***
— Извините, но тут к вашему сыну… посетитель, — пробормотал высокий санитар, заглянув в коридор и вяло улыбнувшись уставшей пухлой женщине, что уже неделю почти жила в психиатрической больнице. Растрёпанная, невыспавшаяся, в несвежей одежде, замученная, похудевшая и постаревшая лет на десять, она лишь кивнула, даже не представляя, кто захочет повидаться с её обезумевшим сыном. Человека, что появился перед ней через секунду, она ожидала увидеть меньше всего. — Стэм, — еле выдавила Стефани Йот из себя, протянув в сторону парня дрожащую руку. Блондин поймал лёгкую ладошку, осторожно наклонился и поцеловал шершавую поверхность. — Вечер добрый, — улыбнулся он как всегда очаровательно, выглядя чуть бледнее обычного. — Боже, мальчик мой, что ты здесь делаешь?! — Да вот решил посетить нашего оболтуса, — хмыкнул полицейский, осторожно усаживаясь рядом с матерью Эгона. — Но как же твоя рана? — А что рана… Пулю вытащили, жизненно важные органы не задеты. Жить буду. Ходить, конечно, пока не желательно, швы якобы могут разойтись. Но если учесть, что штопал меня наш патологоанатом — даже не спрашивайте почему, — боюсь, вместо раны у меня теперь броня, — рассмеялся было Тараби, правда, тут же поморщился, невольно касаясь живота. — Ох… Ты проделал такой путь… Поверь мне, я очень тебе благодарна. А если учесть, что натворил Эгон, я вообще… — А что он натворил? — как ни в чём не бывало поинтересовался Стэм. — Как что? — женщина закусила нижнюю губу. — Неужели ты не знаешь? — Я знаю лишь то, что ваш сын испугался за меня настолько, что вышел из себя и пережил лёгкий нервный срыв. Что он ради меня был готов порвать всех вокруг на тряпки. А что знаете вы? — Я… — Женщина всхлипнула. Ещё пару мгновений она старалась держать себя в руках, но эмоции рвались наружу, и контролировать она их больше не могла. Недельное напряжение дошло до своего пика, и мать Эгона разрыдалась в голос. — Стэм! — воскликнула она, преклоняя перед блондином голову. — Я… Я благодарна тебе за эти слова! Спасибо тебе! — Разве я сказал что-то особенное? — удивился парень, приобнимая женщину за плечи и начиная гладить её по голове. — Поплачьте, вам станет легче. И никого не слушайте. Кто-то скажет, что Эгон убил троих полицейских, а ещё восемь отправил в больницу с многочисленными переломами. Кто-то скажет, что он спятил и позабыл обо мне, из-за чего я чуть не погиб от потери крови. Но вы им не верьте. Ведь никого из них там не было. А я был и видел всё произошедшее. Ваш сын, как и любой представитель третьего поколения, действительно съехал с катушек и натворил дел. Но всё это произошло не по его, а по моей вине. Это я позволил себя подстрелить. Я напугал Эгона настолько, что он перестал контролировать себя. Я же виноват в его теперешнем состоянии и хочу исправить это, — проговорил парень, смахивая слезы женщины с её щёк. — Не надо, Стэм. Прошу, не надо брать на себя ответственность за всё произошедшее. — Но если не я, то кто? Вот увидите, я заставлю Эгона прийти в себя. — Он заперт. К нему никого не пускают. Даже меня. Единственное, что я могу, — это следить за ним в маленькое окошко в двери, — проговорила женщина, явно смущённая внезапным срывом. — Об этом можете не беспокоиться, — широко улыбнулся Стэм, касаясь небольшого микрофона, что был вставлен ему в ухо. — Мик, что там с камерами? — обратился он к незримому собеседнику. «Всё отлично, я зациклил видео, так что можешь спокойно заходить. Никто ничего не