Телешоу «Научи меня любить»

Я чёрный кот. Живу на крыше, на мостовых, в тени грязных улиц. Я жду. Возможно, чего-то свыше. Возможно, чуда. А может, сказки? Я вам не нравлюсь? Пугаю жутко? Немного странный? Да, ненормальный. Блохи достали… Людей не лучше — кусают больно, но не опасно. Брожу по стенам, Шучу и мыслю. С собой болтаю. С судьбой ругаюсь. Стенания-волки… Дышит Город серой сталью, паутины денег, порошки страданий. Я с собою в ссоре, Я с собою спорю, обижаюсь даже, малость ненавижу. Я и я — другие! Я и я страдаем, друг от друга втайне тихо убегаем. Я и я — как много Нас таится в теле, словно паразиты, в личностном запрете. Я чуть-чуть без денег И без личной жизни. Кстати, без жилища. Кстати, брошен вами. Я чёрный кот, Я один — свободен, я ушёл неспешно, умирать спокойно. Вы не плачьте… Смейтесь! Ведь коты живучи, после первой смерти восемь раз вернутся. В любое время, в любом месте испокон веков практически каждого человека окружали и окружают Они: носители зла, несправедливости или глистов, распространители насекомых, неприятных запахов и раздражающих звуков, шумные, скандальные, вредные, мстительные, надменные и высокомерные. Те, кто пылесосят в три часа ночи, а потом врубают порно и засыпают под децибеловые стоны актрисы, тогда как вы всю ночь сверлите потолок взглядом, сквозь плотно стиснутые от злости зубы желая им долгой и мучительной жизни подальше от вас. Те, кто неизменно слушают совсем не ту музыку, которая могла бы понравиться вам, причём слушают так громко, настойчиво прокручивая один и тот же трек, что собаки из соседних дворов сбегаются под окна и начинают подвывать, тогда как ваши пальцы смыкаются на ручке лопаты или топора. Те, кто стучат по батареям, требуя тишины, когда вы и так уже не ходите, а ползаете по своей комнате, не смея сделать лишнего вздоха. И, наконец, те, кто в противоборстве друг с другом как истинные долбоёбы настукивают друг другу в стены сутками напролёт, назло врубают музыку одни и насилуют батареи другие, а вы ни при чём, но почему-то всё равно страдаете. Да, речь сейчас пойдёт не об обычных людях, но о Соседях. Несомненно, большая часть человечества могла бы без подготовки поделиться парой-тройкой баек о том, что в своё время натворили её любимые соседи. Холодная война между людьми, проживающими на соседних участках, в соседних квартирах, домах, улицах, странах не угасала, а лишь разгоралась с каждым годом всё ярче и полыхала бодрее. Незначительные споры быстро перерастали в личные оскорбления, а после — намеренные гадости, подставы, вредоносные действия, которые так или иначе приводили особенно активных соседей не куда-нибудь, а в суд. В прошлом люди в качестве лучшего доказательства собственной правоты использовали дубинки, стрелы или пистолеты. Теперь же возможность решать, кто прав, кто виноват, предоставлялась Специальному Соседскому Суду — ССС. Суд состоял из дюжины безэмоциональных судей, что сидели в просторном зале суда, нависая над жалующимися грозным полукругом. Они и принимали объективное решение, кому растить цветы, а кому, возможно, стоит убрать ярко-зелёный коврик, лежащий перед его входной дверью, так как этот цвет слишком сильно раздражает некую тётю Дану, живущую восемью этажами выше. Соседские разборки дорогого стоили и зачастую доходили до настоящего абсурда! Люди, вместо того чтобы самостоятельно выяснять отношения между собой, с фанатичным блеском в глазах тут же бежали судиться. Некоторые случаи были особенно идиотскими. Взять хотя бы ту же историю одинокой старушки, которая периодически в течение нескольких лет находила на крыльце своего одноэтажного маленького домика дохлых кошек. Насмотревшись детективов, бабушка решила вычислить того, кто так жестоко издевался над ней. Истинным «злодеем» оказался её