Телешоу «Научи меня любить»

Колючий взгляд холодных глаз, То осуждение и презрение. Тогда мы виделись в последний раз В прозрачном сне беспечного видения. Я не просил прощенья, не кричал, Не прятал взгляда, гордо улыбаясь. На все вопросы я спокойно отвечал, А ты молчала, слушала, смеялась. То была истина, то были свежие слова Болезненной, правдивой аксиомы. Ты мне не верила, ты плакала, ждала, Когда солгу я, не стерпев надлома. Ждала ты страха, промелькнувшего в моих глазах, Ждала отчаянья и слёз или смирения. Но ничего, когда-нибудь я появлюсь во снах Твоих, чтобы потребовать отмщения. Прошлое… — Скажи, это правда? — Её голос дрожал, плечи поникли под тяжестью вины, а пальцы, плотно сжатые в замок, побелели от напряжения. Собеседница ждала его ответа. Но юноша, сидящий напротив неё, молчал. — Правда или нет? — повторила она еле слышно, хотя уже и так знала ответ. Но в душе, в самой её глубине, ещё таилась малюсенькая надежда на то, что никакой ошибки женщина не совершила, а сделала всё правильно. И она почти молилась о том, чтобы молодой парень с когда-то потрясающей улыбкой и весёлым взглядом опроверг страшные домыслы, не дающие женщине покоя уже которую ночь. «Нет, — как всегда очаровательно улыбаясь, пробормотал бы он, — сказанное ею — очередная ложь, направленная на то, чтобы снова позлить тебя. И ничего больше. А я виноват и расплачиваюсь за это!» — вот слова, которые бы её успокоили. Женщина бы вскочила со стула, кинула в адрес парня какую-нибудь презрительную фразу, после чего вышла из комнаты, чтобы уже никогда не вернуться. Но узник не собирался делать одолжение той, что разрушила его жизнь, и врать лишь для того, чтобы её совесть осталась чиста. После недолгого молчания он всё-таки поднял пустые, потемневшие от подавляемой злобы глаза на свою нежданную гостью. — Ты пришла сюда не за правдой. Проваливай, — сухо выдавил он, еле ворочая пересохшими губами. Говорил узник с придыханием, останавливаясь после каждого брошенного слова, как будто обыкновенный разговор давался ему с большим трудом. Горло парня ужасно саднило, всю глотку покрывали царапины и гнойные язвочки. У уголков губ блестели свежие болячки, из-за чего ему не то что говорить — и улыбаться было очень больно. Но, увидев панику во взгляде гостьи, парень не удержался и всё-таки ухмыльнулся. — Что ты имеешь в виду?! — В голосе её проскользнула нотка истерики, заключённый же, морщась от боли, улыбнулся шире. — То и имею, — продолжал он аккуратно выговаривать слова, теперь не сводя с женщины тяжёлого пристального взгляда. С того времени, как он видел её в последний раз, она ни капельки не изменилась: те же уложенные волосы, тот же строгий костюм, облегающий идеальное тело, тот же макияж, броский, но не вульгарный. Только выражение её лица ещё никогда не становилось столь жалким и несчастным. — Стэм! Ради ТехноБогов, скажи мне правду! — воскликнула она срывающимся голосом, но тут же взяла себя в руки, из последних сил сдерживаясь, чтобы не зарыдать. — Правду… — спокойно выговорил узник, опираясь локтями о стол, что разделял парня и его гостью. На руках брякнули магнитные наручники. — Правда проста и видна невооружённым глазом, — снисходительно вздохнул он. — Тебе нужна правда? Вся правда? — на всякий случай переспросил Стэм, выглядя удивительно спокойным, почти умиротворённым. В отличие от своей собеседницы, он изменился, и очень. На молодом лице появились преждевременные морщинки, кожа посерела, глаза поблёкли, а губы пребывали в таком кошмарном состоянии, что смотреть на них женщине было страшно, и каждый раз, натыкаясь на них взглядом, она поспешно отводила глаза. А виновником подобного состояния столь милого юноши являлся не кто иной, как она сама. — Стэм, прекрати меня мучить! — прошипела женщина, стараясь выглядеть непроницаемой и надменной, той, кому следовало не перечить, а безоговорочно подчиняться. Она не знала, что узник больше не признавал авторитетов; более того, желающих ими быть он презирал, а на их уловки, конечно же, не вёлся. — Мучить? — искренне удивился парень, щурясь и будто всматриваясь в сидящую напротив собеседницу. — Мучить?! — переспросил он и, внезапно вскочив со своего места, вмиг перегнулся через стол, схватил женщину за ворот блузы и, несмотря на её жалкие попытки сопротивления, притянул к себе настолько близко, что гостья почувствовала несвежее дыхание на своих губах. — Как Ты смеешь говорить мне о муках?! Что ты вообще о них знаешь?! Глупая курица! — успел выкрикнуть он ей в лицо, прежде чем подоспела охрана. Двое мужчин схватили Стэма за руки и силой заставили сесть на место. — Нам увести его? — поинтересовался один из охранников. — Нет, будьте добры, покиньте помещение. — Но… — Покиньте, — потребовала женщина, стараясь унять дрожь во всём теле. Охранники переглянулись. Оставлять её наедине с этим психом казалось им не самой лучшей идеей, но перечить старшему по званию они не рискнули. Лишь двери за охранниками закрылись, как женщина не выдержала и всё-таки разревелась. Сначала она усиленно подавляла всхлипы, но вскоре уже не стеснялась откровенно выть на всю комнату. Узник молчал. Он сидел на стуле, чуть сгорбившись и наблюдая за гостьей сквозь длинную чёлку, не мигая и не выказывая ни единой эмоции. Он наслаждался. Её всхлипами и душевными метаниями, её болью, сожалениями, слезами совести и раскаяния. Он не понимал. Как раньше мог любить эту обезображенную собственными грехами женщину. Он не верил. В то, что когда-то не знал