***
— Давай, дорогой, кушай больше! Вот огурчики! Картошечка! Котлетки ещё будешь? — суетилась Стефани вокруг любимого сына, подкладывая в его тарелку всё новые домашние кулинарные изыски. — Ну мам… — то и дело басил Эгон, стараясь притушить неуёмную заботу женщины. — Ешь, кому говорят! Ишь как исхудал-то в больнице! Кожа да кости! — причитала женщина. — Стокилограммовые кожа да кости, — не преминул заметить Стэм, лениво грызя морковку. — Ну мам… — в отчаянии повторил парень уже в сотый раз за последний час, что он был вне больничных стен. Еда в него уже не лезла, но перечить озаботившейся родительнице хотелось едва ли, а потому Эгон стойко продолжал уничтожать всё, что бы ему ни предложили, с завистью поглядывая на довольного жизнью Тараби, вальяжно изображающего из себя гурмана, который не позволяет себе съесть от блюда больше, чем пару ложек. — Стефани, дорогая, — всё же сжалившись над Йотом, вмешался-таки Стэм, вдоволь налюбовавшись на муки напарника. — Вы не спали всю ночь, если не целую неделю. Вашему организму требуется отдых. Эгон наконец дома. В кругу семьи. Поэтому идите-ка в постель и хорошенько выспитесь. Вы это заслужили, как никто другой. Я сам позабочусь об Эгоне, — пообещал блондин. — Я не нуждаюсь в заботе, — буркнул Йот нервно. — Давно уже не ребёнок, — продолжал он бормотать, но ни Стефани, ни тем более Тараби, его не слушали. — Ох, Боже, Стэмми! — всплеснула женщина руками в ответ на предложение блондина. Тараби от уменьшительно-ласкательной версии собственного имени знатно перекосило, но он быстро взял себя в руки. — Идите, — настойчиво повторил он, и женщина, кивнув, безропотно удалилась в свою комнату, перед этим обняв сына и расцеловав всё его лицо. — Ну мам! — воскликнул Эгон ей уже в спину. — Ведите себя хорошо, мальчики! — прощебетала она и вышла из кухни. — А ты не мамкай. Жри, пока дают, — фыркнул Тараби, без аппетита ковыряясь вилкой в тарелке и превратив таким образом когда-то безупречное блюдо в бурду, больше походящую на месиво, которым кормили свиней. Благо внимание Стефани было полностью сконцентрировано на Эгоне, и потому она не заметила столь возмутительного изуверства над приготовленной ею пищей. — Я наелся, — тяжело выдохнул Эгон, откидываясь на спинку стула и хлопая себя по выразительно вздувшемуся животу. — Ты съел всего пару окорочков, четыре картошины и тазик салата. Тебе что, четыре года? — фыркнул Тараби. — Во-первых, прекрати считать, сколько и чего я съел. А во-вторых, какой четырёхлетний ребёнок сможет всё это съесть? — Маленький ублюдок, накачанный анаболиками? — не растерялся Стэм. — Ты ж жрёшь за целую волчью стаю. Бьюсь об заклад, оголодай ты в нужной мере, сожрал бы и меня. — Не сожрал бы, — нахмурился Йот. — Не люблю глодать кости. — Кости? — встрепенулся Тараби. — Да ты видел, сколько мяса у меня на заднице?! — Не приходилось, — бросил Эгон, заметно бледнея. Стэм же, запоздало осознав неловкость ситуации, поспешил вернуть разговор в первоначальное русло: — Это как же надо спятить, чтобы потерять интерес к пище? — недоуменно воскликнул он. — Ничего я не терял, просто наелся… И кто бы говорил об аппетите, ты, вон, вообще ничего не съел, только по тарелке размазал, — не преминул заметить и Эгон. — Я не сторонник завтраков как таковых, а столь плотных — тем более. Господи, и кто только придумал выпускать психопатов на волю в шесть утра, а? В кои-то веки у меня выходной, и что я делаю вместо того, чтобы нежиться в своей кровати? Пытаюсь запихнуть в себя гуляш с макаронами, фрикадельки, пюре и… и что-то до жути похожее на дерьмо, — пожаловался он. — Это фирменные пирожные мамы! — вспыхнул Эгон. — И тебя, между прочим, никто не просил встречать меня, — обиженно надулся он больше прежнего. — Как же никто? А твоя