сосед — такой же одинокий, как и она сама, восьмидесятилетний дедок. Конечно же, старушка, не разобравшись, в чём дело — ах, глупости, зачем же напрягаться! — подала на старичка в суд. А для чего? Для того чтобы узнать, что бедный малый был влюблён в неё и таким образом ухаживал за старушкой. Кто же знал, что кошки предназначались для удобрения земли? Хотя старичок недоумевал, как седовласая соседка не могла понять настолько тонкого акта ухаживания с его стороны. Ведь поймать кошку для старика вроде него было настоящим подвигом и равноценно тому, как если бы он, будучи молодым, припёр к её дверям, скажем, белоснежного льва. Дело тогда закрыли, а старик и старушка даже, кажется, поженились. Правда, дедушке предъявили обвинение в жестоком обращении с животными и торжественно вручили ему огромный штраф, но это уже совсем другая история. Бэйн не входил в состав тех немногих счастливчиков, которым действительно повезло с соседями, как, например, той старушке. Наоборот, парню очень не повезло. Соседи, что жили напротив, были любителями делать ремонт. Причём делали они его по выходным. С шести утра и до двенадцати ночи. Сверлили, стучали, хлопали, забивали. Достали! Те, чья квартира была справа от квартиры Бэйна, любили поругаться. Особенно по выходным. С шести утра и до двенадцати ночи. Крыли друг друга матом, грозились разводом, дрались, били посуду, вопили, орали. Достали! Те, что жили по левую от Бэйна сторону, были наркоманами. И выращивали в своей квартире марихуану. Активизировались по выходным. С шести утра и до двенадцати ночи. Варили, растили, дымили, сажали. Достали! Но самыми кошмарными из всех соседей были те, что жили наверху. Точнее, соседка была всего одна. Старая бабушка. Она не кричала, не курила, не орала, а жаль… «Блять!» — о, сколько в этом слове чудном эмоций неприступных скрыто, о, сколько смысла в нём сокрыто, безукоризненный ответ. Бэйн не любил просыпаться с этим словом. Но разве его мнения кто-нибудь спрашивал? Соседку сверху точно не интересовало, что он там любит или не любит. Утренний душ она устраивала бедному парню чуть ли не каждую неделю. Чтобы не расслаблялся! Причём бодрящий душ капал на несчастного оператора с потолка. Проснувшись от холодной капли, что упала Бэйну прямо на лоб, он вскочил с кровати и мысленно грязно выругался. Весь потолок его спальни был испещрён паутиной водянистых потёков. «Опять!» — взвыл оператор, натягивая первые попавшиеся штаны и устремляясь на верхний этаж. Да, милая старушка, что жила над Бэйном, любила своего соседа Заливать. Просто бабушка была настолько стара, что могла оставить набираться ванну и, тут же благополучно забыв об этом, пойти, скажем, в магазин за хлебом или выгуливать свою собачку, что сдохла ещё полтора месяца назад, а иногда и вовсе уйти в туалет и успешно там заснуть. Бэйн всё понимал — старая женщина, к тому же ещё и одинокая. Злиться на неё было невозможно. Поначалу. Но после уже одиннадцатого потопа терпение лопнуло бы и у ярого гуманиста. Взлетев на верхний этаж, парень забарабанил в дверь, зная, что звонка старушка всё равно не услышит. Послышалось хлюпающее шарканье и тихие причитания, которые продолжались следующие пять минут — всё то время, пока женщина со скоростью улитки добиралась до своей двери. — Чем я могу вам помочь? — поинтересовалась старая женщина, приоткрыв дверь ровно настолько, насколько ей позволила это сделать массивная дверная цепочка. Бэйн в ответ нахмурился и выразительно уставился на ноги старушки. Женщина, заметив нездоровое внимание к своим ножкам, удивилась, зарделась, засмущалась, и только затем заметила, что полы её халата мокрые. Тогда старушка без промедлений подняла края халата и завязала их вокруг сохранившейся к её годам талии, тем самым продемонстрировав Мартину