прознает, если только не захочет заглянуть в окошко в двери…» — Отлично, — кивнул Стэм и вновь взял женщину за руки. — У меня будет к вам просьба. Что бы ни случилось, не смотрите в окно. Хорошо? — Да, я поняла, — кивнула женщина, и не думая мучать Тараби лишними расспросами. — И если кто-то пойдёт мимо, пожалуйста, постарайтесь сделать всё возможное, чтобы не позволить взглянуть в окно и ему. Мы договорились? — Да, я сделаю всё возможное, — согласилась женщина. — Но Стэм, ты уверен, что это для тебя не опасно? Эгон… Он ведь… Неуправляем… — Женщина вновь сорвалась и заплакала. — Он ведь сейчас не в себе и может тебя покалечить! — Не может, — улыбнулся блондин, вытаскивая из кармана отмычку и приближаясь к неприступной двери палаты.***
— Репортаж неплох, — вздохнул Анжело, не выглядя человеком, который доволен проделанной работой. — Но в нём чего-то не хватает. «Не хватает?» — Мартин недоуменно воззрился на журналиста. — Да, когда я смотрю на Макка, я чувствую подсознательную неприязнь, но не могу понять почему, — признался тот, всё ещё всматриваясь в бинокль. «Всё потому, что Найтарусс не ведёт себя на публике так, как делает большинство звёзд. Он не показывает своих эмоций, скрывая их за наигранным равнодушием…» — Быть может, всё из-за причёски? Согласись, выбритые виски не очень-то подходят к строгому костюму. «Толпа желает слёз, эмоций, вспышек гнева. А он остаётся непоколебим…» — Но выглядит он всё равно эффектно. Поражаюсь этому его умению преподнести себя во всей красе, если ты понимаешь, о чём я! «Он не из тех людей, что демонстрируют свои слабости кому попало. Могу лишь надеяться, что в его жизни ещё остался человек, которому он может довериться и показать свои слёзы…» — Марти, ты вообще меня слушаешь? — возмутился Анжело, хватая оператора за плечо и начиная его тормошить. «Я-то тебя слушаю, а вот ты меня — не очень…» — Что ещё за обвинительный взгляд? М-м-м? Думаешь, я бессердечный? Думаешь, так же, как и остальные, желаю хлеба и зрелищ и потому возмущён спокойствием Макка? Правильно думаешь! — фыркнул Анжело, убирая бинокль в рюкзак. — Я же журналист. И мне необходим достойный общества материал со слезами, соплями и вселенской скорбью. Никому не понравится гордец, демонстрирующий терпение и сдержанность. Посмотри на него, Марти. Он убит горем. Он потерял самого дорогого человека на всём белом свете. И он стоит там, держит в руках останки матери и не теряет лица. Страшно подумать, сколько сил ему на это требуется. Слишком достойно для жителя этого города. Невольно кажется, будто бы он сильнее тебя. Уверенней тебя. Выше тебя. И это бесит. Бесит, в первую очередь, телезрителей. Вот о чём я говорю, Марти. А что думаешь ты? «Я думаю, что нам пора возвращаться. Дома ждут куда более важные дела». — Тоже верно, — усмехнулся блондин, ловко спускаясь с дерева вниз. — Нам надо доказать, что не только Найтарусс Макк знает себе цену!***
Стэм без проблем взломал древний замок в палату больного, но открывать её не торопился. Сперва он заглянул в окошко и взглядом отыскал свернувшегося в калачик Эгона, что забился в дальний угол комнаты. Посчитав, что, даже если Йот внезапно выйдет из-под контроля, вырваться из палаты он не успеет, парень осторожно приоткрыл дверь, юркнул в помещение и тут же с помощью отмычки запер её за собой, лишая себя возможности убежать. — Что ж, Эгон. Этот день когда-то должен был настать, не так ли? — тихо проговорил парень, взирая на вздрогнувший