мать? — Мог бы ей отказать. — Не уверен, что ей способен отказать хоть один живой мужчина на этой планете, — контратаковал Стэм. — Прекрасно. Маме моей помог? Молодец. Теперь можешь спокойно идти домой отсыпаться, — раздражённо проговорил Эгон. — Не могу, я же обещал твоей ма… — Только из-за этого?! — наконец-то вышел из себя Йот, понимая, что именно этого Тараби и добивается, но всё равно не способный держать себя в руках. — Ты только ради неё пришёл встречать меня? — Ну а ради кого ж ещё, — невозмутимо пожал Стэм плечами. — Не ради же соседской кошки, боже мой. — Я не какая-то там соседская кошка! — Но очень на неё похож дикими повадками помоечника. — А под помоями ты кого подразумеваешь? Себя? Тараби офигевше уставился на напарника. — Хрена себе дерзкий, — проговорил он, не скрывая удивления. — Не ожидал когда-нибудь услышать от тебя нечто подобное. — Интересно, а что же ты, в таком случае, ожидал от меня услышать? — Не знаю. Думал, снова будешь биться в истерике и признаваться мне в любви, как и вчера. Но признаю, язвительный Эгон мне нравится куда больше влюблённого, — заявил он, начиная с довольным видом уплетать содержимое тарелки. — Я рад, что ты пришёл в себя! — Моя раздражительность не отменяет того факта, что я по-прежнему люблю тебя, — сказал как отрезал Эгон, вызвав у успевшего набить рот Стэма гамму эмоций. Сперва парень выпучил глаза, затем, кажется, вскрикнул, заключительным аккордом стал кашель, оповестивший ближайшие кварталы о том, что блондин либо подавился, либо болеет тяжёлой формой туберкулёза. — Не за столом же! — взвыл Тараби, еле-еле отдышавшись. — Не делай вид, будто это для тебя новость, — продолжил напирать Эгон. — Для меня новость, что ты всё ещё не отошёл от этого грёбаного дурмана, — зло прорычал Стэм. — Держи свои бредни при себе. Любит он меня, как же. Всё время друг друга ненавидели, а тут на тебе, воспылали светлыми чувствами! — Я никогда не ненавидел тебя, — продолжал откровенничать Эгон. — Я всегда тобой восхищался, ведь в день, когда я впервые пришёл в ГОР, именно ты стал человеком, который объяснил мне, насколько мне на самом деле повезло, что я попал в этот отдел. Быть может, ты сам не понимал, но я всегда замечал, как ты стараешься для окружающих. Как ты злил Ксин каждый раз, когда она предавалась унынию, как придумывал заковыристые ловушки для Маслоу после его очередного скандала с начальством, как ты забирал на себя негатив всего ГОР, ввязываясь абсолютно в каждую ссору и становясь единственным негодяем. Всё это время ты делал нечто восхитительное, заставляя сосуществовать бок о бок абсолютно разных и по-разному скатившихся на дно жизни людей. Им бы давно перессориться и пооткусывать друг другу головы, вот только главной занозой в заднице остаётся Стэм Тараби, против которого все остальные волей-неволей и дружат. — Не понимаю, о чём ты. — Блондин помрачнел больше прежнего. — Ещё как понимаешь. Ты громоотвод ГОР, жертвуешь собой во благо всего отдела. Вот только не могу понять, ты делаешь это потому, что настолько любишь наш отдел, или потому, что так сильно ненавидишь себя? — Я не знаю, где ты всего этого нахватался и почему пребывание в психушке повысило твой IQ на пару баллов, но меня это и не заботит. Я ухожу. — С этими словами Стэм поднялся из-за стола и уже было направился к двери, когда Эгон осторожно ухватил его за край рубашки. — Прошу тебя, останься, — попросил он тихо. — Останусь, если ты прекратишь нести чушь. — Но это не чушь! — Всё, я пошёл! — Нет! — Эгон вцепился в рубашку Стэма обеими руками и с силой притянул парня к себе. Блондин не успел среагировать, когда Йот, продолжавший сидеть на стуле, прижался к нему, уткнувшись носом прямо в живот в свежеперезашитую рану. — Мне больно, — грозно выдохнул Тараби. — Я