синие гамаши, что скрывал халат, а также резиновые сапоги, в которых она рассекала по струящейся по квартире воде без каких-либо последствий для себя. Соседка ходила в этих сапогах и зимой, и летом. Предусмотрительная. Парень ткнул пальцем в лужу, что образовалась под дверью старушки, но та явно не поняла, что же от неё хочет этот полуобнажённый мальчик. Точнее, понять-то поняла, но слегка искажённо. — Ах, господи боже мой, неужели вы… Маньяк-насильник? — Бабушка зарделась ещё больше. Бэйн закатил глаза и обессиленно застонал. Только не опять! Каждый раз происходило одно и то же. Бредовая ситуация начиналась с наивной веры оператора в то, что в этот раз бабушка его всё же узнает! Но она не узнавала. Каждая встреча с Мартином для старушки была в новинку, жаль, об этом не знали её подружки, которым старая леди чуть ли не каждый день рассказывала о «новом» красавчике в её доме. Дамы были уверены, что модельные мальчики окружают их подругу буквально со всех сторон, и яростно ей завидовали. А по сути, сталкивалась она обычно только с Мартином, да и не слишком он тянул на модель — то, что бабушка была ещё и слепа и любила приврать, также её подругам знать было необязательно. Когда же Бэйн приходил к старушке, чтобы в очередной раз сообщить ей о том, что она его топит, её предположения по поводу того, кто же он, варьировались от «маньяка-насильника» до «грабителя-насильника». И парень не мог понять, то ли соседка насмотрелась чернушных сериалов, в которых даже к слову «почтальон» или «библиотекарь» приписывали суффикс «насильник», то ли бабуля просто каждый раз делилась с Бэйном своими эротическими слегка маразматичными фантазиями — второй вариант пугал не на шутку! Мысленно взвыв от злости и собственной глупости, парень вернулся обратно в свою квартиру, нашёл альбом и чёрный толстый фломастер — вещи, о которых он начал забывать, общаясь с Анжело (ведь журналист понимал его и без подобной атрибутики), — после чего пулей влетел на следующий этаж и вновь забарабанил в уже закрывшуюся дверь. До неё снова шаркали пять минут, потому что бабушка решила, что пришлась маньяку не по вкусу, расстроилась и вернулась обратно к делам, от которых её оторвали. — Ох, батюшки! — вскрикнула бабуля, вновь открыв дверь и увидев на пороге своей квартиры всё ещё полуобнажённого, к тому же ещё и привлекательного, пусть и немного странного маньяка–насильника–вора–модель–красавчика–убийцу–сексуашку–Бэйна. «Вы меня заливаете!» — вывел кривым почерком Мартин послание на белой бумаге и повернул листок к бабульке. Та в ответ крайне медленно вытащила из кармашка своего халата старые треснутые очки, нацепила их на глаза и, сощурившись, прочитала фразу. — Я вас… Простите, что? — старая женщина покраснела. — Завожу? «ЗА-ЛИ-ВА-Е-ТЕ!» — по слогам написал новое послание Бэйн. — Я для вас старовата… Была бы я годиков на десять помоложе. «Да хоть на все триста, старая кошёлка, выруби краны, блять!» — зарычал Бэйн, но тут же взял себя в руки и написал новое послание. «Закройте кран!» — Ох, гормоны кипят, кран не закрывается, понимаю, но я ничем… «Водопроводный!!!» — Я не сомневаюсь, что Он силён, как водопроводный кран, но… Боюсь, я ничем не смогу вам помочь. «ТУПАЯ ДУРА!» — дрожащей от ярости рукой написал Бэйн. Почему-то именно эту фразу бабушка прочитала и поняла как надо: — Время идёт, а мужчины совсем не меняются! — запричитала она. — Откажешь им в постели и тут же становишься дурой! — нахмурилась она и захлопнула дверь. «Дура и есть!» — С этой мыслью Бэйн, наплевав на все возможные последствия, одним ударом ноги выбил хлипкую дверь, после чего, не обращая внимания на оторопелый взгляд опешившей старушки, прошлёпал по напитавшемуся водой ковру к ванной комнате, из которой и хлестала вода. Лишь закрутив кран, парень