комок. — День, когда мы наконец расставим все точки над нашими непростыми отношениями. Парень приподнял голову и уставился на Стэма безумными, ничего не видящими глазами. — Ты же в курсе, что я тебя терпеть не могу? Больной, облачённый в жёлтую застиранную рубашку с длиннющими рукавами, что на спине стягивались толстыми чёрными ремнями, медленно поднялся на ноги и не хуже дикого зверя вжался в стену, готовый к резкому нападению. — Конечно же в курсе. И ты наверняка чувствуешь ко мне что-то аналогичное? — Блондин смело шагнул в сторону парня, который превосходил его как в росте, так и в мускулатуре. Эгон, пригнувшись к полу, не мигая взирал на неожиданного гостя. Кто это существо? Как оно посмело ступить на его территорию? Оно опасно? Конечно же оно опасно. Они все опасны. — Эгон. — Стэм, остановившись всего в метре от Йота, спрятал руки в карманы джинсов и широко ему улыбнулся. — Давай же. Ударь меня. Если сможешь. Больной напрягся. Ему явно не нравился тон существа. — Или первым нападу я. Блондин как раз занял более удобную позицию для драки, когда Эгон с протяжным воплем кинулся на парня и повалил его на спину, прижав к полу тяжестью своего веса. Ему казалось, что и этого достаточно, чтобы заткнуть раздражителя. Но Стэм оказался не так прост. Извернувшись и прижав колени к груди, полицейский со всей силы пнул Эгона прямо в солнечное сплетение, таким образом скинув с себя нападавшего. Поднявшись с пола и поморщившись от неприятной боли в животе, Стэм воззрился на опешившего Эгона. Для того, чтобы затащить больного в эту палату, потребовалось семь сбитых санитаров, которые отнюдь не уступали Йоту в комплекции. Теперь же с ним мерился силой некто, казавшийся куда более слабым. И он выигрывал. Неожиданный гость не выглядел испуганным. Не выказывал боли или усталости. Поднявшись, Тараби продолжал смотреть на Эгона всё с тем же выводящим из себя спокойствием. — Ты же ненавидишь меня, не так ли? — вновь заговорил Стэм. И Йот, будто подстёгнутый произнесёнными парнем словами, предпринял вторую попытку напасть на негодяя, посмевшего потревожить его покой. Из-за связанных за спиной рук не стоило и пытаться ударить парня кулаком. Больному ничего не оставалось, кроме как стараться повалить раздражителя на пол, чтобы затем вгрызться ему в глотку или плечо. Но повторить манёвр не получилось. — Не думаешь же ты, что я попадусь на один и тот же приём дважды, — усмехнулся Стэм, рассматривая плюхнувшегося на пол Эгона, который теперь силился перевернуться на спину, но лишь беспомощно барахтался на плоской поверхности. На самом деле Эгон вовсе не хотел драки. На самом деле Эгон желал покоя. На самом деле Эгона мучил животный неконтролируемый страх, природу которого объяснить он не мог, потому что… на самом деле Эгон не помнил, что он Эгон. А наличие этого существа в его камере вызывало у больного непонятную бурю эмоций. Обрывки странных воспоминаний мучали. Голос существа заставлял его тело покрываться мурашками. Всепоглощающая паника лишь ухудшала и без того не лучшее состояние больного. — Такой взрослый мальчик, а на ногах удержаться не можешь. Как неловко! — прорычал Стэм, внезапно со всей силы ударяя еле-еле поднявшегося на колени Эгона ногой прямо по лицу. — Тупорылый кусок дерьма! — уже с большей злостью прошипел Тараби, начиная пинать больного куда придётся. — Ублюдок, заставивший меня поволноваться! — Эгон под градом ударов всё же вновь попытался встать с пола, за что получил