***
— Дамы и господа! Леди и джентльмены! Месье и мадемуазели! Спешу сообщить вам, что новый сезон Телешоу «Научи меня любить» начинается… Се-е-е-е-ейча-а-а-ас!!! — С этими словами на сцену выбежал невысокий мужчина в тёмно-зелёном костюме-тройке, в галстуке со стразами, в тёмно-зелёном цилиндре с жёлтыми лилиями, вставленными в белоснежную ленту головного убора, и в жёлтых лакированных туфлях. В ответ на его приветствие зрительный зал взорвался аплодисментами и выкриками. Не успев отдохнуть от одного сезона шоу, люди уже жаждали следующего. Ещё бы, без игры у них оставалось слишком много свободного времени для обдумывания своей жизни. И выводы, к которым они приходили в процессе этих дум, как правило, не радовали их. Поэтому-то каждый в глубине души стремился поскорее углубиться в чужую жизнь, тем самым прячась на какое-то время от своей собственной. — Представляю вашему вниманию десятку сильнейших игроков Телешоу за предыдущий сезон! — продолжал вещать ведущий, бегая по сцене, размахивая руками и улыбаясь так широко, что казалось: ещё чуть-чуть, и губы его порвутся. Зрительный зал вновь отозвался восторженными возгласами. И под эту какофонию звуков блестящие кулисы встрепенулись и медленно поползли вверх, давая возможность зрителям и интелтелезрителям увидеть стоящих за нею игроков — шесть девушек и четырёх парней, во главе которых был, конечно же, Найт. В чёрном строгом костюме брюнет чувствовал себя крайне неуютно, но таковы были правила Телешоу. Игроки перед зрителями изначально выставлялись (да-да, именно выставлялись, как лоты на торгах) в совершенно равных друг для друга условиях, облачённые в одинаковую одежду, без грима, косметики или украшений, которые могли бы привлечь лишнее внимание. Единственное, на что делался акцент при выборе новых игроков, — это взгляд. Глаза каждого игрока проецировались на отдельные экраны, что располагались над каждым из них. «Взгляд — это и есть душа человека!» Никто не знал, откуда пошло это убеждение, возможно, пару сотен лет назад какой-нибудь мудрый, а может и не очень, пьяный, а возможно и трезвый, безумный — однозначно — старик или бабка выдали эту фразу, не подозревая о том, что потомки будут принимать её за догму. А быть может, эти слова упоминались в той самой МетоБиблии, существование которой до сих пор находилось под вопросом. По правде говоря, никого не интересовало происхождение фразы — внимание уделялось лишь смыслу, который она несла. По крайней мере, люди были уверены, что всё поняли верно, поэтому усиленно вглядывались в глаза собеседников, стараясь поймать тот самый взгляд — душу. Конечно же, большая часть общества считала подобную процедуру идиотизмом, но почему-то подыгрывала этому идиотизму даже куда старательнее, чем те, кто искренне верил в истинность данных слов. Под каждым экраном, транслирующим глаза участников, размещалась разноцветная шкала, которая указывала, сколько людей проголосовали за тот или иной взгляд. Процедура голосования была очень проста: когда человек становился игроком Телешоу, ему присваивался номер, и он не менялся на протяжении всех игр. Этот номер зрители могли прислать через сеть, телефон или позвонить прямо на программу и продиктовать его диспетчеру. Пять из десяти игроков — те, что набирали большее количество голосов, — были обязаны открывать новый сезон, проводя первую пятёрку символических игр с новичками. Эти игры были лишь показательными, направленными на разжигание у публики интереса перед серьёзной игрой, а также на раскрытие потенциала новеньких. Только после этой пятерки игр на арену имели право выйти все остальные участники Телешоу — таковых было около тысячи. Вот тогда шоу становилось непрерывным. Найт, безусловно, попал в пятёрку открывающих. После