немного успокоился. Но ненадолго. — Ах ты, негодяй! — Воскликнув это, бабуля ударила Бэйна мокрой клюшкой по его голой спине. Да так смачно ударила, что парень вскрикнул и упал на колени. «Нихрена себе силища!» — только и пронеслось в голове у парня, прежде чем ему пришлось уклониться ещё от одного удара, направленного уже в голову. — Я тридцать лет прожила с мужем-алкашом! — грозно заявила старушка, вставая в какую-то незамысловатую позу и выглядя крайне комично. Вот только Бэйну было совсем не смешно, слишком ныла спина. — Ну, давай же… Нападай! Но связываться со старушкой по известным причинам Бэйн не стал. Бочком прошёл к входной двери, вернулся к себе, и, стараясь не замечать ливня, что устроила ему соседка, набрал номер социальной организации, которая должна была следить за одинокими стариками, и напечатал им лаконичное письмо: «Старая ведьма, проживающая по адресу Грэйн Доки, дом 14/2, квартира 58-7, снова меня затопила! Прошу принять меры! Пока я сам не устроил ей личную инквизицию! С уважением, Мартин Бэйн». Лишь сообщение было отослано, как телефон оператора завибрировал. Парень обрадовался было тому, что ему впервые за все одиннадцать случаев затопления, а также три случая поджога и восемь случаев подозрения о том, что бабушка наконец-то двинула кони, ответили так быстро. Но нет, тем, кто звонил парню, оказался Анжело. — Марти! Это кошмар! Это просто ужас! Я не спал всю ночь! Я не знаю, что делать! Я умру здесь! Марти, прошу, если ты найдёшь мой труп, скажи моим родителям, что я очень любил их! Скажешь же?! Нет, Марти, ничего им не говори! И трупа моего не ищи! ПРИДИ И СПАСИ МЕНЯ! — После чего трубку бросили. Сначала брошена она была Анжело. А затем и Бэйном — телефон просто вывалился из его трясущихся рук. Сердце застучало как бешеное, по телу пробежала нервная судорога. Если бы с Анжело действительно что-то случилось, Мартин не простил бы себе этого. Оператор переодел промокшие штаны, натянул на себя первую попавшуюся футболку и кинулся к выходу. Утро задалось…

***

Мартин преодолел расстояние от своей квартиры до жилища Анжело за рекордное время. Кажется, в одном месте он даже умудрился перегнать маршрутку. Надо было видеть лицо водителя. Хотя ещё интереснее было посмотреть на лицо самого Бэйна. За четыре с половиной километра, что пробежал оператор, парень успел надумать всякого и даже больше. И каждое новое предположение по поводу того, что же могло произойти с журналистом, было страшнее предыдущего, начиная с посещения парня разъярённой мафией, которую уже порядком достало читать про себя разоблачающие статьи, и заканчивая зелёными человечками, которые вовсе не воровали коров для того, чтобы продолжить свой род, как предполагал Кьярэ. Если подумать, этот маленький недомерок успел нажить себе столько врагов, что было бы проще по дороге к нему сразу же купить Анжело мраморную шкатулку, а не надеяться на то, что он ещё жив. Но Бэйн старался не слишком накручивать себя и не представлять обезображенное тело друга, нанизанное на железный прут, с гвоздями, торчащими из его белобрысой головы. «Если с ним действительно что-нибудь случится!..» — Бэйну было страшно об этом даже заикаться. Как он будет жить без этого болтливого идиота? На кого он будет злиться и кого тайно до ужаса ревновать ко всему, что движется, да и не движется? По идее, Бэйну давно уже стоило и вовсе признаться Анжело в своих чувствах, а не строить из себя его вроде бы как бы даже друга. Мартин не считал Анжело другом. Вообще ни разу не считал! И, конечно же, ему очень хотелось, чтобы и Кьярэ испытывал к нему нечто большее. Но журналист жил своей работой в своём собственном мире, в который никого не пускал. Даже Бэйна. Конечно же, это расстраивало Мартина, но и сделать ничего он с этим пока не