сильнейший удар под дых. — Ну что, убогий? Чувствуешь это? — усмехнулся Стэм, хватая Эгона за отросшие волосы и всматриваясь в его глаза. — Чувствуешь, насколько я тебя сильнее? — Блондин вцепился парню в шею и надавил что есть мочи. Эгон захрипел, но сопротивляться перестал. — Я сильнее тебя. Я сильнее тебя! Я намного сильнее тебя, убогий ты анаболик! Я старше. Опытнее. Рассудительнее! И поэтому именно я несу ответственность за всё произошедшее. И я повинен в провале операции. Слышите меня, мистер Эгон Йот? Во всём виноват я, — прошептал Стэм парню в самые губы и лишь затем ослабил хватку. — Поэтому прекрати винить себя. И приходи уже в норму, ты нам нужен. Ты нужен мне. Не беси меня ещё больше, — фыркнул Тараби, окончательно выпуская шею больного из рук, выпрямляясь и направляясь к выходу. Стэм чувствовал, что слегка перестарался, отчего боль в животе запульсировала хуже прежнего. План по возвращению Йота в нормальное состояние казался простым в теории, но не слишком результативным на практике. Быть может, Стэм ошибался и на самом деле значил для Йота не так уж и много, чтобы его слова для Эгона имели хоть какой-то вес? И будто подтверждая нехорошие мысли Стэма, больной вскочил на ноги и завопил что есть мочи. Рубашка, сковывавшая его руки, затрещала по швам. Эгон заметался от стены к стене, с силой ударяясь о мягкую поверхность и лишь сильнее напрягая руки. Стэм спокойно наблюдал жуткое беснование коллеги. Его не напугали ни налившиеся кровью глаза парня, ни пена, что появилась на его губах. Йот не понимал, что делает. Единственное, чего он желал, — это освободиться от стягивающих его оков. А затем избавиться от надоедливого раздражителя. Прочная рубашка таки не выдержала и при очередном ударе попросту разошлась по швам, превратившись в драные лоскуты. Расправившись с одной неприятностью, Эгон явно собирался взяться за вторую. Мышцы больного напряглись, каждое движение стало медленным и размеренным, как у хищника, приготовившегося к нападению. — Эгон, ты не должен… — хотел было вразумить парня Стэм, но Йот не захотел его слушать. Сорвавшись с места, он накинулся на полицейского с явным желанием выбить из него всю дурь. Стэм блокировал направленный в голову удар лишь в последний момент. Живот взорвался новой порцией боли. — Да уж, кажется, я тебя недооценил, чёртов качок! — воскликнул парень, разворачиваясь и со всей силы вмазывая Эгону ногой в челюсть. Больной, пошатываясь, отступил на пару шагов, всматриваясь в Тараби с явным непониманием. — С… Стэм? — Тихий, более или менее связный стон заставил Тараби чуть расслабиться. — Посмотрите-ка, кто заговорил, — ухмыльнулся он, с подозрением оглядывая верзилу, чей взгляд наконец-то стал чуть более осмысленным и живым. — Я думал… что ты умер, — продолжал бормотать Эгон, взирая на Стэма так, будто увидел привидение. — Я же видел. Видел, как тебя застрелили. — Не застрелили, а подстрелили, — возразил блондин, вальяжно облокачиваясь на дверь и таким образом стараясь скрыть нахлынувшую слабость. Всё-таки швы, наложенные Хоуни, оказались не столь прочными, как этого хотелось Стэму. — Тебя же убили из-за меня, — продолжал бормотать Йот, будто не слыша Тараби. — Ты оглох, придурок?! Меня не убили. Я здесь. Живой. И если ты продолжишь тупить, я снова тебя ударю, — пообещал он, невольно касаясь источника пульсирующей боли сквозь клетчатую рубашку. — Боже… — застонал Эгон сквозь зубы. Тараби не сообразил, с чем связан возглас