выбора участников следовал выбор игровой локации. Их также было огромное множество: от тех, что не отличались от реального мира, до совсем необычных и психоделичных. Локации делились на три категории: простые, средней сложности и, наконец, сложные. Каждая категория подразумевала не только тяжесть жизни обоих введённых туда персонажей, но и психологическое давление, игра при котором становилась сложнее и, в некотором роде, мучительнее. В Телешоу даже была легендарная локация «Тэхонит» — каждый третий игрок в которой сходил с ума. Те же, кто оказывался психологически сильнее, тем не менее, от дальнейшей игры в этой локации отказывались и рассказывать о том, что там с ними происходило и при этом не было зафиксировано аппаратурой Телешоу, не стремились. Тэхонит вскоре запретили к использованию в игре, но не уничтожили, оставив словно бы для того, чтобы травить душу новичкам. И у них это здорово получалось! Почти каждый новый игрок Телешоу бил руками в грудь, разглагольствуя о том, что когда-нибудь доберётся до Тэхонита и выйдет из этой локации победителем! Между новичками даже был создан клуб, в котором они друг друга называли Тэхонитцами и верили, что тот, кто пройдёт локацию, обретёт бессмертие. Эта глупая уверенность была настолько сильна и заразительна, что в клуб начали вступать через сеть не только игроки-моловийцы — а эта раса считалась самой безрассудной, — но и пепелийцы и огнийцы! А это уже попахивало жареным. Расы никогда не стремились соприкасаться друг с другом, если, конечно, эти соприкосновения не были связаны с бизнесом. Нет, письменного запрета на отношения между ними не было, просто они действительно друг друга никаким образом не привлекали, наоборот, казалось, что с рождения в геноме каждой расы была заложена тихая враждебность к двум другим. Это изучалось учёными всех трёх рас, но объяснения данного явления найдено так и не было. Конечно же, показательные игры проводились лишь на лёгких локациях. Они, в свою очередь, тоже делились на несколько категорий: повседневный мир — мало отличающийся от того, в котором проживали игроки; сказочный — с удивительными животными и магией; фантастические — далёкое-далёкое будущее, где корабли человечества вовсю бороздили космические просторы; стимпанк — миры, в которых упор шёл на развитие механики и паровых машин; киберпанк — кибернетика в сочетании с общим упадком общества и так далее. Найт любил повседневность или миры альтернативного прошлого, как тот, в котором он играл в последний раз. Тот мир был построен на основе старой рукописи, одной из тех, что были найдены вместе с Забытыми Технологиями. Но зрителям было искренне положить на то, что предпочитал Макк, в начале нового сезона они неотъемлемо жаждали сказки. Поэтому, когда перед Найтом сверкнула карточка «Локация: Фантазм», он не обрадовался этому, но и не удивился. «Благо в игре я не буду помнить о том, как ненавижу этот глупый мирок…» — хмыкнул он мысленно, морально готовясь к игре.***
«Как я ненавижу этот глупый мирок!» — буквально взвыл парнишка, вскакивая со своей постели, хватая с тумбочки яблочный будильник и со всей силы швыряя его в стену напротив себя. Грохот, что до того разносился оттуда, утих, потом послышались перешёптывания, а после скрип и стоны начали потихоньку возвращаться и нарастать. — Будьте людьми, мне только четырнадцать! — взвыл блондин, сползая с кровати, одним несложным жестом заставляя яблочное пюре, что забрызгало собой всю комнату, вновь сложиться в цельное яблоко и вернуться к нему в руку. Это заняло всего пару секунд, после которых Найт — так звали мальчика — размахнулся и бросил яблоко в стену повторно. «Ненавижу!» — кричало всё его естество.***
