A Dramatic Turn of Events

- Головушку моя крыша, что с тобой, дорогая, творится, черт тебя побери?! – экспрессивно воскликнул раздраженный Глен, встав на ноги после переноса. В ушах громко шумело, будто звук сломанного телевизора – шум, гомон, нечеткие голоса, какой-то треск. Хотелось кого-то убить. Наверное, самого себя прежде всего. Потому что, черт побери, не стоило надевать следующую маску! Чествуя себя самыми последними словами (конечно, не теми, которого он чествовал создателя этих масок – себя он любил и ценил как-то больше), Глен разжал веки и прищурено осмотрелся. Рядом, прямо в глаза бил огонь от каких-то свечей, которые стояли прямо тут, на подсвечнике. Ошалелый Глен отпрянул, хоть и не мог огонь прирученный опалить его – для призрака глуп закон, что действует на живых. Но все равно, ей-богу, преотвратное ощущение, когда сквозь тебя пробивается пламя. По крайней мере, Глен не решился бы снова повторить опыт. Пару раз моргнув, он помотал головой, снова покосился на себя, закатил глаза и направился искать выход из этого дурдома. В этот момент Тейлор все-таки решил обратить внимание на то, что его окружает. После краткого беглого осмотра на лице Глена отобразилось недоуменно-безнадежное выражение: «Вы что, издеваетесь?». По ходу, все же издевались. Обстановка вокруг напоминала богатую шкатулку, украшенную изнутри красной тканью, золотом, в общем, шик и блеск. Это был коридор, достаточно темный, освещенный лишь тусклыми лампочками наверху и почему-то подсвечниками а-ля средневековые замки – крупные, всевозможно изукрашенные, с ярким рельефом и вдобавок металл блистал едва не ярче самого огня. Стены подделаны под дерево, по левую руку Глена свисали багровые занавесы. Справа же протягивался забор-решетка понизу, весь такой причудливый и лихо закрученный. Глен, не теряя время даром, подошел вплотную к решетке. Ему показалось, что он попал в прошлое этак периода Людовика-незнамо-какого. Что же увидел Глен? Сцену, спущенный красный занавес, такие же пурпурные кресла внизу, на которых сидели, просто поразительно, вполне нормальные люди в деловых костюмах или в вечерних платьях сдержанных цветов, если дело казалось дам. У Глена в глазах зарябило от всего этого мерцания огней и блеска, отчего он зажмурился и начал отсчитывать секунды. «Все-таки зря, очень зря я надел эту маску», – скептично подумал про себя Тейлор, открывая глаза и сразу же прищурившись – все равно эти сверкания и отражения на серебряных поверхностях били немилосердно по зрению, которое у Глена и так ниже некуда. Хотя здесь можно было обходиться без очков, и на том спасибо – хуже или лучше, чем с ними, не стало. - Мерзость-то какая, – проворчал Глен, отойдя от самого первого потрясения. Он внимательно поглядел вокруг и решительно направился вперед, к лестнице. Здесь ему абсолютно точно не нравилось, поэтому было принято решение спуститься вниз, к людям. Может, кто-нибудь увидит его и спросит: «Эй, парень, что ты здесь забыл? Кто ты такой и что ты на себя такое напялил?». Правда, посмотрев на собравшуюся публику, Глену не стоило надеяться на такие панибратские и фамильярные отношения, которые ему были куда более по душе. Кажись, в это место собралась вся местная интеллигенция и элита, судя по явно не дешевому внешнему виду. Поэтому панибратские отношения можно ожидать разве что от охраны… причем в стиле «куда заявился, быстро смойся отсюда, чтоб я тебя не видел». М-да. - Люди! – неприлично громко воскликнул Тейлор. Никто даже не оскорбился – его просто проигнорировали. А точнее, просто не увидели. Нет, Глен всегда мечтал поорать от души в библиотеке или театре, но акция скорее предназначалась для доведения библиотекарши до взрыва. - Люди, вы тут не знаете, где выход? «И что я спрашиваю?» – буркнул про себя Глен, закрыв себе маску ладонью. Хотелось выматериться. Что сдерживало Глена в его порыве – неизвестно. Видимо, нехватка даже нецензурных слов, чтобы выразить все эмоции. - Говорят, он великолепен, – внезапно услышал он неподалеку от себя. Какие-то две дамы пред-бальзаковского