больного до тех пор, пока не проследил направление его взгляда. Невольно посмотрев на свой живот, увидел растекающееся кровавое пятно на рубашке. — Вот жопа, — фыркнул он недовольно. — Так ты ещё жив. — Вид крови, как ни странно, подействовал на Йота лучше любых объяснений. — Ты правда жив, — выдохнул он, обессиленно падая на колени. — От меня не так легко избавиться, — хмыкнул Стэм, вытаскивая из кармана джинсов носовой платок и прикладывая его поверх рубашки. — Ты правда… — Эгон невольно подался в сторону Тараби. — Ты правда… — повторил он и внезапно разрыдался. — Ты правда живой! — завыл он, подползая к Стэму на коленях. — Ебать мою жизнь, только не это! — простонал блондин, невольно пятясь. — Лучше ударь меня, только не реви. Это же пиздец. ЭТО ЖЕ ПИЗДЕЦ, ЭГОН, ХВАТИТ РЕВЕТЬ, КАК ДЕВЧОНКА, МОЯ НЕЖНАЯ ПСИХИКА НЕ ГОТОВА К СОПЛИВЫМ КАЧКАМ! Но Эгон и не думал успокаиваться. Наоборот, с каждой минутой его истерика, кажется, лишь усиливалась. — Эгон, настоящие мужики не рыдают! — Рыдают! — Нет, не рыдают! — Я так испугался! — ХВАТИТ РЕВЕТЬ! — Я думал, что потерял тебя! — Я предупреждаю, если ты не перестанешь!.. — Стэм, я только в тот момент понял! — Не хочу знать! — Что я… — ЗАМОЛЧИ! — Тебя! — Нет-нет-нет-нет, не смей! — Люблю! — Приплыли. — Стэм, я тебя люблю! — заливаясь слезами, простонал Эгон, подползая к парню на коленях и обнимая Тараби за ноги. — Йот, ты ёбнулся! — Нет, я серьёзно! — Какой, нахуй, «любишь», прекрати пороть горячку и отцепись от моих ног! — Стэм, пожалуйста, прости меня! — простонал Эгон, утыкаясь носом прямо в пах Тараби. — Всё, пиздец, — выдохнул полицейский, понимая, что у него не осталось энергии сопротивляться. Жгучая боль в животе вытянула из него последние силы. Поэтому вместо того, чтобы оттолкнуть от себя молодого сотрудника ГОР, парень сполз по двери на пол, оказавшись не в самом выгодном положении. Теперь Эгон, продолжавший стоять на коленях, нависал над восседающим на заднице Стэмом. — Прости меня. Прости. Правда, прости… — Да хорош уже, — лишь отмахнулся Стэм, мысленно чертыхаясь. Как бы он ни хотел оттолкнуть Эгона, сколько бы гадостей ни желал наговорить здесь и сейчас, только бы парень к нему больше не подходил, сделать всего этого он почему-то не мог. Язык не слушался, тело обессилело. Ему оставалось наблюдать заплаканное лицо влюблённого ребёнка, заключённого во взрослое тело. — Эгон, — наконец нашёл в себе силы вновь заговорить Стэм. — Ты сейчас вообще соображаешь, что говоришь? — Соображаю, — всхлипнул двухметровый мускулистый парень. — То есть ты на полном серьёзе хочешь бегать со мной на свиданки, ходить по улице за ручку? — Да, хочу. — Трахаться? Эгон аж воздухом подавился. Истерика его моментально прекратилась, сменившись жгучим смущением. Тараби знал толк в успокаивании людей. — Я… Я не думал об этом. — Вот видишь! — …Но теперь… — Эгон поднял на Стэма глаза с таким видом, будто увидел его впервые. — Так, мне не нравится этот взгляд, — нахмурился Стэм, чувствуя, что, кажется, самостоятельно вырыл себе могилу. — Стэм, я… — Эгон подался вперёд. — Только тронь меня, и я убью тебя не задумываясь, — предупредил Тараби, ощущая, как страшные воспоминания будто ледяная волна обрушиваются на его и без того уставший и вымотанный организм. Боль в животе лишь усилилась. Перед глазами всё поплыло. Во рту появился металлический привкус крови. «Ну и что ты сейчас сделаешь, Стэм, а? Ты опять ни на что не способен, придурок». Но Йот не полез к Тараби с поцелуями, тем более не притронулся к его штанам. Он лишь обнял парня, упершись лбом тому в солнечное сплетение. — Единственное, чего я действительно хочу, чтобы ты жил. И всегда был рядом. — Я и так рядом, придурок.***