Дэй сидел за стойкой своего любимого бара, цедил качественный бренди и не отрывал взгляда от экрана плексотелевизора. — Может, хватит устраивать мне здесь землетрясение? — недовольно проворчал Гэб, наблюдая за тем, как вся стойка буквально ходит ходуном. Пусть детектив и выглядел как всегда опьяненно-спокойным, но его выдавала нога, которой он слегка пинал барную стойку. Пинал слегка, но с такой бешеной скоростью, что бармену казалось, будто под его баром ездит с десяток электричек. — Так беспокоишься за него? — немного подумав, решился предположить мужчина. — Я? За этого? Да ты что, Гэб, совсем с ума сошёл? — слишком бурно среагировал Бренди на слова друга, при этом продолжая гипнотизировать экран плексотелевизора. — Тот, кто действительно сходит с ума, так это ты… — недовольно проворчал мужчина. — Если он так интересен тебе… — Он мне не интересен! — Отнекивайся сколько угодно. Может, перед другими ты виртуозно скрываешь все свои чувства, притворяясь конченым пьяницей, но я знаю тебя далеко не первый год, Дэймон, — нахмурился мужчина. — Кроме того, от такой тряски, которую ты вызываешь посредством использования своей драгоценной кривой ноги, скоро всё здание сойдёт с фундамента и додрожит до первой попавшейся канализации. — У меня свело мышцу, — начал вяло оправдываться Дэй. — Мышцу, говоришь? Ту, что в голове? Её у тебя свело ещё в университете, по-видимому, и всё никак не отпустит, верно? — Гэб, отвали, а? У меня нет настроения терпеть твои придирки. — Это не придирки, Дэймон, а желание раскрыть тебе глаза. — Они и так раскрыты! — Не раскрыты, друг мой, а залиты! Вот этим самым бренди! Ты уже и сам не понимаешь, что чувствуешь! — Я всё понимаю! — Если всё, тогда отодвинь от себя стакан и иди на Телешоу! Хочешь ты его охранять или нет? — Сегодня не моя смена! — Я не о такой защите говорил! — А о какой? Чего ты от меня ждёшь, Гэб? Что я проберусь в шоу и, несмотря на запреты, каким-то образом попаду в его игру?.. Хм… А это мысль… Я так и сделаю. Спасибо, Гэб! — стакан с бренди впервые за долгое время так и остался недопитым. Детектив убежал из бара, не дав бармену сказать и слова. — Дети! — фыркнул мужчина и продолжил яростно вытирать прозрачный стакан.***
— Ты сам во всём виноват! Теперь и отдувайся! — Почему это? Что я такого сделал? — Что сделал? И ты ещё спрашиваешь с таким невинным видом, что ты сделал?! Ты сказал моей матери, что мы встречаемся, вот что ты сделал!!! — Ну и что? Ну, сказал… Я не обязан… — ОБЯЗАН!!! Обязан теперь тащить свою задницу ко мне домой и, мило улыбаясь, попивать мамин чаёк! — Даже не надейся… Скажи своей матери, что мы расстались! — Ты дурак, да? — Чего? — Ты, идиотина, даже не представляешь, куда влез! — Когда Эгон проговорил это, Стэм лишь рассмеялся ему в лицо, действительно не понимая, как он попал. Осознание этого пришло к нему только на следующий день, когда парень, придя после очередной страстной ночки к себе домой, только раздевшись, приняв душ и собравшись поспать пару часов перед дневным дежурством, внезапно этого сна был лишён. И причиной этого оказался стук в дверь. Сначала Стэм хотел было притвориться, что ничего не слышал. Но настойчивый стук повторялся каждые двадцать секунд, пока парень не вскочил с кровати и не прошёл в коридор. Он распахнул дверь, приготовившись вылить на незваного гостя настоящий тазик словесных помоев, но осёкся. На пороге его квартиры стояла мать Эгона. — Здравствуй, мальчик мой, не разбудила? — невинно хлопая глазками, поинтересовалась женщина. Стэм смутился. — А… Эм… Нет, что вы… — У блондина матери не было, воспитывал его отец, и отношения с ним у него, мягко говоря, не складывались, но всё своё детство он мечтал о том, что в один прекрасный день мать, что уехала в другой город, вернётся. В конце концов, она была майбургцем, а значит, должна была