мог. Он и сам не входил в ряды открытых для всего мира людей. Анжело жил от Бэйна всего в паре остановок. Очень длинных, но всё-таки паре! Оператор добрался до дома друга примерно за двадцать минут, влетел в уже было закрывавшийся лифт, напугав этим пребывавшего там мужчину и пуделя, которого незнакомец держал в руках, и через пару минут стоял у злосчастной двери. Злой, облаянный, обеспокоенный, но надеющийся на лучшее. Мартин наклонился к двери и прислушался, размышляя над тем, следует ли открывать дверь или, быть может, всё-таки вернуться и прикупить шкатулочку, а быть может, и сразу две. Но ответом ему была тишина. Парень дёрнул дверную ручку. Закрыто. — Хм… — многозначительно протянул он, после чего порылся в карманах своих штанов, выудил мощную связку ключей, нашёл среди них плоскую, имитирующую раскатанного по асфальту хомячка пластинку и прижал её к поверхности двери. Невидимый сенсор сосчитал хранящуюся на «трупике хомячка» информацию и отпер замок. Бэйн, как шпион, медленно приоткрыл дверь и опасливо заглянул в коридор. Никого. Тишина. Парень осторожно зашёл в квартиру, прикрыл за собой дверь и прокрался к единственной комнате в квартире. Кровать Анжело походила на комок из ткани, весь пол был усеян исписанными листками бумаги, ручками и карандашами. Посреди комнаты прямо на полу стояла древняя печатная машинка из красного дерева. В общем и целом, в комнате царил настоящий хаос. «Вроде бы всё как всегда…» — недоумевал Бэйн, стараясь найти хоть одну подсказку о том, что же здесь могло произойти. Но всё валялось на своих местах. На кухне Анжело тоже не оказалось. Лишь на заваленном грязной посудой и бумагой столе сидел большой кот и слизывал что-то съестное со свеже-загрязнённой тарелки. Увидев Бэйна, кот навострил уши и заурчал как трактор, ожидая того, что парень его погладит. Но оператору было не до кота! «Где этот чёртов… А… Вот же он…» — подумал Бэйн, рискнув открыть дверь туалета и обнаружив Анжело сидящим на крышке унитаза с прижатыми к груди коленями и вооружённым туалетным ёршиком. От скрипа двери парень вздрогнул и завопил: — Не-смей-ко-мне-приближаться-чёртова-кошатина! Именем-закона-всемирной-несправедливости-журналистской-гордости-и-вселенского-беспредела! «Чего?» — Бэйн лишь приподнял левую бровь, уже привычно смотря на своего друга, как на идиота. Бэйн с лёгкой руки журналиста овладел этим мастерством в совершенстве. — А! Бэйн! Это ты!!! — Счастью Анжело не было границ. Он вскочил с унитаза, отшвырнул от себя ёршик и уже хотел было кинуться к другу, но резко остановился. Кот, поняв, что гладить его никто не собирается, решил сам подойти к Бэйну и потереться о его ноги, не прекращая мурчать, периодически поднимая морду и буравя Мартина требовательным взглядом. «Гладь меня!» — говорил этот взгляд. Парень не выдержал и, несмотря на свой лёгкий страх, возникший после того, как он узнал, что же это за милый зверь, всё же протянул руку и погладил кота. Кот заурчал громче. Анжело всхлипнул. — Не трогай это чудовище! — прохныкал он, вновь забираясь на унитаз. — Оно… Оно страшное и кровожадное! «Я в курсе», — хмыкнул Бэйн. — И я ему не нравлюсь! «Ты вообще много кому не нравишься…» — резонно вздохнул оператор. — Бэйн, ну почему ты не взял его к себе?! — продолжал ныть Анжело, плавно переходя в обвинения. «С хрена ли?!» — парень показал другу средний палец, намекая на то, что кошатину взял Анжело, вот пусть сам за ней и ухаживает. — Но Бэйн! Я не могу жить в одной квартире с чудовищем! «А я, можно подумать, могу!» — Он хотел меня убить! — Мартин был бы и рад испугаться и забеспокоиться из-за подобного заявления, вот только слишком хорошо он знал Кьярэ. Журналиста что ни день, то кто-нибудь да убивал. Вот в прошлом месяце на его жизнь покушался продавец сосисок в