разума не мог объяснить и теперь. Злился из-за того, что Дэймон, в ответ на его героизм, не повис у него на шее и не подставил задницу в качестве моральной компенсации. Нет, разумом-то Макк понимал, что такого быть не могло, но помечтать не вредно. К тому же Найт не отказался бы и от одного страстного поцелуя. — Что за бред, — в сердцах выругался брюнет и кинул мячик сильнее. Тот отрикошетил от потолка и полетел куда-то вбок, упал на мягкую кровать и с неё укатился на пол. — Метко… — Холодный голос заставил Найта вздрогнуть. Парень перевёл взгляд с потолка на кресло, что стояло неподалёку от его кровати. В нём сидела фигура мало чем отличная от той, что приходила к брюнету в Телешоу. Такая же худая, без выразительных половых признаков, в ярко-оранжевых штанах, чёрной толстовке и трёххвостом капюшоне с оранжевыми помпончиками. Капюшон по-прежнему прятал большую часть лица гостя. — Как ты здесь оказался? — приподнявшись на локтях, поинтересовался Макк. — Позовёшь на помощь? — вопросом на вопрос ответил Шут. — Нет, я не боюсь тебя, — честно признался Найт. — Я знаю, — последовал столь же честный ответ. — Что тебе нужно? Шут встал с кресла. Потянулся. И начал ходить из стороны в сторону перед кроватью Найта. Медленно и очень тихо. Каждое его движение было плавным. Голос спокойным. И лишь помпончики раскачивались из стороны в сторону. Шут не вызывал страха. Шут вызывал интерес. — Шут хотел проведать Короля, — проговорила фигура. — Что тебе от Меня нужно? — повторил вопрос Найт. — Шуту нужен Король. — Почему именно я? — А почему небо голубое? — Не хочешь отвечать? — Я ответил… — улыбнулся Шут, опираясь руками на спинку кровати. — У Короля потрясающая кровать. Она мягкая? — Найт не видел его глаз, но чувствовал пристальный взгляд. — Вполне… — А в детстве у Короля была такая же кровать? — Нет, другая… — Но на ней было так же мягко? — Смотря для чего, — усмехнулся брюнет. — Для секса, конечно же, — уточнил Шут. — Сносно. — Но не мягко… Поэтому-то на ней Король и не трахался? — задал новый вопрос незнакомец. — С чего ты взял. — Шут не берёт, Шут знает. — И что же ты знаешь? — Всё и даже больше. — Например? — Шуту интересно: как Король осознал, что хочет свою мать? — Найт на секунду замер, а затем вскочил с кровати и ринулся на Шута, но тот отбежал на пару шагов, удерживая дистанцию. — В этом нет ничего страшного! Это очень распространено в королевских семьях! Шут понимает, а не порицает! Король получает то, что хочет, или Ту, что хочет. Если, конечно, он действительно хотел её, а не спал с этой женщиной из жалости? — Откуда ты…?! — Шут знает Всё, — улыбнулась фигура. — Всё, — повторил незнакомец чётче. — Убирайся… — Шут знает, что мать Короля была его первой женщиной. Сколько вам тогда было, мой господин? Четырнадцать? Пятнадцать? Как вы переспали с ней в первый раз? Вам было страшно? Вы были растеряны? А может быть, ощущали брезгливость? Отвращение? Что вы чувствовали? Расскажите Шуту! Шут просит! Почти умоляет! Шут знает всё, но без подробностей. Шуту интересно! — Замолчи и убирайся! — Как это — ощущать, что вы проникаете туда, откуда появились? Прикасаться к той груди, к которой прикасались всего четырнадцатью годами ранее? Как вам на вкус осознание того, что вы трахали собственную мать… Тело женщины, что варила вам кашу, сажала вас на горшок, читала вам сказки? Та, что должна была защищать вас… Но, вместо этого, Вожделела? Или в те моменты она на вашем месте видела кого-то другого? Использовала вас как живую резиновую куклу, насаживаясь на ваш член и в порыве оргазма выкрикивая чужое имя? Она мяла свою