скучал, — будто не слыша его, пробормотал Эгон. — Мы виделись вчера. — Нет, — со странной интонацией выдохнул Йот. — Мы не виделись целую вечность. — Эгон, не беси меня, — предупредил Стэм, явно напрягаясь из-за нежелательных прикосновений со стороны Йота. — Или я за себя не отвечаю! — Да, прости меня. — Спохватившись, парень тут же отпустил блондина и поник плечами, потупив взгляд. В одно мгновение из раздражённого мужчины он перевоплотился в нашкодившего мальчишку, раскаивающегося в содеянном. — Если ты снова разревёшься, я тебя ударю, — на всякий случай пообещал Тараби, тем не менее вновь садясь за стол. — Не разревусь, — буркнул Эгон, в отчаянии хватая со стола шматок мяса и впиваясь в него зубами. — Другое дело. Ешь. Набирайся сил, чтобы больше не сходить с ума, — бросил блондин, украдкой наблюдая за Эгоном и радуясь его аппетиту. — Ты всё ещё не понял? — Он прожевал кусок мяса, проглотил его и вновь воззрился на Стэма. — Единственный, кто влияет на моё психологическое состояние, — это ты. — Не сваливай на меня ответственность ещё и за это! — Заявление Йота блондину не польстило. — Я и не сваливаю. Скорее констатирую факт, — пожал тот плечами. — Если тебя не станет в этом мире, моя жизнь потеряет всякий смысл. По крайней мере, жизнь в своём уме. — Да что ты говоришь. А как же твоя мать?! О ней ты подумал? — Стэм всё ещё пытался сопротивляться. — Ты не осознаёшь, как дорог мне, правда? — проговорил Эгон вкрадчиво. Стэм же, наблюдая за напарником, не мог отделаться от ощущения, что Он отличался от того, кем был прежде. Всем отличался: от манеры, с которой он говорил, до мимолётных жестов, при этом продолжая оставаться Эгоном Йотом и никем другим. Но Стэм не мог понять, как такое возможно. — И лучше бы мне никогда не осознавать. А то вдруг из-за этого придёт время сходить с ума уже мне, — уже рычал блондин. — Я очень надеюсь, что ты рано или поздно начнёшь сходить с ума по мне, — с готовностью кинул Эгон. — Как сходил с ума раньше, — прошептал он себе под нос, не давая Тараби возможность расслышать его последние слова.***
— Можно сколько угодно убеждать себя и окружающих, будто бы люди отличаются от иных форм жизни на планете, но лишь оглядевшись по сторонам, любой поймёт, что это далеко не так, нет. Взять хотя бы торговые центры — лишь большие муравейники, заполненные насекомыми, что снуют по магазинам, словно по хранилищам с драгоценными яйцами или запасами еды. Только вместо яиц перетаскивают с места на место они брендовые сумочки, дорогие часы или новую коллекцию платьев, уверенные, что каждый шаг — их личное решение. Только вдумайся, насколько бредово это звучит. Личное решение. Каким же надо быть высокомерным, чтобы придумать данное понятие и поверить в то, что оно действительно имеет право на существование. Все мы — лишь винтики в огромном механизме. Взаимозаменяемые и не настолько важные, как хотелось бы, да. — Я пришёл не для того, чтобы выслушивать всё это, — нахмурился Кот, сидя неподалёку от Шута у высокого фонтана, что бил в самой середине широкого зала одного из самых больших торговых центров Майбурга. Назвали его в честь ТехноБога равновесия Ван Хона, и, дабы изобилующий самыми разными товарами третьей необходимости магазин не только нёс данное наименование с гордостью, но был ещё и лучшим воплощением ТехноБожества, весь торговый центр разделили на две симметричные части, одна из которых была выполнена в чёрном цвете, а вторая — в белом. Фонтан, находившийся в самой середине центрального зала, таким образом, также делился на две половины: левая — из чёрного мрамора, на территории которой фонтанировала подкрашенная чёрная вода, и правая — белая, выпускавшая ввысь молочные струи. Шут с довольным видом сидел на белой части окаймляющего фонтан бассейна, с