тесте. Видите ли, блондин как всегда купил себе уличное лакомство, которое Бэйн никогда не одобрял, а следующие три дня просидел на фаянсовом друге, только и успевая держаться за его края, дабы не взлететь и не выйти на орбиту. Все пожимания плечами оператора, говорящие о дурости Анжело и «С кем не бывает, больше не будешь жрать сосиски из крыс», никакого впечатления не произвели. Кьярэ был уверен, что загорелый продавец — наёмный убийца, который хотел расправиться с ним! «Ну да, наёмных убийц же хлебом не корми, дай побыть продавцом сосисок или помыть полы! А уж как они любят мести улицы! Мама не горюй, прячь метёлки и сиди тихо. Увидят, отнимут и наведут порядок!» — изображал Бэйн немой ужас. А как-то раз Анжело поскользнулся на мыле в общественной прачечной и затем неделю рассказывал всем и каждому, как его хотели убить, коварным образом обрисовав всё как несчастный случай. Причём с каждым разом история становилась всё красочнее, и последним слушателям посчастливилось оценить полуфантастическую историю, в которой разве что межгалактического звездолёта для полного счастья и не хватало. «Хотел убить? И ты туда же, котик?» — Бэйн не смог сдержать улыбки, насколько бы ни была опасна эта кошатина, она оставалась… кошатиной! А Бэйн любил кошек. — Марти, ну пожалуйста, забери его, я так больше не смогу, я проснулся, а он, представляешь, спит у меня на груди!! Он хотел меня задушить!! Он такой тяжёлый!! Он такой страшный!! Боже-мой-как-же-я-его-боюсь-это-кошмарное-чудовищное-исчадие-ада-выкидыш-преисподней-домашнее-животное-сатаны-дитя-чистилища-кошмар-кошмар-кошмар! Бэйн бы от души посмеялся над Анжело, если бы не одно НО. Блондин Действительно боялся кота. Да, журналист был ещё тем истериком, умел здорово накрутить себя и приукрасить ситуацию до такой степени, чтобы довести себя до неконтролируемой паники. И вывести его из этого состояния было не так просто. Сначала Анжело начинал много, громко и сквозь слёзы бормотать всякую белиберду, которая медленно перетекала в параноидальную хрень. Зная об этом, парень бесцеремонно выпнул наглого кота из туалета, закрыл за собой дверь и шагнул к журналисту. «Ну-ну, хватит реветь. Не маленький уже», — улыбнулся Бэйн мягко, подходя к другу ближе и тыльной стороной ладони вытирая его мокрые щёки. — Бэ-э-э-эйн! Он такой стра-а-а-а-ашный!!! Забери его!!! — завыл больше прежнего журналист, кидаясь в объятья друга и растирая сопли по его футболке. Мартин сначала опешил, но потом взял себя в руки и обнял Анжело. Кажется, впервые за их долгое общение они оказались настолько близко. Было бы большим упущением не воспользоваться ситуацией и не насладиться парой секунд приятной близости, почувствовать то, насколько хрупко тело журналиста, вдыхая приятный запах его волос, ощущая… — Бэйн… — Голос Анжело внезапно стал удивительно серьёзным. «Что такое?» — чуть отстранился оператор от друга. — Ты меня извини за глупый вопрос, но… У тебя давно секса не было? «А?» — сердце Бэйна забилось сильнее прежнего. Если бы Анжело внезапно предложил ему дружеский секс, Бэйн ни секунды бы не колебался. — Просто у тебя встал… Оператора прошиб холодный пот. Резко оттолкнув от себя журналиста, парень отвернулся от него, покраснев как мак и ожидая вердикта. — Как долго длится твоё воздержание, из-за чего ты так реагируешь даже на дружеские объятия?! — тем временем удивлялся Анжело, почёсывая подбородок. «Да пошёл ты! ИДИОТ!» — Мартин буквально вылетел из ванны и устремился к выходу из квартиры. — Марти, чего ты так реагируешь?! С кем не бывает! Ну Ма-а-арти! Бэйн каким-то чудом заставил себя остановиться. Но на Анжело он не смотрел, упорно разглядывая носки своих кед. — Погоди, — тем временем продолжал говорить блондин томно, — не уходи… Пока не заберёшь кота! Хлопнула дверь.