рано или поздно возвратиться в город. А может, уже возвратилась? Тогда почему она не приехала за Стэмом? Вопросы, отвечать на которые никто не собирался. — Я могу зайти? — после недолгого молчания поинтересовалась Стэфани, и парень, только теперь вспомнив, что стоит перед женщиной в одних трусах, кивнул, а сам побежал одеваться. Странное ощущение. Ведь Стэм обычно спал с женщинами ненамного моложе Стэфани и ни перед одной ещё не стеснялся своей наготы. Но эту даму как свою потенциальную жертву он воспринимать не мог. Ведь она была Матерью, пусть и не его. И он знал её ребёнка и увидел именно её материнскую сторону. — Ох, боже мой, Стэм! — воскликнула пухлая дама, заставив парня подскочить на месте и поспешить к ней. — Да? Что произошло?! — выдохнул он, готовый спасать гостью из лап убийц или ловить её при падении. — Стэм, мальчик мой, это… — женщина стояла посреди кухни, — просто потрясающе! — выдохнула она, разведя руками. — Ты живёшь один? — Д-да… — растерялся Стэм. — И у тебя так чисто! — Я не люблю бардак… — И я не люблю! — всплеснула женщина руками. — А вот Эгон весь в отца! Такая же свинья! Раскидывает свои грязные, вонючие носки по всему дому, представляешь! А иногда и трусы! А как он ест! Ты же видел, как он ест, ни намёка на манеры! Господи, как же тебе будет с ним тяжело, но… — Женщина вдруг осеклась и погрустнела. — Ах, прости, вы же расстались. Эгон вчера мне рассказал. Я так переживала, так переживала! У меня даже разболелось сердце. Поэтому я решила прийти и узнать, что же между вами произошло. — С этими словами женщина села на высокий стул и вытащила из большой сумки свёрток. — Выпьем по чашечке чая? Я сготовила персиковый пирог! — Ну… Хорошо… — выдохнул Тараби. Пока он делал чай, женщина ничего не говорила, лишь тихо вздыхала. — Так о чём вы хотели со мной поговорить? — задал вопрос парень, когда напиток был готов, а Стэм скромно разместился напротив гостьи. — О вас с Эгоном! — Стэм чуть чаем не подавился. — Я знаю, что лезть в жизнь своего взрослого ребёнка недостойно, но я действительно беспокоюсь, что мой сын останется один! Расскажи мне, что он натворил! Я разберусь! — Он? А вы не думаете, что виной всему могу быть я? — осторожно поинтересовался Стэм. — Глупости! — убеждённо воскликнула Стэфани. — Я слишком хорошо знаю Эгона, чтобы понимать, что причиной разрыва был он! В конце концов, ты не первый, с кем он встречается. «Ну ни фига себе, вы ещё скажите, что он не девственник, и мое виденье мира перевернётся с ног на голову!» — мысленно воскликнул Стэм, но виду не подал. — И что же было раньше? — По идее, разговор надо было поскорее заканчивать, но уж очень блондину было интересно, что же за отношения были у Эгона ранее. Стэм и сам не знал, на кой хрен ему эта информация. Возможно, для того, чтобы потом был ещё один повод поржать над мистером анаболиком? Удовлетворившись подобным объяснением, Тараби приготовился слушать. — В школе в последнем классе Эгон начал встречаться с девочкой. Но они быстро разошлись из-за того, что, как сказал Эгон, она хотела от него того, чего он не мог ей дать. «Ха-ха! Она была его первой, и он лажанулся в постели!» — тут же расшифровал Стэм. — Что-то мне подсказывает, что девочка имела в виду внимание! «Ага, причём вагинальное…» — Ещё бы, он же постоянно сидит и играет в эти свои сетевые игрушки! — тем временем искренне негодовала Стэфани. — А уже в университете у него снова появилась девушка. Я с ней даже познакомилась. А потом они рассорились, и я даже нечаянно увидела конец их ссоры, когда девушка рвала с Эгоном. Она обозвала его Эгоистом! «Кончил раньше неё, точно-точно…» — Затем была ещё одна девочка, очень милая, так мне нравилась! Но, когда сын устроился в ГОР, они расстались, видимо, он полностью