об этой её личине. Он улыбался. Потому что это единственное, что ему хотелось делать в данной ситуации. — Прошу тебя… — пролепетала гостья, утирая влажные глаза тыльной стороной ладони и походя в этот момент на слабую маленькую девочку, стоящую перед педофилом и молящую о том, чтобы её отпустили. Но, как известно, ещё ни один педофил не повёлся на детские слёзы. Стэм тем более. — Правда… — произнёс он одними губами, — правда-правда-правда… — протянул парень, разваливаясь на стуле, как в кресле. — Правда? — ухмыльнулся он, издеваясь. — Правда… Вся правда заключается в том, что я влюбился в своего босса, — заговорил он, растягивая слова, — в том, что я даже сделал ей предложение. Представляете себе! Какой же я дурак! Наивный дурак! Действительно верил, что она меня любит! — Любит… — выдохнула было гостья, но узник встрепенулся и жестом попросил её помолчать. — Я хотел провести с ней остаток своей жизни. Жизни, которой она же меня и лишила! Без суда и следствия… Хотя… что это я! — Парень наигранно всплеснул руками. — Простите ли вы мне мою дырявую память? Суд был! Только какой-то странный. Ведь мне не предоставили не только адвоката, но даже слова. Меня лишили права защищать самого себя, и это в наше-то время, в наш цивилизованный век! Безумие… — выдохнул узник, — а я стоял в наручниках перед всеми этими людьми, терпел осуждающие взгляды, которых не заслужил, и чувствовал себя быком на скотобойне. Хотя в средние века, когда судили животных, представьте себе, даже им предоставлялись адвокаты. Но не в этом суть нашего разговора! — выпалил парень всё это на одном дыхании, а затем замолк. Следующие десять минут он с интересом разглядывал свои ногти, тогда как собеседница терпеливо ждала продолжения. — Возможно, если бы эта женщина всё-таки провела расследование, сейчас бы она передо мной не сидела и не просила рассказать ей правду, до которой ей следовало докапываться самостоятельно, — ехидно заметил Стэм, — но, так и быть, я сделаю вам, моя гостья, одолжение и расскажу свою историю до конца, — согласился парень. — Итак, меня обвинили в изнасиловании несовершеннолетней и посадили в тюрьму строгого режима. Скажите, а вы знаете, что в подобных заведениях делают с насильниками? Кем их считают и как к ним относятся? Рассказать? — Женщина громко всхлипнула, но Стэм продолжал как ни в чём не бывало. — Моя половая жизнь приобрела потрясающую гамму разнообразных красок. Сколько желающих, сколько Жаждущих — никогда я ещё не был столь популярен. Я был силён. Но они сильнее. Я сопротивлялся. Но их это не останавливало. Я дрался, калечил, сидел в карцере, а затем снова дрался, и снова калечил, и снова — карцер. Мне даже казалось, что таким образом я смогу их перехитрить! Но перехитрили меня. Они заплатили охраннику и пришли ко мне ночью. Представляете себе? Они сказали, что я настолько красив, что у них стоит сутками. И мне предоставили возможность сполна ощутить это. Унижение? Боль? Страх? Я тогда ничего не чувствовал. Удивительно, правда? — хмыкнул блондин, начиная накручивать прядку волос на палец. — От кого-то я отбивался, кому-то продавался за сигареты, других оставалось терпеть. С некоторыми мне даже понравилось, — криво ухмыльнулся он, — и чему меня здесь только ни научили. Вот она — настоящая школа выживания, в которой приходится Заставлять себя получать удовольствие от того, что какой-то урод впихивает в тебя свой член. Потому что иначе психика не выдержит, и ты попросту сбрендишь! — воскликнул парень, без стеснения смотря на женщину. Его собеседница дрожала. — Хотите знать, сколько партнёров у меня было за те три месяца, что я здесь уже нахожусь? — наклонившись к ней ближе, прошептал блондин. — Да-да. Я их считаю и запоминаю каждого в лицо. Ведь и моё время ещё придёт, — подмигнул он женщине. — Пятьдесят восемь, — выговорив это, парень нервно хихикнул, а затем продолжил таким же спокойным, даже бодрым голосом: — Но всё это не имеет значения, вы не беспокойтесь. Ни мой порванный рот, в который впихивают по два члена одновременно, ни моя задница, которой так здорово досталось, что даже сидеть мне приходится на геморройной подушке. — С этими словами Стэм поднялся со стула, стащил с сидения названный предмет и продемонстрировал её гостье. — Клёвая, правда? — хмыкнул он, без стеснения возвращая подушку на место и поудобнее усаживаясь на неё. — Вы только не подумайте, что я жалуюсь! О нет, упаси ТехноБоги! Всё это лишь для демонстрации уровня моей ненависти к вам и вашей дочери. Вы ведь наверняка уже задались вопросом, откуда во мне такая внезапная жажда жить? — улыбнулся парень мягко. Ранки в уголках его рта, не выдержав такого количества улыбок за последние двадцать минут, раскрылись и закровоточили. — Стэм… — тихо выдохнула женщина, находясь в предобморочном состоянии. — И не надо на меня так смотреть. — Улыбка сползла с потрескавшихся губ парня. — Твоя жалость не уменьшит твоей вины. Каждую ночь, когда к стене меня прижимает очередная вонючая мразь, я представляю на своём месте тебя или твою дочурку! И знаешь, от этого мне действительно становится легче! — прорычал он. — Прости меня… — прошептала гостья, шмыгая носом, — прошу тебя, прости меня! — воскликнула она, вскакивая со своего места, огибая стол и падая перед узником на колени. — Прошу тебя… прошу! Прости! Ты же понимаешь, я тогда была ослеплена гневом! Узнать, что ты изнасиловал мою дочь! Что я, по-твоему, должна была делать?! — Что?! — Стэма передёрнуло. — Для начала тебе стоило