***

Найт минут десять разглядывал своё отражение в зеркале, не веря тому, что Дэй действительно съездил ему по роже. Да так здорово съездил, что парень отрубился до утра следующего дня. Нет, конечно, спасибо за здоровый крепкий сон, но опухшая скула не давала брюнету покоя. Его впервые отшивали так грубо. Ну, хотел он разок поцеловать рыжего, что тут такого? Ну ладно, не разок и не поцеловать, и тем не менее! Зачем же сразу бить! По лицу! Да ещё и коленом?! — Льда не желаете? — ехидно поинтересовался рыжий, заглянув в ванную. — Отвали, — фыркнул в ответ брюнет, то и дело прикасаясь к опухшему месту и морщась от боли. — Припадочный, — немного подумав, добавил он. — Кто бы говорил, хренов герой-любовник! — хмыкнул детектив в ответ. — Иди сосни… — Сам сосни, ты это делать любишь. — Может и люблю, тебе-то что? Грезишь повторить? — Вот ещё! — смутился Дэй и поспешил выйти прежде, чем Найт скажет ещё хоть что-нибудь, тем самым оставив за собой последнее слово. Но было бы слишком наивным полагать, что разговор закончен. Не успел рыжий налить себе чёрного кофе, как Найт заявился на кухню, где сидел детектив, осмотрелся, подождал, когда парень отхлебнёт бодрящего напитка, и томно спросил: — Мы одни? Совсем-совсем? Дэй тут же подавился кофе, и напиток пошёл у него через нос. Довольный эффектом, Найт продолжил без заигрывающих ноток в голосе: — Где твой напарник? — У меня нет напарника… — прохрипел детектив. — Я имел в виду того парня, что вчера здесь оставался. — Он не мой напарник… — настаивал Дэй. — Да мне плевать, пусть он будет хоть твоей троюродной бабушкой, куда он делся? — Ушёл, у нас общий сбор. Но так как совсем без присмотра оставлять тебя нельзя, я остался. — То есть мы одни? — Ага… — Совсем? — Да одни, одни! Тебе что, для симметрии и вторую скулу подбить? — прорычал Дэй раздражённо. — Сдался ты мне, — пожал Найт плечами, блуждая мутным взглядом по квартире. — А кто же тогда твой напарник, если не тот парень? — немного помолчав, продолжил допытываться до детектива брюнет. — У меня нет напарника, я же сказал… — Рыжий пытался казаться спокойным, но получалось плохо. — Но был? — Был… — И что с ним стало? — Неважно. — Не хочешь рассказывать? — Какой ты наблюдательный. — Спал с ним? — Отвали! — У-у-у… И каков он был в постели? Лучше меня? Наверняка хуже! — Найту нравилось наблюдать за тем, как по лицу рыжего пробегают самые разнообразные эмоции, начиная от гнева и растерянности и заканчивая скорбью и болью. Брюнет даже приготовился к тому, что всё-таки и вторая его скула получит своё, но Дэй внезапно сник: — Оставь меня в покое, — тихо проговорил он, встал со своего места и пошёл к бару. — Эй, не смей пить! — выкрикнул было ему вслед Найт, когда почувствовал лёгкую вибрацию в штанах. Виновником вибрации оказался его телефон. Парень вытащил тёмно-серую пластинку из кармана, положил её на стол и нажал на кнопку громкой связи. Над пластинкой образовалась сетевая голографическая фигура низенького толстячка. Звонившим оказался менеджер Найта, Гарри. Найт уважал своего менеджера, но недолюбливал его. Тот был слишком щепетильным, очень навязчивым и жадным. Зато над ним было весело подтрунивать. Например, в последнее время Найт сговаривался с организаторами Телешоу, которые каким-либо образом вписывали Гарри в иллюзорную историю прошлого того персонажа, которого брюнет отыгрывал. В последний раз Гарри стал отчимом Найта, который питал к нему особые чувства. Жаль, Макк