погрузился в работу. «Или просто девочка поняла, что Эгон стал полицейским, а значит, золотых гор ей не видать, и просто послала его…» — Не беспокойтесь, Эгон совсем не виноват в нашем расставании. — Стэм с удовольствием бы обвинил Йота во всём и даже большем, дабы всю оставшуюся жизнь его за это нещадно пилили, но парню стало жаль саму Стэфани. Она-то не была виновата в том, что Стэм и Эгон друг друга на дух не переносили. — Тогда что же произошло? — Женщина действительно беспокоилась. — Я изменил ему… И вчера признался в этом. Поэтому мы и расстались, — выпалил блондин первое, что пришло ему в голову. — Изменил? — чашка чая, которую женщина подняла к своим губам, приостановилась. — Да, я переспал с другим, — наигранно смущаясь, пробормотал Стэм. — Вот, значит, как… — Стэфани вздохнула. — Но это же не повод тут же рвать отношения! От такого заявления блондин побледнел. Он-то считал, что женщины в этом роде куда более принципиальные. Не говоря уже о том, что Эгон был её единственным, любимым сыном, и обычно такие матери держали своё чадо при себе и полностью устраивали их жизнь. — То есть как? — прохрипел парень. — Вот так. — Стэфани одарила блондина спокойным взглядом. — Если один изменяет другому, это не означает, что он такой плохой. Это означает, что его партнёр в чём-то его не устраивает. Вина от измены всегда лежит не только на том, кто изменил, но и на том, кому изменили! — Вы так говорите, но… — Отец Эгона тоже мне изменял, — от внезапного признания Стэм вздрогнул. — Эгону тогда было три годика! Совсем малыш. А я молодая и уже восстановившаяся после родов. Да, я была привлекательна, как никогда. И я могла уйти от своего мужа. Были мужчины и женщины, которые бы приняли меня даже с чужим ребёнком. Но я осталась. Не от отчаянья и не от страха за то, что Эгон будет расти без отца, потому что без него бы он в любом случае не остался. Нет, просто я любила своего мужа. И знаешь, что я сделала? — Стэм отрицательно покачал головой. — Для начала я узнала, кто его любовница, пришла к ней домой и избила её торшером… Стэм подавился пирогом, закашлялся и одновременно с этим рассмеялся, представив, как пухлая женщина бегает с торшером в руках за длинноногой девчонкой. — Че… Чего? — прохрюкал он. — Да, ты не ослышался, — спокойно отхлебнув горячего напитка, продолжала женщина, — визг стоял на весь дом, и я колошматила её до тех пор, пока соседи этой девчонки не вызвали полицию и меня не забрали в отделение. Ты же знаешь, что мой муж работал в полиции? Я помню тот день как сейчас. Я сидела в камере, в которой помимо меня было ещё восемнадцать проституток — полицейские накануне совершили облаву на нелицензионный бордель. И знаешь, ни одна из них не посмела ко мне подойти. Это всё из-за глаз, из-за взгляда. Они перешёптывались, говоря, что моя душа в ярости. Ты же знаешь выражение про взгляд и душу? В тот момент я действительно была в ярости. И хотя я держала себя в руках, мне очень хотелось наброситься на первую попавшуюся жрицу любви и избивать её, пока тело незнакомки не остынет. Ты удивлён? А есть ли чему? В каждом из нас живёт демон, разница лишь в том, что у кого-то он спит очень крепко, а у кого-то вздрагивает от каждого шороха. Все мы люди, мальчик мой, все мы чуточку демоны. — И что же было дальше? — Стэм и сам не заметил, как его захватила история этой пухленькой дамы. — А затем пришёл мой муж. Он был так удивлён. Он никогда не видел меня в ярости. И тогда он мне сказал: «Боже мой, Стэфани, что ты натворила? Зачем ты это сделала?» А я ему: «Разве ты не понимаешь, любимый? Я уничтожала улики твоего преступления. Больше нет доказательства твоей вины. А если нет доказательства, нет и самого преступления». Да, я делала это не для себя. Моя ярость была