НЕ ВЕРИТЬ! — выкрикнув это, парень развернулся к гостье и со злостью пнул её в плечо, тем самым отталкивая от себя. — И не смей подходить ко мне, женщина, — прошипел он, походя в этот момент на дикого зверя, которого пытались вытащить из клетки, а тот был настолько напуган, что огрызался и царапался. После такой дерзости со стороны заключённого в комнату тут же забежала охрана, но до Стэма мужчины добраться не успели. Женщина жестом попросила их остановиться. Она медленно поднялась с пола, отряхнула колени и вновь взглянула на парня: — Стэм… — Стэм, Стэм, Стэм! Чего заладила?! Имя моё вспомнила?! Может, тогда и нашу первую встречу вспомнишь? Наши свидания? То, как мы вечерами укутывались в длинный плед, тот самый, с оленями, и слушали музыку, то, как мы ходили на пикники, как были вместе! Вспомнишь сейчас, раз не смогла вспомнить тогда, когда меня обвинили в изнасиловании! Вспомнишь того человека, что был рядом с тобой столь длительное время, который неоднократно спасал твою жизнь и готов был вверить свою! Тот, кто НИКОГДА бы даже пальцем не тронул твою дочь, как бы отвратительно она себя ни вела! НИКОГДА, слышишь?! Именно об этом ты и должна была подумать, выслушивая тупой бред своей выблядки! «Стэм на такое не способен!» — сказала бы любящая женщина! Но ты слепо поверила в бредни малолетней шлюхи, трахающейся с мужиками, наверное, лет с тринадцати! Злобной твари, которая рушит чужие жизни из-за своих эгоистичных желаний, ничтожной суке! А кто в этом виноват? Кто её воспитал никчёмной жалкой проституткой?! Ты воспитала! И я ненавижу тебя за это! И тебя, и её!!! — Стэм бы говорил и говорил всё, что накопилось за эти три месяца, все свои разочарования, гнев, ярость, пренебрежение, страх и отчаянье, не жалея губ и не обращая внимания на струйки крови, стекающие по обе стороны от его рта. Но звонкая пощёчина заставила его замолчать. — Прекрати истерику, — сама находясь на грани оной, дрожащими губами прошептала женщина. — Ты же хотела правду? Так получай. Я не трогал Ёрику. Эту правду я сказал тебе ещё в первый день допроса. Смотря тебе в глаза, шепча, как люблю тебя, я говорил раз за разом эту чёртову вонючую правду! «Я не трогал Ёрику, я не трогал Ёрику, я, правда, её не трогал!» — повторял, и повторял, и повторял это целую неделю после суда. Ходил по камере взад и вперёд и не мог замолчать, боясь, что если перестану произносить это вслух, то Сам поверю в то, что я насильник! Благо я вовремя взял себя в руки. Думаешь, меня напугали допросы? Обвинения? Или суд? Эти осуждающие взгляды якобы лучших друзей, которые с радостью поверили в бред тупоголовой малолетки вслед за тобой?! Это безвольное стадо, от которого меня воротит?! Бьюсь об заклад, времени зря они не теряли и ещё долго обсуждали сослуживца-неудачника! А может, обсуждают до сих пор? М? Перемывают же мне косточки, не так ли?! Гостья молчала. — Конечно перемывают. Перешёптываются о том, какая мерзость работала неподалёку от них, и не подозревают, что это Они мерзости! Это они тухнут в этом дерьме! Копошатся в нём, как опарыши, и счастливы этому! Я должен сказать тебе спасибо! Ты открыла мне глаза! Именно ты показала мне, каков этот мир по-настоящему, предав меня! Растоптав меня! Уничтожив меня! Я больше не верю в любовь и счастье, в друзей и ёбаное солнышко над головой, больше не грежу о семье, родных, не хочу пикников и музыки. Я хочу МЕСТИ! Женщина его уже не слушала. Она прошла к выходу и у самых дверей тихо кинула: — Прости меня, Стэм. Во всём виновата только я. Завтра же тебя освободят. — Ты оглохла? — оторопело выдохнул узник. — Я восстановлю твоё доброе имя… — Ты понимаешь, что моё освобождение не спасёт вас с Ёрикой?! — …и ты сможешь вернуться на работу. — На какую, чёрт побери, работу?! — На ту, с которой я тебя сместила. В мой отдел и под моё руководство. Я верну тебе всё, что отняла, и даже больше. — О, нет… Я под твоим руководством в среде этих беззубых акул работать не стану. — Я устрою тебя в любое подразделение, в какое ты захочешь, — пообещала женщина, не поворачиваясь к Стэму. — Тогда… — Заключённый задумался. Мысли в голове сумбурно сменяли одна другую. Ещё час назад он отсасывал Дэгу — бывшему боксёру, — чтобы заручиться его крышей, а теперь ему говорят о свободе. О работе. О новой жизни. «Со старыми шрамами… Шрамы… Ну да! Точно!» — Я хочу в ГОР, — спокойно ответил Стэм. — Прости, куда? — не поверила ушам его собеседница. — В ГОР, — терпеливо повторил парень. — Возможно, это единственное место, где ещё остались настоящие люди. — Как скажешь, — кивнула женщина. — Последний вопрос, — запоздало обратился узник к гостье, когда та уже почти скрылась за дверью. — Да? — всё-таки остановилась собеседница. — Как ты узнала, что я не виновен? Не поверю, что в твою куриную головку всё же пришла мысль расследовать моё дело. — Она мне всё рассказала. — Ёрика? — вздрогнул Стэм. — Да. — Зачем? — Она любит тебя. И она… и я… по-прежнему. — Неправда. Она любит себя. Вы обе любите только самих себя. Вы ядовиты. Что одна, что другая. И я надеюсь, что рано или поздно вы отравите этим ядом друг друга! — Прощай, Стэм, — прошептала гостья и вышла из комнаты. — Прощай… Натали…