возраста в расшитых дорогой мишурой платьях тихо шептались, удобно устроившись в мягких креслах. Глен скривился – он даже сесть, как нормальный человек, не может! - Он великолепный актер. Экер превосходно держит зал, – тоном знатока ответила вторая кумушка. Первая заинтересованно посмотрела на нее. - Вы уже бывали на его представлениях? - Два раза. Он мастер моноспектаклей, хоть и отлично выполняет и обычные роли. Я видела его в роли Гера из «Ролгского танца». Он был просто великолепен, особенно в паре с той милой девушкой Мирен, новенькой девчушечкой в труппе Трена, думаю, у нее немало шансов пробиться. У Глена уже началась кружиться голова от всех этих непонятных имен и названий. Интересно, откуда могли образоваться эти совершенно не похожие на нормальные английские слова? - Но ведь он предпочитает жанр моно? - Да. Он, наверное, один из немногих, кто может работать в этом жанре, если не единственный. - А что будет сейчас? - О, вы не знаете? Оригинальная пьеса. У меня есть мысль, что самого Экера. Одуревший Глен лишь моргал, пытаясь переварить все эту информацию. Первая женщина, еще даже не старая, а так, под тридцать, приблизилась ко второй, который, видимо, была еще той театроманкой. - Но ведь он часто выступает перед простыми людьми, да всегда отказывался выступать в таком месте, как Королевский театр. Как антрепренер смог… Вторая важно взмахнула рукой: - Перен знает свое дело. А Экер зазря растрачивает свой талант, играя перед теми, кто не в силах его понять. К тому же, так он почти нищ! - Зато популярен. - Это так, – нехотя признала вторая, важно откинувшись на спинку стула: – Он действительно снискал очень большую славу своими играми на потеху. Он кумир для многих молодых. Как все эти певцы и певички, которых крутят по ТВ. Только он талант, вот что обидно! – ровным аристократическим голосом произнесла она. – А те… что они. Выбирают кумира себе на день, сделают из него сегодня нового пророка, а завтра он станет для них пустым образом. Или демоном из преисподней. Сегодня идут за ним, высунув рты, завтра – оставят умирать на дороге, последовав за героем этого дня. А мы можем его понять… Глена, воспитанного в условиях традиционных американских ценностей – республики, свободы, равенства и уважения к личности – удерживало лишь два обстоятельства: с пожилыми не спорят, и его все равно не услышат. Но слова старухи вызвали у него глубокую неприязнь и антипатию. Что это – считать людей ниже за быдло? Ха-ха, точно, элита умнейших людей. - Но и среди людей нашего круга… - Да-да, дорогая, в нашем круге он тоже очень уважаем и почитаем. Подчас это немного напоминает мне идолопоклонничество. Но его искусство стоит того, чтобы на него молились. «Вы серьезны?», – скривился Глен, уже подумав, что с господином Экером встречаться не хочет. Ну его – и его талант и популярность. Ну его. Да ну их всех. - Скоро начало? - Терпение… – вяло произнесла женщина постарше. Глен скептично огляделся, фыркнул и направился дальше по проходу между рядами, прямо к сцене. Его никто не остановил, когда он попытался вскарабкаться на помост. Правда, это очень странное ощущение, когда твоя голова возвышается над уровнем пола на несколько сантиметров, а остальное тело под полом. Чертыхнувшись, Глен вышел из сцены и взобрался туда по-человечески – по маленькой лестничке, через ступени которой он не проваливался по каким-то непонятным законам призрачного мира. Тупо-то как. Встав на сцену, Глен не удержался, чтобы не скорчить рожицу всему залу. Реакции не последовало, но не в этом смысл. Тейлор, скривившись и сморщившись, огляделся и направился прямиков в закулисье. Призраку не нужен пропуск, что несколько обнадеживало. Там было темно, хоть глаза выколи, все равно они тут без нужды. Пару раз пройдя через какой-то хлам и несколько раз провалившись через стену, юноша наконец-то вышел к свету. Какой-то тучный мужчина активно жестикулировал перед, судя по лицу, слегка отмороженному типу. - Где он?! – повысил голос первый. – Где, я вас спрашиваю?! - Не имею понятия, мистер Перен, - абсолютно спокойным тоном проговорил второй. - Как не имеете?! Вы его помощник, черт вас побрал! – распалялся Перен. Спокойный молодой человек пожал плечами, сохраняя удивительную невозмутимость. - Мистер Перен! – внезапно вбежал в комнату какой-то молодой человек с растерянным выражением физиономии. Мистер резко обернулся к нему: - Ну? Ты позвонил? - Да, мистер... Ой, мистер… - Что? Он едет? Юноша резко вобрал в себя воздух и на выдохе выпалил: - Он отказался. - Что?! Что он сказал?! - Он послал вас к черту… Глену очень захотелось похлопать этому Экеру, несмотря на то, что минуту назад вообще желал с ним не пересекаться. Безумству храбрых он гимн спеть согласен, да и помочь с кочергой, что уж мелочиться, невзирая на то, что у него не то что кочерги – и тела-то особенно нет. Тут его взгляд случайно упал на невозмутимого помощника актера. На его лице заиграла понимающая лукавая, даже довольная улыбка. Перен замолчал, у него, кажись, от возмущения даже дыхание перехватило. Ну, еще, судя по побагровевшему лицу, у него артериальное давление повысилось. Кому-то будет плохо… - Мистер Перен, сядьте, – вежливо проговорил спокойный юноша. – Я сам предупрежу зал об отмене спектакля. - Конец, – неожиданно всхлипнул тот, не услышав парня. – Всему конец. Парень не ответил, как солдат развернулся кругом и зашагал к сцене. Глен направился за ним и остановился за занавесью. - Дамы и господа! – услышал он. – Спектакль переносится из-за самочувствия мистера Экера на пять дней. Вы можете сдать свое приглашение. Администрация приносит извинения за вызванные неудобства. Стояла гробовая тишина. Затем послышался какой-то шепот и звук шелеста платьев и костюмов. Никто возмущенно не кричал, никто не требовал вернуть ему деньги, как бы поступили все нормальные люди. Тишина. Прошелестел занавес, и назад вернулся юноша. Глен внимательно вгляделся в его лице. Ухмылка отразилась на его лице. На чем он смеется в этой, на взгляд, не самой забавной ситуации? Тейлор последовал за ним, сам не понимая, для чего и почему. Все равно ему некуда идти. - Он за это заплатит, – прошипел мистер Перен, когда помощник Экера и Глен прошли мимо него. Помощник лишь кивнул на прощание и пошел дальше. Тейлор, не мудрствуя лукаво, последовал за ним. - Как это могло произойти?! – услышал он. Какой-то мужчина в военной форме громко разговаривал с пожилой женщиной в серебряном платье и с вертлявым молодым человеком. Женщина вскинула бровью: - Но приглашения ты так и не сдал? – насмешливо спросила она. Мужчина покосился на юношу: - Спрашивай у него. - Отец, тетя, гении могут себе такое позволить! – возбужденно воскликнул юноша, размахивая какой-то цветастой брошюрой. Помощник актера внезапно остановился, заинтересованно прислушиваясь к беседе. Глен от скуки занялся тем же. - Гении, гении, – передразнил того отец. – Да будь он самым последним гением на Земле, это не значит, что он имеет право чудить и заставлять нас ждать, платя за это свои кровные деньги! И мне плевать, заболел он или что! Он был обязан притащиться, будь он хоть при смерти! - Отец! - Обязан! - Конечно, – внезапно услышал Глен рядом с собой шепот помощника. – Обязан, ведь вы заплатили деньги за шоу, поэтому вы имеете право требовать все, что угодно – пусть в лепешку расшибется, лишь пусть сделает так, как хотите вы. Тот не повысил тона, но Глен услышал и понял гнев парня – ему тоже было бы обидно за друга или не друга, но все равно неприятно. - Папа, у тебя потребительское отношение к искусству! Гениям не писаны законы торговли. - О да, – насмешливо проговорил юноша. – За чудачествами кумиров так весело следить, считая себя чем-то важным. Ловя на лету каждое движение, не давая продыху. «А сейчас-то он почему жалуется?», – не понял возражения Тейлор, озадаченно поглядев на юношу. - Нашли время спорить, – проговорила женщина. – Через пять дней снова придем. Думаю, если что, нас известят. И нечего поднимать скандал – не забывайте, этот актер – лишь человек. - Тетя, он не просто человек… - Может, – с нажимом произнесла она, – он