неутолима, и избиение какой-то дурочки ничего бы для меня не решило. Я делала это для него, потому что знала, что я-то со своим гневом справлюсь, но что же будет с ним? С его чувством вины. Ведь он действительно любил меня, и я знала об этом. Понимаешь? Одно дело, когда тебе изменяет человек, ничего к тебе не испытывающий. Тогда отношения надо рвать раз и навсегда, потому что рано или поздно от них останутся лишь воспоминания. И лучше, если это будет рано. Другое дело — настоящая любовь. Она может быть дарована лишь раз в жизни, и терять её по глупости — слишком расточительно. — Я не люблю вашего сына! — тут же схватился за ниточку Стэм, надеясь закончить этот разговор. — А вот это, мальчик мой, уже враньё! — нахмурилась Стэфани. — Я видела вас вместе всего ничего, но, тем не менее, заметила, что у вас не простые отношения! Поверь моей женской интуиции. Возможно, ты и сам ещё не осознаёшь этого, как не осознаёт и Эгон, но… Не спешите терять друг друга. — С этими словами женщина поднялась со стула. — Что ж… Думаю мне пора. — Нет, постойте! — Этот разговор не мог так закончиться. Тараби во что бы то ни стало должен был убедить эту женщину в том, что между ним и Эгоном никогда ничего не будет. — Да? — обернулась Стэфани уже в коридоре. — Я провожу вас! — Гостья в ответ кивнула в знак согласия. Парень переоделся, забыв о том, что собирался спать, и поспешил за матерью Эгона. — Буду с вами откровенен, — пробормотал он, когда они вышли на улицу, — Я… я блядь. — Подобное признание далось Стэму непросто. Он-то себя предпочитал называть ёбырем-террористом, но сейчас бы это прозвучало как насмешка. — Вот как… — Стэфани была непреклонна. — Но, тем не менее, ты начал встречаться с моим сыном. Не провёл с ним одну ночь, после которой бы вы разошлись, а пошёл дальше! «Господи, да у этой бабы стальные яйца!» — взвыл Стэм. — Я сплю со всеми подряд! — Значит, тебе необходим психотерапевт. Всё это не просто так. — Может быть! Может, я психопат! Неужели вы хотите, чтобы такой, как я, был рядом с Эгоном?! — Главное, чтобы ты любил моего сына. — Но я его не люблю! — Ну, это вопрос спорный… — Совсем нет! — Ах, мой автобус! — всплеснула женщина руками. — Всё, я побежала! А ты, мой мальчик, подумай над моими словами. Дай Эгону ещё один шанс! — Но… — Стэм и хотел бы возразить, но двери автобуса закрылись, его потенциальная слушательница улыбнулась парню и в следующую секунду уже исчезла из поля его зрения вместе с десятками таких же пассажиров общественного транспорта, как и она сама.***
— Бэ-э-эйн! Ну, сколько ты ещё намерен со мной не жестикулировать, а? — ныл Анжело, плетясь за крадущимся оператором. Если парень с фиолетовыми волосами, в клетчатой чёрно-зелёной кепке, такого же типа рубашке, чёрной футболке, джинсах и серых кедах, держа в одной руке портфель с камерой, крался параллельно стеночке, зная, что каждое его неверное движение может стоить ему миссии, то журналист, выглядя ничуть не менее броско, чем Бэйн — в ужасно-мятой красной футболке и синих бриджах, в драных тапках, как всегда нечёсаный и, кажется, даже неумытый, — просто плёлся по коридору, словно и не помня того факта, что они пробрались в закулисье Телешоу, куда прессе вход был категорически запрещён. — Бэ-э-эйн! Не будь таким противным! Махни рукой хоть разок, ну? — не прекращал доставать Мартина Кьярэ. Где-то впереди послышались шаги. Оператор тут же метнулся к журналисту, схватил его в охапку, после чего они буквально втиснулись в узкий проём между стеной и каким-то старым хламом. Места было очень мало, поэтому Бэйн даже вздохнуть боялся, остерегаясь того, что прижмёт Анжело к стене слишком сильно и тот испустит дух. Хотя куда уж ещё прижиматься. Анжело и так дышал оператору в район ключицы, без возможности