***

Настоящее… «Шаг. Ёбтвоюмать! Второй. Чёрт бы их побрал! Третий. Мудозвоны! Дыши, Бэйн, дыши! Чтоб я ещё раз!.. От правильного дыхания, возможно, зависит твоя жизнь… Грёбаная жизнь!» — Мамочки дорогие! — вопил в правое ухо Анжело. — Мяуэ-уэ-уэ-уэ-уэ-уэ-уэ-уэу! — горланил огромный кот в левое. «Ещё шаг. Ёбаная маска! Разгон. Ёбаный кот! Дыши, Бэйн, не отвлекайся, только дыши… И явно не ёбаный Анжело! Вся надежда сейчас лишь на тебя! СРАНЬ!» А ведь вечер так хорошо начинался… — Бэйн, не надо так беспокоиться! — воскликнул Анжело, кружась у зеркала в мешке, лишь отдалённо напоминающем полицейскую форму. — Пара стежков — и меня не отличат от настоящего полицейского! «Это где им стежки должны сделать? На мозге? Чтобы не отличили?» — По взгляду вижу, что думаешь ты о какой-нибудь гадости, так что «Нет»! Чтобы ты ни подумал, «Нет»! — уверенно заявил журналист. «Ох, да что ты, нашёлся читатель человеческих душ!» — мысленно фыркнул оператор, который после примерки своего костюма напрочь отказался надевать его вновь. Лишь сняв ненавистные шмотки — а этот процесс оказался долгим и мучительным, — парень, несмотря на мольбы, сопли и слюни Анжело, сжёг его в ведре и был таков. Крики о стоимости костюма, равно как и обвинения в эгоистичности, ничего не изменили. Мартин оставался непреклонен. «Экстрасенс хренов!» — Ага! Опять думаешь! НЕТ! — продолжал торжествовать Анжело. «Ты самый гениальный и потрясающий журналист на этой планете, других таких нет! Да?» — Да, — без промедления ответил Анжело и в ответ на недоуменный взгляд оператора расплылся в ехидной улыбке, — меня не проведёшь, хуй на пули не похож! — торжествующе заявил он. «Да-да, конечно…» — вздохнул Бэйн, помешивая крепкий кофе, который так любил Анжело. Сам оператор этот напиток не пил вовсе, предпочитая ему молоко. — О, кофеёк! Спасибо! Обожаю тебя! — обрадовался журналист, усаживаясь напротив друга, подтягивая горячую чашку с ароматным кофе к себе поближе и отпивая немного обжигающей жидкости. Бэйн, наблюдая это, поморщился от горечи, которую, должно быть, ощутил Анжело, и тут же отхлебнул молока. — Так, Бэйн, а теперь во что бы то ни стало достань мне нитки и иголку! — потребовал журналист. «А?» — Я же сказал, что мне надо подшить форму, — напомнил блондин. «Сам?» — Ой, ладно, это же раз плюнуть! — только отмахнулся Анжело. «Ах, ну, если так…» — мысленно протянул Мартин, готовясь ржать. Через минуту он принёс журналисту небольшую пыльную коробочку со старыми мотками разноцветных ниток и одной-единственной ржавой иголкой. Следующие полчаса Бэйн, изображая непробиваемую невозмутимость, не без удовольствия наблюдал за тем, как журналист, от усилия высунув язык, пытается продеть нитку в малюсенькое ушко иголки. Он всё пытался и пытался. И пытался. И пытался. И пытался. Пока не взбесился. Не разрыдался. Наигранно не упал на стул неподалёку от Бэйна и не состроил ему умоляющую мордочку. «Это же раз плюнуть! Даже для тебя — яркого представителя древней расы жопоруких!» — подразумевала улыбка Бэйна, из-за чего Анжело, обидевшись, схватил коробочку и запульнул её в самый дальний угол комнаты. Иголка исчезла в неизвестном направлении, дабы в ближайшем будущем впиться Мартину в ногу или в куда более мягкое место. Зато мотки ниток разлетелись по всей квартире. Ни Анжело, ни Бэйн тогда и предположить не могли, к чему всё это приведёт. Мурзик, что до того мирно спал на диване, встрепенулся, навострил уши и проследил за парой мотков, пролетевших мимо. Коту эти странные тонкие разноцветные ниточки отчего-то показались безумно интересными, если не вкусными. Поэтому он начал на них полномасштабную охоту. Мартин и моргнуть не успел, как стеллаж с книгами рухнул на старенький журнальный столик, большая пузатая ваза, когда-то подаренная дальними родственниками, последовала вслед за ним, разбившись на десятки осколков. А дальше — посуда, изодранные стены, оказавшаяся хрупкой мебель. И нитки, нитки, нитки. Сначала Бэйн даже пытался поймать кота, чтобы от души наподдать ему, забыв о том, во что тот может превратиться. Но вскоре ни к чему не приводящая беготня брюнету наскучила. «Ладно, я здесь знаю человека, который сможет нам помочь», — смиренно вздохнул Бэйн, хватая Анжело за шкирку и утаскивая его за порог. Всё ещё влажной из-за недавнего потопа, а теперь ещё и разгромленной котом квартире уже ничего не угрожало. «Осталось её поджечь, чтобы наверняка…» — мысленно ворчал парень, протаскивая Анжело на три пролёта вверх и буквально вталкивая журналиста в коридор, ничем не отличающийся от того, что вёл к квартире Мартина. Только если дверь оператора была восьмой справа, то эта оказалась третьей слева. Тихий стук костяшками по куску фанеры результата не возымел, так что уже через пару минут и без того раздражённый оператор не стучал, но молотил по двери, не стесняясь иногда пользоваться не только рукой, но и ногой. — …иду я… иду… — послышалось тихое, но Мартин продолжал воистину жестокое и беспощадное избиение двери вплоть до той секунды, пока она не сдалась и не распахнулась. На пороге появился невысокий сонный парень с длинными русыми волосами, собранными в низкий хвост. Но далеко не он, а наряд незнакомца привлёк внимание Анжело: чёрные семейные трусы, усыпанные розовыми и красными сердечками, полосатые носки, на голове покоилась вязаная беретка, шею же закрывал толстый вязаный длиннющий шарф, из одного конца которого торчали спицы и пряжа. «Козу, привет!» — махнул Бэйн рукой соседу и, не спрашивая разрешения, вломился в его квартиру. Анжело, будто на буксире, безвольно последовал за ним. Козу остался беспристрастен. Пожав плечами отражению в зеркале, что висело у него в коридоре, парень захлопнул дверь и побрёл за своими гостями. Комната незнакомца оказалась столь же чудаковатой, как и её