грудь, и… — ЗАМОЛЧИ!!! — А вы знали, что она была… — НЕ ПРОИЗНОСИ БОЛЬШЕ НИ СЛОВА! Вспышка. Найт распахнул глаза и только теперь перестал трепыхаться. Он лежал на кровати. Над ним нависал Бренди, взгляд его был обеспокоенным. — Эй, тебе приснился кошмар, — торопливо проговорил рыжий, удерживая руки Найта. — А… Что? — задыхаясь, забормотал брюнет, лихорадочно оглядываясь по сторонам в поисках Шута. — Где он? Где он, эй, Бренди, ты слышишь, где он? Куда он делся? Ты поймал его? — Найт, успокойся! Это был всего лишь страшный сон, — выдохнул рыжий, пытаясь уложить парня обратно в кровать. — Прекрати. Ты все ещё не пришел в себя. Не знаю, что тебе приснилось, но… — Это был не сон. — Найт… — ЭТО БЫЛ, ВАШУ МАТЬ, НЕ СОН! — Ладно, — выдохнул Дэй. — Тогда, может, расскажешь, что же тут произошло? Я прибежал, потому что ты кричал так, будто тебя убивают. — Потому что меня убивали. — Как? Я не вижу крови? Тебя ударили или, быть может… — Убивали мою душу. — Вот как… Я могу чем-нибудь помочь тебе? — Бренди всё-таки был наивным малым. Да, он не был глуп, и не без характера, немного странный, со своей ношей на сердце, которая заставляла его утопать в алкоголе. Но жизнь его ничему не учила, раз он всё ещё не понимал, что задавать подобные вопросы Найту было себе дороже. — Конечно можешь… — побледневшие губы брюнета растянулись в неуверенной, но ядовитой ухмылке.

***

— А в пятом классе я купила Эгону котёнка! Ох, если бы вы видели, как он с ним носился! Это было так умилительно! Эгон вообще очень любит животных. Ему бы работать не в полиции, а, скажем, в зоопарке. Он бы там вписался куда лучше, чем… — щебетала пухленькая дама, не забывая подкладывать в тарелку Стэма всё новые блюда. И, к ужасу Эгона, тот был совсем не против того, чтобы послушать старые байки о своём коллеге, равно как и сожрать в два раза больше, чем ел сам Эгон. «Когда же это закончится?!» — стонал про себя парень, уже не веря в то, что Стэм вообще когда-нибудь уйдёт из их дома. — Что ты, чёрт побери, творишь?! — буквально взревел Эгон, когда блондин притащился вслед за ними — по приглашению его матери — к нему домой и они остались наедине всего на пару секунд, пока женщина хлопотала на кухне. — А что? — невинно хлопая глазами, удивился Стэм. — Меня позвали в гости, и я не смог отказать такой прекрасной взрослой даме! — ухмыльнулся он. — Только тронь мою мать, и я тебя!.. — Расслабься, я люблю взрослых женщин, но не настолько. И не с такими сыновьями, — хмыкнул он. — Зачем ты наврал? — Хотел увидеть твою рожу. — Увидел? Доволен? — Не представляешь насколько! — И что теперь? — А что теперь? — Мальчики, представляю вашему вниманию моё коронное блюдо! Утку в яблоках! — На этом разговор был прерван, и больше мать от Стэма не отходила ни на секунду. — А вот здесь, — не переставала она вещать, — Эгону только два годика! Разве он не милый? Посмотрите, какие у него щёчки! А какая попка! Ягодички совсем розовенькие и гладенькие! Ути-пути! А какие ножки! Он ещё, помнится, перед съёмками обкакался, и мне пришлось…. — МАМ! Я уверен, что Тараби уже наскучило слушать эти байки! — Вовсе нет! — очень правдоподобно возразил Стэм. «СУКА!» — мысленно взвыл Эгон, но ничего поделать со всем этим он уже не мог. Впервые за такое долгое время Йот видел свою мать настолько… счастливой. Она же всегда боялась, что её дорогой мальчик попадёт в плохие руки и будет страдать. А тут увидела взрослого красивого молодого мужчину с очаровательной улыбкой и весёлым взглядом, отзывчивого и такого… Так, стоп, а с каких это пор Эгон начал считать Стэма красивым??? «Убейте меня…»