не видел лица мужчины, когда тот услышал эту историю! Его наверняка всего перекосило! Ведь он относился к очень небольшому числу тех людей, которые были против мировой бисексуальности. Кроме того, Гарри тоже не слишком любил Найта как человека. Он видел в нём лишь денежный мешок. — Макк, спишь? — Гарри никогда не здоровался и не прощался. — И тебе доброе утро, Гарри, — не преминул фыркнуть Найт. — Спишь или нет? — повторил вопрос мужчина. — Ага, сплю и вижу удивительный сон, в котором ты привязан к кровати и тебя жарит большой трёхглавый пёс. — Цербер? Я и без тебя, Макк, знаю, что буду гореть в аду, но это грозит мне только после смерти, а пока… — Ещё Гарри был без какого-либо чувства юмора. Вообще. — …я хотел сообщить тебе, что завтра начинается новая игра. Надеюсь, ты достаточно отдохнул и готов к новому сезону! Найт совсем не отдохнул, но к сезону был готов более чем. Для него Телешоу было не просто игрой. Там он мог забыть своё прошлое. Там он становился абсолютно другим человеком с другими проблемами, предпочтениями и переживаниями. И Найту нравилась та непохожая на эту, пусть и искусственная, но жизнь. — Да, я готов, — кивнул брюнет, на этот раз надеясь на то, что игра будет не просто хорошим способом забыться, но и ещё отличным поводом позлить Дэя. Сейчас детектив делал вид, что к Найту равнодушен, но хотелось посмотреть, как ему понравится, если брюнет начнёт Игру с кем-то другим.

***

— Ксин исчезла… — не ходя вдоль да около, сообщил Маслоу, привалившись спиной к стене кабинета и держась дрожащей рукой за рубашку в районе груди. — Мы опросили всех соседей, никто её не видел с позавчерашнего дня. Архивариусы даже не видели, чтобы она уходила из архива. Она исчезла! Просто исчезла! В кабинете воцарилось мёртвое молчание. — Есть зацепки, куда она могла пойти? — побледнев как мел и еле стоя на ногах, Крис всё-таки умудрился выдавить из себя пару слов. — Есть… Вот только… — Маслоу не договорил, тяжело вздохнул, начал рыться в карманах и через мгновение извлёк из одного из них прозрачный целлофановый пакет, в котором лежало нечто ярко-зелёное. Сначала все недоуменно переглядывались, не понимая, что это может быть и какое отношение оно имеет к пропаже Ксин. — Это нашли в архиве под столом, за которым она сидела. Архивариусы сохранили это, подумав, что Койнэ забыла эту вещь, и хотели вернуть ей её при встрече. Вот только оставлено это было не Ксин и принадлежит не ей. Более того, оно для нас. Лишь присмотревшись, все присутствующие дружно выдохнули. В целлофановом пакете лежал ярко-зелёный помпон.

***

Ксин ела жадно, запихивая в рот куски чёрствого хлеба и давясь несвежей водой. Она не собиралась объявлять голодовку, более того, оставаться в этой комнате она тоже не собиралась. Девушка для себя чётко решила сбежать отсюда во что бы то ни стало. Но прежде надо было есть. Всё, что ей приносил Шут, до последней крошки. Потому что еда означала энергию, которая была так необходима Ксин. — Нет смысла так торопиться, Шут не отнимает, нет… — хмыкнула фигура, наблюдая эту странную картину. Девушка ему не ответила и темпа не убавила. О нет, возможно, Он не торопился, а вот Койнэ в этой жизни надо было сделать ещё очень и очень многое. А времени оставалось всё меньше. Шут не понимал этой молодой женщины, но, наблюдая за тем, с каким аппетитом она поедает скромный завтрак, внезапно испугался её. Да, жажда жизни этой девушки пугала… Пришло время это исправить.