хозяин. Мебели здесь почти не было, зато имелись странные приспособления, которых Анжело никогда раньше не видел. Но, руководствуясь неуёмным журналистским любопытством, парень собирался во что бы то ни стало разузнать о таинственных машинах и их назначении. Как ни странно, но Козу спокойно ответил на обычно раздражающие людей заковыристые расспросы блондина: — Вот эти три — швейные машинки. Там распошив, а эта жуткого вида штуковина — оверлок, — не хуже учителя, рассказывающего первоклашкам про лисичек и зайчиков, спокойно объяснил парень в семейниках. — И что это за приспособления? Орудия пыток? Каждую ночь вы затаскиваете в свою обитель новую, ничего не подозревающую жертву и затем режете-убиваете-насилуете-прошиваете-наворачиваете-несчастное-безвольное-слабое-тело-на-вертел-кромсаете-пожираете-унижаете… — Анжело продолжал тараторить, предоставляя Козу живописный выбор поля деятельности. Парень, прослушав часть списка, в который вошло уже более восьмидесяти пунктов, которые все так или иначе были связаны с умерщвлением себе подобных, медленно повернулся к Бэйну. — И что? Он всегда так? — удостоверился хозяин квартиры. Мартин, тяжело вздохнув, кивнул. — Странные вы, — хмыкнул Козу и вновь повернулся к Анжело. — …жарите-парите-в-вине-и-под-сырным-соусом-растерзав… — Парень, остановись. У тебя сейчас пена изо рта пойдёт, — улыбнулся Козу, зевая и потягиваясь. — Все эти механизмы необходимы для создания вещей. — Вещей? — встрепенулся Анжело. В голове у него будто бы что-то щёлкнуло, и Козу и Мартин этот щелчок даже услышали. Фантазия перенаправилась в иное русло. — Что это за вещи? Новые-наркотики-магические-камни-руны-фальшивые-деньги-карта-сокровищ-или-быть-может-вы-пытаетесь-клонировать-человека-или… — Под вещами я подразумеваю одежду, — спокойно прервал журналиста Козу. — О… одежду? — В голове Анжело вновь что-то щёлкнуло. — Особая-одежда-для-мафиозных-кланов-или-супер-пупер-мега-крутой-костюм-защищающий… — Например, вот такие трусы, — продолжал откровенно разочаровывать Анжело Козу. — Вряд ли они супер-пупер-мега — обыкновенные, безусловно крутые, но трусы. В сердечко, между прочим! Я очень долго искал эту ткань! Если учесть, что в свободном доступе её вовсе нет, то… — О боже! — воскликнул Анжело, наконец-то всё поняв. — Да вы же швея! Или точнее швей? — Предпочитаю быть портным, — улыбнулся Козу. — Мартин, это же сенсация! Мы наткнулись на настоящего живого портного! — Бэйн лишь что-то мысленно фыркнул. — Странные вы, — повторил свою любимую фразу парень в трусах. Восторги Анжело по поводу встречи с портным объяснялись тем, что такая профессия давно изжила своё. Людей заменили компьютеры и машины, которые за пару минут могли сварганить заказчику даже самые дерзкие наряды. Всего и надо было, что зайти в специальную швейную капсулу, где сканировались параметры человека, затем подробно объяснить компьютеру желаемый костюм, чтобы уже через пару мгновений получить идеально сидящий по фигуре заказ. Кроме того, такая операция была ещё и очень дешёвой. Не говоря уже о том, что магазины ломились от изобилия разнообразной одежды, которую производили на местных, полностью механизированных заводах. Поэтому людей ни шить, ни тем более проектировать вещи никто не учил. Существовали лишь самоучки, но их было крайне мало, и все они скрывались, потому что каждая сшитая заводом вещь им же патентовалась, а что-то, создаваемое по запатентованным выкройкам, считалось воровством и каралось по закону. В результате каждый портной, боясь обвинений в воровстве и вызова в суд, предпочитал не распространяться по поводу своего хобби. Старые швейные приспособления, равно как и ткань, приобретались только на чёрном швейном рынке. Это, естественно, также было вне закона. Поэтому Козу относился к носителям умирающей профессии и, следовательно, был уникален. Причём уникален вдвойне, так как парень не только умел шить, но ещё и здорово вязал. Беретки, шарфы, варежки, носки — всю комнату завалили самодельные уникальные предметы одежды, перемешанные с нитками, пряжей, иголками, булавками, выкройками, ножницами самых различных размеров и линейками. Одну из стен скрывали рулоны самой разнообразной ткани. — Ва-а-а-ау… — выдохнул Анжело, стаскивая с манекена радужную беретку, и, не спрашивая разрешения у её создателя, тут же натянул её себе на голову. — Крутая, да? — радостно отреагировал Козу, тут же подскакивая к Анжело и поправляя беретку так, чтобы она села правильно. — Ага! — в восторге закивал журналист. — Забирай, — тоном царя, отдающего деревенскому дорогущую шубу со своего плеча, разрешил он. Журналист воссиял, кивнул в знак согласия и побежал рассматривать себя в зеркало. «Мы сюда пришли не для этого!» — возмутился Бэйн, которому уже натянули на шею толстенный тяжёлый шарф. Не ожидавший этого оператор охнул, склонившись под весом вещицы. — Только вчера доделал, — гордо заявил Козу. «А может, ты свяжешь себе что-нибудь из более тёплых вещей? Свитер, к примеру? Или, предположим, штаны? А то трусы плохо сочетаются с носками, береткой и шарфом!» — Что это ты меня так разглядываешь?! — возмутился Козу. — Меня всё устраивает! — заявил он. — Да и стесняться мне нечего. Перед тобой так точно. Ты, кажется, видел и большее, — ухмыльнулся парень. — Но не будем ностальгировать! Не думаю, что ты пришёл вспомнить былое. Значит, тебе что-то от меня нужно. Что именно? Кстати! Козу, — протянул он руку блондину, что как раз вернулся в комнату. — Анжело, — улыбнулся в ответ журналист, пожимая парню руку. — Тот самый? — мгновенно отреагировал Козу. — Который Кьярэ? Маленький тролль? — Я не тролль! Я очень даже симпатичный! — возмутился блондин. — Правда же? — с надеждой взглянул он на Бэйна. — Я же красивый? У меня милое смазливое личико и пушистые густые волосы и… О БОЖЕ, КОГО Я ОБМАНЫВАЮ, Я УРОДЛИВЕЙ ЛЮБОГО ТРОЛЛЯ!!! — внезапно взвыл журналист, тут же падая на пол и упираясь в него лбом. — Моё-лицо-хуже-жопы-тролля-нос-крючковатый-глаза-маленькие-кожа-отвратительная-светлая-как-кусок-протухшего-сала-а-губы… — Говоря про тролля, я имел в виду характер, — осторожно пояснил Козу. Бормотания Анжело мгновенно прекратились. — А, это да, — как ни в чём не бывало вскочил парень на ноги. — А что, Бэйн обо мне рассказывал? — Шутишь? Рассказывал — это не то сло… — начал было смеяться Козу, но, столкнувшись с испепеляющим взглядом брюнета, сразу замолк. — М? — переспросил Анжело. — Э… Так что же вас привело в мою скромную обитель? — резко сменил тему Козу. — Мне велик этот наряд, я в нём не могу толком передвигаться, — пожаловался журналист, вертясь вокруг своей оси и тем самым демонстрируя костюм, — мы пытались сделать что-нибудь сами, но… — Вы? — удивлённо выдохнул Козу. — Что именно? — Подшить… Мне казалось, что это легко, — пробормотал наивный Анжело. — Не легче, чем собрать атомный реактор из вилки и пластилина, — фыркнул явно оскорблённый Козу. — Шить — это не просто иголкой махать да нитки завязывать. Это искусство! — возмутился он. — Не говоря уже о том, что Бэйн скорее этой самой иголкой кого-нибудь вырубит, чем заштопает себе носки! Мартин после случайно брошенной фразы сразу как-то побледнел и незаметно ударил друга локтем в бок. Ударил незаметно для Анжело, но не для Козу. Портной тут же подавился воздухом и лишь каким-то неимоверным усилием воли подавил в себе желание согнуться пополам. — Вы что-то от меня скрываете, — нахмурился Анжело, сузив глаза. — Массу всего! — вновь улыбался Козу. — Бэйн никогда раньше мне о тебе не рассказывал, — продолжал подозрительно блондин. — Да что рассказывать-то? — пожал парень плечами. — Так, пару раз трах… — Второй удар под рёбра всё же заставил паренька согнуться. — Трах… — еле пролепетал Анжело. — Трах… трахеи… трахеи чистили, боже, за что мне такое наказание! — заныл Козу. «Мы пришли сюда не ностальгировать, сам же сказал!» — упрямо прожигал взглядом друга Бэйн. — Уф… вот так всегда! Обо мне вспоминают, лишь когда нужна помощь! — обиженно фыркнул парень — Раздевайся и давай сюда шмотки, за полчаса я тебе всё подошью, — пообещал он. Анжело молча, что было ему несвойственно, разделся, отдал все вещи Козу, и тогда как парень, заявив, чтобы ему никто не мешал, всунул в уши наушники, из которых тут же загрохотала музыка, и сел за швейную машинку, Анжело в одних трусах бухнулся на перекособоченный диван. Бэйн поспешно стащил с себя рубашку и протянул её журналисту, но тот демонстративно от предложенного отказался. — Трахеи чистили, значит, — фыркнул он, когда Бэйн скромно сел на другой край дивана. — Трахеи, да? — Анжело заметно нервничал. — Трахеинцы хреновы, чистящие трахеи! — выпалил он зло. — И с каких это пор трахеи вообще можно чистить? И как это делают? И кто это делает?! Небось трахенианцы? Знаешь таких? Что ходят по ночам у дороги и ловят попутки, а расплачиваться как раз чисткой трахей! Трахейные трахеи трахенианцев! — взвыл блондин. Бэйн лишь хмурился, наблюдая нарастающую истерику. — Если у тебя такие большие проблемы с трахеями, почему я, твой лучший друг, ничего об этом не знаю?! «Ну…» — И чем это Козу так хорош в прочистке трахей?! «Да ты уже заколебал с ними…» — И вообще! — Анжело возмущался и возмущался, то вскакивая с дивана, то вновь падая на его потрёпанную обивку, размахивал руками, почти кричал, чтобы затем начать что-то тихо бормотать себе под нос. Журналист был взволнован. Взбешён. Расстроен. И ужасно ревновал. — Когда это было?! — впервые за всю его долгую тираду Анжело взглянул Бэйну в глаза. — Когда, а? Мартин улыбнулся. — Чего ты лыбишься, говори когда?! «Почему тебя это так интересует?» — Что за вопросительный взгляд?! Я должен знать когда! «Должен? Кому?» — Не увиливай от вопроса! «Ты ревнуешь?» — И прекрати уже лыбиться! «Поверить не могу! Ты правда ревнуешь?» — Не знаю, что там тебе мерещится, но… Поток возмущения был прерван лёгким поцелуем. В любое другое время Бэйн бы унял в себе часто появляющееся желание сделать нечто подобное, но не теперь. Не в тот момент, когда Анжело истерил. И вовсе не из-за того, что он был стар или бесталанен, некрасив, беден или необразован. Он истерил, но не из-за неудач, глупых людей, что его окружали, не из-за виснущего компьютера, невкусных пирожков или уборщицы-убийцы. Анжело истерил даже не потому, что был слишком худым и маленьким, отчего его многие не воспринимали всерьёз. Он истерил, потому что Бэйн спал с Козу. Не с ним, а с Козу. Почувствовав губы Бэйна на своих, Анжело вздрогнул и запаниковал. Ему безумно хотелось ответить на этот скромный, такой ненастойчивый и ни к чему не обязывающий поцелуй, но… Перед глазами всего на секунду мелькнул фарш из котёнка, найденный в холодильнике. Журналист вздрогнул и с силой оттолкнул от себя оператора. — И совсем не смешно, ясно?! — взвился он. — Вообще ни разу не смешно! И если сделаешь так ещё раз, ты мне больше не друг! — гневно выкрикнул блондин, вскакивая с дивана и отбегая от парня на пару метров. Мартин побледнел. Он не пошевелился и ничего не предпринял. Не попытался объясниться или в чём-то убедить Анжело. Казалось, Бэйн превратился в холодное мраморное изваяние, лишь хорошо имитирующее живого человека. И этот взгляд… Взгляд тяжело раненого зверя, загнанного в угол и смирившегося со смертью. Анжело сглотнул, набрал в лёгкие побольше воздуха, стараясь усмирить колотящееся сердце. — Я… блин, извини, я знаю, что ты просто хотел пошутить, а я так на тебя набросился! — как ни в чём не бывало воскликнул журналист, вновь бухаясь на диван рядом с оператором. — Я вообще последнее время какой-то нервный! «Да что ты говоришь…» — Но ты не беспокойся, мы всегда будем друзьями! «Убейте меня…»