пошевелить даже пальцем. — Ты мне спину стеной ободрал, — пробормотал журналист недовольно. При этом оператор почувствовал его дыхание в районе ключицы и от неожиданности и смущения отпрянул было от парня, в результате чего ударился затылком о доску. Анжело также был не в восторге от такой близости со своим оператором и с радостью бы отошёл от Мартина хотя бы на пару миллиметров, вот только… Шаги тем временем приближались. Парни, тут же позабыв обо всём остальном, задержали дыхание и напряглись, ожидая разоблачения. Но нет, пухлый охранник не торопясь прошёл мимо них и не заметил того, что два парня в рискованной друг для друга близости втиснуты в небольшой проём. Когда шаги утихли, Бэйн попробовал выбраться наружу. — Мы застряли, — спокойно оповестил друга журналист, который понял сей факт ещё до появления охранника и мысленно успел уже и поорать, и поныть, и поплакать, и, наконец, смириться. «То есть как это застряли?!» — вылупился Бэйн на Анжело. — О, ты снова кривляешься мне! Всё к лучшему! — вдохновенно воскликнул журналист. «ИДИОТ!» — взвыл Бэйн, чувствуя, как к лицу приливает кровь… И не только к лицу! Если у оператора бы снова встал… Он бы сгорел со стыда! — Сам такой. — Анжело тоже как-то сник. Воцарилось напряжённое молчание. Журналист попробовал выбраться, но его попытки больше походили на беспомощные трепыхания, которые к тому же доставляли Бэйну «лёгкий» дискомфорт. В спину парню воткнулся какой-то гвоздь, из-за чего Мартин боялся согнуться и тем самым проткнуть себе какой-нибудь внутренний орган. Парень даже представить не мог, как же они с Анжело умудрились забраться сюда изначально. Во всём было виновато состояние аффекта, не иначе. Теперь оставалось вновь в это состояние впасть и выбраться из узкого закутка! Тем временем становилось всё жарче. Сердце Бэйна готовилось выпрыгнуть из груди, по виску ползли капельки пота, он изо всех сил боролся с собственным телом, но было уже невмоготу. — Бэйн… — От тихого голоса Анжело парень вздрогнул и сглотнул. — Кажется, кто-то идёт. Может, позовём на помощь? Лучше я проведу пятнадцать суток в обезьяннике, чем умру столь недостойной смертью! — захныкал он. — Я в туалет хочу! — признался Анжело, и только теперь Бэйн понял причину, по которой журналиста так корёжило. «Как вовремя!» — фыркнул он. — «Делай, что хочешь…» — пожал он плечами. — ПО-МО-ГИ-ТЕ! — тут же заорал журналист. — Мы здесь, и мы замурованы! Люди-добрые-не-проходите-мимо-ПОМОГИТЕ-не-доказывайте-всему-миру-того-что-люди-стали-менее-отзывчивыми-ПОМОГИТЕ-не-оставайтесь-равнодушными-ПОМОГИТЕ-два-человека-могут-погибнуть-от-удушья-и-жажды-ПОМОГИТЕ-о-боже-мы-же-можем-умереть-ПОМОГИТЕ-я-не-хочу-ПОМОГИТЕ-У-МЕНЯ-НАЧИНАЕТСЯ-ПАНИКА-И-КЛАУСТРОФОБИЯ-И-СТЕНОФОБИЯ-И-ПАЛКОФОБИЯ-И-прости-меня-Бэйн-БЭЙНОФОБИЯ!!! — О… Какие лю-ю-юди! — внезапно послышался елейный голос. Анжело тут же заткнулся, Бэйн поморщился. Да уж, кто бы что ни говорил, но как тесен мир! На парней, давясь от смеха и шаря по карманам, чтобы отыскать телефон, смотрел Стэм. После разговора с матерью Эгона возвращаться домой и ложиться спать было бесполезно, поэтому он сразу направился на съёмки Телешоу. Гулять по зрительному залу, выискивая глазами Шута, Тараби казалось делом бесполезным и скучным, поэтому он сразу же пошёл в таинственное закулисье, о котором ходила куча фантастических баек. И, когда послышался жуткий вой о помощи, всего на секунду, но блондин поверил в то, что в закулисье творится какая-то чертовщина. Вот только всё как всегда оказалось куда прозаичнее. — Интересное времяпрепровождение! — чуть отойдя от приступа дикого смеха, выдавил из себя Стэм, наводя камеру телефона на парней и делая фотографию. «Скотина!» — взвыл Бэйн. — Помоги!!! — взмолился Анжело. После пятиминутной унизительной фотосессии, устроенной детективом, оба парня кое-как были вызволены из своего заточения. Но своего «спасителя» поблагодарить они так и не успели. Анжело тут же кинулся в туалет, дверь которого на всякий случай приметил, когда они только шли к закулисью, а Бэйн, естественно, поспешил за ним. — Не стоит благодарностей! — выкрикнул им вслед Стэм, но его никто не слушал. Между прочим, уже во второй раз за этот день! «Не к добру…» — недовольно фыркнул Стэм и поплёлся вглубь закулисья.***