любопытством наблюдая за окружающими. Коту досталась чёрная половина. — Да, Шут просит прощения, сегодня Шута так и тянет на псевдофилософию, — кивнула фигура, сладко потягиваясь. — Зачем ты позвал меня сюда? Мне рискованно появляться в столь людном месте. И тебе, между прочим, тоже, — заметил пепелиец, поднимая голову к потолку и наблюдая, как по прозрачной трубе бегут сотни набитых людьми капсул. Они находились в одном из так называемых «лифтов», по которым можно было подняться с первого этажа на один из небесных, а в данном случае на одиннадцатый этаж — рай книголюбов. Подъём на лифте занимал примерно семь минут, но и это небольшое путешествие люди старательно разделяли на несколько частей, попутно посещая многочисленные магазинчики, рестораны и смотровые площадки, что попадались им на пути от первого до одиннадцатого этажа. Народу здесь было достаточно в любое время суток, но к утру суматоха значительно возрастала. — Нет, на этот раз количество людей нам на руку, да, — ухмыльнулся Шут, укладывая на границу между белым и чёрным мрамором чёрный рюкзак, на котором была нарисована маленькая золотистая корона, острые края которой украшали не драгоценные камни, а помпоны. — Это ещё что такое? — встрепенулся Кот, чувствуя вполне знакомый запах, исходящий от принесённого Шутом предмета. — Открой. — Маньяк выглядел безумно довольным собой. — Я не хочу виде… — Открой, — настаивал Шут, внимательно следя за Котом. — Тебе понравится, — подмигнул он. Пепелиец осторожно наклонился к ноше Шута, подцепил тонкими пальцами собачку замка, медленно расстегнул рюкзак и заглянул внутрь. Вопль ужаса застрял у мужчины в горле. Первое, что ему захотелось сделать после увиденного, — это отшвырнуть рюкзак в бассейн подальше от себя, но он подавил в себе это желание. Более того, ничто не выдало его отвращения. Лишь лёгкая бледность и без того серого лица показала истинные чувства мужчины. — Где… где ты это взял? — всё-таки заставил он себя заговорить. — Что за глупый вопрос. Разве это не очевидно? Шут взял это у человека. — И этот человек… он мёртв? — Кто знает, — усмехнулся маньяк, к ужасу Кота распахивая рюкзак шире и с нежностью поглаживая свежеотрубленную человеческую руку. — Ты сумасшедший! — Кто знает. — Я знаю! — Шут таков, каков окружающий мир. Шут, если хочешь, его олицетворение. И ты знаешь это не хуже Шута, — усмехнулся маньяк. — Быть может, Шуту следует дать ей имя? Как думаешь? — Да. Конечно. Ведь давать имена отрубленным рукам — это так Нормально, — выдохнул Кот, пытаясь скрыть то, насколько он разнервничался. — В какой-то мере, — поморщился Шут. — И ты позвал меня сюда, чтобы похвастать трофеем? — Конечно нет, — вздохнул маньяк, смотря на Кота так, будто он ничего не понимающий юнец. — Просто мне показалось честным сообщить тебе, что все приготовления завершены. Дело осталось за малым. Я завёл механизм, который люди называют Судьбой. Остановить его не в силах даже ты. — Что ты сделал?! — Что я Сделаю, — широко улыбнулся Шут, извлекая отрубленную руку из сумки и невозмутимо прижимая её к груди. — Ты ведь знаешь, что много фиолетового пламени живое тело, даже приспособленное, удержать в себе не может. А вот мёртвое… Совсем другое дело, — выдохнул он, закрывая глаза и будто бы на чём-то концентрируясь. — Большая победа требует больших жертв, — выдохнул он, и отрубленная конечность засветилась. Сперва свечение было едва уловимым, но с каждым мгновением становилось всё более интенсивным. — О нет! — выкрикнул было Кот. — Ты не посмеешь! — Ты каждый раз мешаешься под ногами, — промурлыкал Шут. — Извини, но в этот раз Шут тебе этого не позволит, нет, — сообщил он, и обрубок в его руках вспыхнул фиолетовым пламенем. А ещё через мгновение огонь окутал собой весь торговый центр.