***

— У Козу золотые руки! Теперь костюм как влитой! — довольный, вертелся Анжело перед зеркалом. Лишь радужная беретка выдавала в нём журналиста-идиота. «Ага». — Не понимаю, почему ты никогда раньше не говорил мне об этом замечательном человеке! «Ага». — Надо будет попросить его что-нибудь мне смастерить! «Ага». — И вообще, если подумать, я ведь ничего не знаю ни о твоих друзьях, ни о твоих родных! «Ага». — Бэ-э-э-э-эйн! Ну, что такое? Ты всё ещё дуешься? «Я? Дуюсь? Я?! Это я??? ДУЮСЬ??? ЙОПТВОЮМАТЬ, Я ДУЮСЬ???» — Не моргай на меня так яростно! — возмутился журналист, уперев руки в бока. «Я! — Бэйн задохнулся от злости. — ХОЧУ И МОРГАЮ!» — Мистер Моргун, вот что я вам скажу! Я клянусь, что наша дружба будет нерушима! «Я, БЛЯТЬ, СЧАСТЛИВ!» — Ты мне тут ещё пожестикулируй! Мне не до твоих имитаций обезьяньего кунг-фу! Сегодня перед нами стоит сложнейшая миссия! — топнул Анжело ногой, этим, как ни странно, всё же отрезвляя Бэйна. — Ты же знаешь, что только сегодня охранять хранилище №3 будет Марлик! Нам так подфартило! Ведь в прошлый раз его смены мы ждали больше недели! А ты хочешь всё просрать просто из-за того, что у тебя на меня обидульки?! «Хуедульки, йоптэ… Иногда я тебя ненавижу!» — Мы не имеем права просирать такую возможность! — воинственно воскликнул Анжело, и Бэйн невольно улыбнулся. Каким бы журналист ни был противным, вредным и вечно раздражающим, злиться на него слишком долго Мартин попросту не умел. «Да-да, без Марти мы никуда…» — мысленно проворчал оператор, оттаивая. — Он единственный тюфяк в полиции, которого можно заговорить настолько, чтобы вытянуть всю информацию и даже больше! А главное, он каждый раз меня не узнает! «Да, незаменимый человек, вот только на этот раз разговорами не обойтись. Нам необходим помпон Шута, а это уже кража улики! А если учитывать, с каким делом он связан… За это могут дать пожизненное!» — Кстати, улику мы воровать не будем! «Э-э-э…» — Если помпон не идёт к коту, кот сам придёт к помпону. «Только не говори…» — Да, котика мы возьмём с собой! «Нихрена!» — Возьмём-возьмём! Я даже принёс для этого специальное приспособление! — С этими словами Анжело вытащил из захваченного дома пакета два больших рюкзака. Один изображал огромную голову панды, на другом красовался какой-то супергерой. «Ебать я буду незаметным!» — мысленно взвыл Бэйн. — Что? — недоуменно захлопал глазами журналист. — Я ещё в прошлый раз проверил: у тебя нет ни одной приличной сумки! «А на этих, блять, приличие большими буквами написано?! Это же детский сад какой-то!» — Кис-кис-кис, иди сюда, блохастая вонючая какашендра! Вот сюда! В сумочку! — тем временем уже устроил охоту на кота Анжело. Зверь в это время, наигравшийся с нитками и теперь увитый ими от лап и до хвоста, возлежал на диване. Мурзик приоткрыл один глаз и скептически осмотрел предлагаемое ему жилище. — Давай же! Посмотри, как там здорово! Я бы и сам с удовольствием побывал в голове большой панды! — воскликнул Анжело. «Я этого не слышал!» — Бэйна передёрнуло. Понаблюдав за бессмысленными потугами журналиста ещё минут пятнадцать, брюнет, не выдержав, поднялся на ноги, со злостью отнял сумки у блондина, затем, стараясь не думать о клыках кота, схватил его за шкирку и грубо запихнул в сумку вверх тормашками. Кошак заверещал, Анжело захлопал в ладоши, Бэйн захотел убивать, но постарался подавить в себе это светлое чувство. — План таков! Пока я отвлекаю нашего дорогого Марлика, ты уже привычным методом пробираешься на склад, взламываешь замок, находишь улику, даёшь нюхнуть её коту и убегаешь оттуда! Всё просто! «Охуеть, как просто! — фыркнул Бэйн, скрещивая руки на груди. — Я в последний раз чуть не умер от приступа клаустрофобии!» — И, я надеюсь, с прошлого раза ты похудел, потому что если твоя задница вновь застрянет в проходе… «У меня тогда был тяжёлый период в жизни! И я жил по соседству со стареньким потерявшим сына пекарем, который каждое утро угощал меня булками, видя во мне свою утрату! Я не виноват!» — И, да, там же наши излюбленные камеры. Так что вот! Прямо в тон сумке! — воскликнул журналист, протягивая Бэйну маску панды. «В прошлый раз был тигр, он мне больше нравился…» — Не вздумай снова надевать тигра! Они же тебя узнают! «А, блять, увидев кретина в маске панды, они точно уверуют, что это совсем другой человек! Мы и так уже им целый зоопарк продемонстрировали! И кот был, и обезьяна, и змея, и тигр! Теперь ещё и панда?! Пиздец маскировка!» — И почему мне кажется, что ты сейчас материшься?! «А мне кажется, что тебе не кажется!» — С этими мыслями оператор прошёл в спальню и вернулся оттуда в старой толстовке с глубоким капюшоном, который почти полностью скрывал его лицо. «И так сойдёт!» — Нет, ты всё равно наденешь маску! — настаивал на своём Анжело. «Не надену!» — Наденешь, я тебе говорю! «Нет! Ни за что! Никогда!»