— Хм-м-м… — протянул Нил. — Хм-м-м… — ответила ему Гера. — Нда-а-а… — продолжал Нил. — Нда-а-а… — удивлялась и Гера. — Мдо-до-до-ду-ду-бай… — выдал Нил. — Мдо-до-ду… тьфу! Чего?! — Мне просто стало интересно, сможешь ли ты повторить и это, — пожал плечами патологоанатом и вновь уставился на раскуроченный труп. — Итак, моя дорогая Гера, к каким выводам мы можем с тобой прийти? — К неутешительным. — Странно, если бы трупы нас ещё и утешали, — резонно заметил мужчина. — И тем не менее… Почти каждый пострадавший от рук Шута является аристократом. И у каждого из них был позаимствован один внутренний орган. — Да, это так… — Удивительно! — Ничего удивительного… Разве что тот факт, что им каким-то образом был приращен чужой орган уже после их смерти. — Не только это, — не согласилась девушка. — Получается, что Шут отслеживает аристократов! Вот только почему лишь участников Телешоу? Ведь так его преступления оказываются у всех на виду и полиции приходится работать активнее, чтобы продемонстрировать свою браваду! — Эх, Гера-Гера, ты яркий представитель молодёжи нашего времени, — театрально вздохнул Хоуни. — Ответ лежит на поверхности, и ты бы нашла его, если бы подошла к нужной стороне. Но вы, молодые, почему-то все как один лезете в задницу, вместо того чтобы заглянуть человеку в глаза. — Меня Ваши сравнения не вдохновляют, — нахмурилась девушка. — Хорошо, моя юная неопытная помощница, я объясню. Скажи мне, какие игроки в Телешоу забираются на самый верх? Правильно, безэмоциональные. Ну или те, кто эти эмоции в себе может подавлять. А теперь вспомни про то, что играет в основном в Телешоу третье поколение, а это значит что? Неустойчивую психику. Значит, спокойными как танки может быть два типа людей: аристократы или психопаты, которые здорово косят под нормальных. Вот те немногие индивидуумы, что к аристократии не относятся и органы которых остались неприкосновенными, — промашки Шута — наверняка относятся ко вторым. Ну а остальные… Вуаля! — Но тогда получается… — Гера старалась как можно быстрее переварить всю информацию. — …что Телешоу — это отбор аристократии? — Логично было бы предположить. Наверняка создатели этого шоу и не думали о вычислении чистокровок, но получилось у них именно это. — Потрясающая стратегия, — не смогла сдержать восхищения девушка. — Потрясающая? Гениальная! Жаль, мы не можем с точностью определить, сколько органов было уже забрано. Хотя если учесть то, сколько замен произвели с этими трупами… — Нил кивнул на целый ряд раскуроченных тел. — …приплюсовать без вести пропавших и вычесть среднее количество психопатов… — Нил зашептал что-то себе под нос, уставившись в потолок и чуть качая головой. — Как ни крути, у Шута есть всё, кроме одной очень важной вещи. И именно её он и хочет забрать у нашего дорогого лидера телешоу Найтарусса Макка… Как ты думаешь, что это? — Ему… Нужно его сердце.***
Шут сидел на кухне, ел оливки и смотрел в экран плексотелевизора. Когда на экране появилась долгожданная заставка Телешоу, он отложил вилку и перестал дышать. Когда на сцену выбежал ведущий, Шут напрягся. Когда показали Найта, заёрзал на стуле. Когда узнал о новой локации, в которой должен был играть Чёрный король, — хихикнул. — Да начнётся Шоу, да!