— Найтарусс Макк, можете ли вы поделиться с телезрителями тем, что вы сейчас чувствуете? — Верны ли слухи, что ваша мать последние несколько лет находилась в психиатрической больнице? — Ваша мать умерла вместо вас?! — Ответьте, вы же хотели забрать мать домой? Зачем, ведь она была тяжело больна! Вы такой заботливый сын или просто желали ей смерти?! Оглушительные вскрики, выбивающие из колеи вопросы, яркие вспышки фотоаппаратов и непрекращающееся раздражающее жужжание, которое издавали автоматические камеры, вызывали лишь тошноту и панику. Но Найт продолжал сохранять видимое спокойствие. Не люди, но стаи гнилого воронья цеплялись за его руки и плечи, тыкали ему в лицо микрофонами и диктофонами, обвиняли во всех смертных грехах и называли ТехноБогом, сошедшим с небес на землю. Обвиняли его, восхищались им, провоцировали его, поддерживали его, терзали его. Но Найт продолжал продвигаться к машине сквозь плотную стену настойчивых репортеров, желающих заполучить сочный материал. — Говорят, вы спали со своей матерью, — внезапно раздался вопрос, который перекрыл все остальные. Нет, он не был произнесён громче других, не был выделен интонацией, но отчего-то Найт вздрогнул и остановился. — Более того, говорят, ваша мать родила от вас. Дитя инцеста. Брюнет развернулся на сто восемьдесят градусов и вперил взгляд в десятки раскрасневшихся от натуги лиц. Вопросы посыпались с новой силой, вспышки участились. — Кто это сказал? — проговорил Макк с напряжением. — Кто задал этот вопрос?! Говорите! Немедленно! — Голос его дрогнул. — Не обращай внимания, — вместо ответа последовал уже знакомый голос. — Нет, я хочу знать! — Найт, идём. — Хозяин голоса схватил парня за локоть и, несмотря на репортёрскую баррикаду, потащил его в сторону машины. — Ты-то здесь что делаешь? — проворчал Макк, когда они вместе с Дэем расположились на передних сидениях его автомобиля. — Мне показалось, что тебе понадобится поддержка, — пожал полицейский плечами. — Верно мыслишь, тебе Показалось. А теперь выметайся, — грубо отреагировал Найт. — Ты в состоянии вести машину? — совсем не обиделся Бренди. — В состоянии. — Тогда поехали. — Я сказал, выметайся! — А я сказал «поехали». — Оба уставились друг на друга, пару минут поиграли в гляделки, пока брюнет, наконец, не сдался и не завёл машину. — Как знаешь. Ты мне не нужен, — выдохнул брюнет, выруливая с территории кладбища. — Это мы ещё посмотрим, — лишь усмехнулся рыжий.***
Шут стоял в самой гуще событий, в толпе репортёров. Едва ли кто-то признал в нём всем известного маньяка. Строгий костюм, светло-рыжие, прилизанные к голове, коротко остриженные волосы, микрофон в руках и ослепительная улыбка на ничем не примечательном лице превратили его в отличную имитацию среднестатистического журналиста. Но лишь машина Найтарусса Макка скрылась за поворотом, Шут, в отличие от других репортёров, ринулся не к машине, чтобы последовать за телезвездой. Развернувшись, он зашагал в сторону кладбища, желая отдать дань своей последней жертве, а также нанести визит первой. Ни любопытные репортеры, ни сотрудники ГОР, ни даже Анжело и Мартин, что всё ещё слезали с дерева, не обратили на Шута никакого внимания. — Шута всегда замечают слишком поздно, да.