***

…Парень в маске панды смиренно крался параллельно стене, почти сливаясь с нею, даже несмотря на довольно броскую маскировку лица. Пробраться к выходу в вентиляцию оказалось делом плёвым — ещё бы, Бэйн на склад улик уже ходил как к себе домой. Единственным, что отличало эту вылазку от остальных, был кот, копошащийся в рюкзаке за спиной оператора. Иногда животное пыталось мяукать, но парень в этом случае грубо тряс рюкзак, и котяра, дабы усмирить импровизированное землетрясение, замолкал. Анжело тем временем не менее привычно пробрался к охранному посту перед складом. Сегодня, как он и ожидал, на службу заступил Марлик — высокий очень худой парень с явным недостатком общения. — О, Марлик! Какие люди! Как давно мы с тобой не виделись! — воскликнул Анжело, подбегая к охраннику, как к старому знакомому. В какой-то мере они таковыми и являлись. — А… о… м-м-м… — растерялся парнишка, расцветая, — п-прости пожалуйста, я не помню твоего имени… — запинаясь, пробормотал он. — Вот чёрт! Каждый раз забываешь! — Задача Анжело состояла в том, чтобы отвлечь Марлика от экранов, на которых бы обязательно появился Бэйн. — Я же Дони! Тот самый Дони! Ну? Вспомнил?! — Марлик не помнил никакого Дони, но никогда бы не признался в этом своему собеседнику. Друзей у него не было, как и желающих поболтать. Потому внезапно нарисовавшийся Дони казался охраннику даром ТехноБогов. — А-а-а! Дони! Как же я рад тебя видеть! — Связь установлена, теперь всё самое сложное держалось лишь на плечах Бэйна. Оператор прополз около пятидесяти метров вперёд, затем свернул вправо, затем влево, затем снова вправо, затем спрыгнул вниз, право, лево, лево, право, право, право… Дорогу Бэйн выучил наизусть. В некоторых секторах его поджидали датчики движения или звука, но все их парень так же без труда избегал. Опыт прошлого давал о себе знать. Анжело мастерски заговаривал Марлика, не хуже колдуна, химичащего над заклинанием. Каждым новым словом или фразой он заставлял парня всё внимательнее слушать своего нового собеседника, теперь уже совсем не обращая внимания на экраны перед собой. — …А потом он мне вручил бесплатные чипсы, потому что… — вдохновлённый мыслью о предстоящей победе, от всей души врал Анжело, не подозревая о том, что в следующую секунду все его усилия пойдут прахом. — Марлик, чем это ты занимаешься! — Внезапный вопрос заставил и журналиста, и охранника вздрогнуть. Увлечённые разговором, они совсем не заметили, как к ним подошёл сослуживец Марлика. К сожалению, Анжело знал его. К ещё большему сожалению, и охранник знал Анжело. Гэбидж — сухой, худой старик с ужасным характером, очень громким голосом и удивительно сильным телом. Старикан, несмотря на свой преклонный возраст, был зорким, ловким и очень быстрым, а главное — обладал потрясающей памятью. — Ах ты, мелкий прохвост! Снова здесь! — взвыл Гэбидж, тут же понимая, в чём дело. — Марлик! Ты олух! Включай сирену! Это же взлом! Марлик в панике забегал по маленькой комнатке, уставленной различными приборами, на каждом из которых блестело до сотни кнопок. — Идиот! Красную кнопку жми! — заорал старик, одновременно с этим отрезая Анжело путь к отступлению. Мартин к тому моменту добрался до склада, взломал всевозможные замки и уже минут десять гулял среди многочисленных стеллажей, уставленных самым разнообразным добром. «Ш… ш…ш… — искал он улики по алфавитному порядку. — Шата, Шиста, Шрога, Шрэни, Шс… Шс? Что ещё за Шс? А, ладно, дальше… Шуани, Шуга, Шут… Шут!» — парень вытащил со стеллажа большую коробку, ничем не отличающуюся от многих других, открыл её и нашёл бережно завёрнутый в полиэтиленовый пакетик ярко-зелёный помпон. Бэйн уже собирался было открыть пакет и ткнуть уликой в нос коту, когда сработала сирена. Среагировал парень мгновенно. Не совсем понимая, что он делает, Мартин засунул улику себе в карман, быстро поставил коробку на место и со всех ног кинулся к вентиляции. Пройти по уже выученному пути не составило труда, вот только ближе к выходу Бэйн услышал чьё-то рычание. «Чёрт побери, они спустили собак!» — взвыл оператор, при этом продолжая продвигаться дальше. Кот тоже учуял наличие псовых. И окончательно взбесился. Мартин и понять ничего не успел, как кот, разодрав голову панды в лоскуты, перепрыгнул через Бэйна и кинулся вперёд него. Когда оператор, запыхавшись, всё-таки добрался до выхода, предполагаемых полицейских на месте не было — видимо, они убежали, — а четыре когда-то грозных пса валялись, загрызенные. Лишь Мурзик, сидя среди трупов собак, усиленно умывал испачканную в крови морду. «Напомни мне насыпать тебе двойную порцию кошачьей сухой дряни», — мысленно усмехнулся парень, вылезая из вентиляционного люка и с лёгкой опаской глядя на кота. — Вот он! Держи его! — тем временем послышалось неподалёку. Тут же отбросив все лишние мысли, Бэйн схватил в охапку зашипевшего было и приготовившегося к атаке кота и ринулся к Анжело, уверенный, что сам журналист не выкрутится. Зря он его недооценивал. Блондинчик справлялся вполне неплохо. По крайней мере, не каждый бы смог забраться на шкаф и воинственно отбиваться от старика шваброй. Ворвавшись в небольшое помещение и тем самым отвлекая всё внимание на себя, Бэйн предоставил Анжело возможность спрыгнуть со шкафа и со всей силы ударить старика шваброй по спине. Тот взвыл от боли, но сознания, как того хотел журналист, не потерял. Лишь стал ещё злее. «Идиот!» — единственное, что пришло Бэйну в голову. Он без особых усилий проскользнул мимо охранника, перекинув кота в левую руку, правой схватил Анжело и закинул себе на плечо, после чего побежал с такой скоростью, с которой не бегал уже очень долгое время. За спиной вновь послышался лай. Кот горланил во всю глотку. В самое ухо друга вопил Анжело. И только Бэйн молча думал матом, когда чёртова маска панды наползала на глаза. «Шаг. Ёбтвоюмать! Второй. Чёрт бы их побрал! Третий. Мудозвоны! Дыши, Бэйн, дыши! Чтоб я ещё раз!.. От правильного дыхания, возможно, зависит твоя жизнь… Грёбаная жизнь!» — Мамочки дорогие! — вопил в правое ухо Анжело. — Мяуэ-уэ-уэ-уэ-уэ-уэ-уэ-уэу! — горланил огромный кот в левое. «Ещё шаг. Ёбаная маска! Разгон. Ёбаный кот! Дыши, Бэйн, не отвлекайся, только дыши… И явно не ёбаный Анжело! Вся надежда сейчас лишь на тебя! СРАНЬ!» А ведь вечер так хорошо начинался…