и гений, это не значит, что из него надо делать непогрешимого Христа. И списывать со счетов, что сейчас такое время, и слечь с гриппом – немудрено, я бы не стала. Юноша рядом с Гленом оставил это без комментариев, лишь удивленно посмотрел на женщину и легонько кивнул. Молодой человек с семьей был уже готов возразить, но его тетя властно произнесла: - Пойдемте. Все образумится. Так или иначе. Если что – приглашения вернуть мы всегда сможем. Тут Тейлор заметил, что юноши поблизости уже нет. Он изумленно огляделся и увидел тень, которая заходила за угол. Глен стремглав направился за ним, оставив эту семью самой разбираться со своими проблемами. Пройдя длинными, темными коридорами достаточно, чтобы забеспокоиться, они вскоре вышли под по-осеннему тусклое небо. Тут царил октябрь, пришел холодный, неприютный, остатки промозглого дождя еще витали серой паутинкой в воздухе. Юноша безынтересно поглядел на панораму вокруг и, дернувшись плечами, направился дальше по улице и спустился вниз в метро. Глен совершенно бессовестным образом прошел сквозь турникет и вбежал в вагон поезда вслед за юношей. Интересно, а как призракам вести себя в метрополитене? «Кажется, когда вся эта чехарда закончится, я напишу книгу о правилах поведения для духов», – иронично подумал про себя Глен, разглядывая вагон. Впрочем, он ничем не отличался от родственного ему вагона в Вашингтоне, куда Глен однажды имел счастье съездить на каникулах. Такой же почти. С незаметными отличиями. Юноша проехал пару станций и буквально выскочил из поезда, услышав «улица Карлона», под взглядом опешившего от неожиданности Глена. Но у призрака есть некоторое преимущество перед живыми из крови и плоти, поэтому Тейлор довольно быстро догнал парня, пробегая сквозь людей. Тот стремительно вышел из метро и побежал куда-то вправо, затем он все-таки остановился перед дверью какого-то подъезда. - Ну, приплыли? – ворчливо спросил в тишину Тейлор, который, к слову, устал не настолько сильно, чтобы еще жаловаться. Но Глена очень редко когда интересовала правомерность его действий. Парень тем временем достал ключи и открыл дверь. Слава Богу, он решил подняться по лестнице – лифт бы разве выдержал невесомость Глена? Железная дверь. Скрип ключа. Щелчок замка. Юноша вошел внутрь, Глен проскочил за ним, в общем-то, не особо задумываясь, ждут ли его там или нет. Это всё маска… она звала его за ним, опять использовав свою непонятную магическую силу. Он не задумывался, что ему нужно узнать или сделать – он просто шел за теми, кого маска ему указывала. Конечно, это не слишком отвечало свободе слова и действий, но если уж и попал в такую ситуацию, не повиноваться футляру на лице было попросту невозможно. Парень, закрыв за собой дверь, неожиданно для Глена изменился в лице – губы скривились в злой ухмылке, а глаза тускло сияли усталостью. Через несколько секунд Глен, последовав за ним, оказался в просторной комнате, нет, зале. С блестящим, начищенным до блеска полом, с большим, почти во всю стену окном, что все казалось настолько сияющим и ярким, что аж глаза в силах ослепить. Посредине комнаты стояло большое зеркало, проходя мимо которого, юноша остановился и внимательно вгляделся в свое отражение. - Такой или не такой?.. – послышалось Глену. Затем парень прошел дальше и скрылся за ширмой, которая отделяла маленькую часть комнаты от основной. Глен и туда сунул свой любопытный нос. И он увидел гримерную, целую кучу какой-то косметики и непонятных баночек. Юноша сел за стол и, тяжело вздохнув, принялся за работу. На глазах изумленного Глена тот, ловко орудуя кистями и тканью, снял с себя лицо. Почти что в прямом смысле. Вместо юноши в зеркало смотрел мужчина средних лет, не старый, но уже с отпечатками возраста на лице. - Ничего себе! – не удержался Тейлор. Если бы тот был в силах услышать призрака, он мог чувствовать себя польщенным – это действительно было признанием таланта. Только ухо смертного не предназначено слышать звуки из призрачного мирка, где так глупо и бесцельно теперь плутает Глен Тейлор, паренек из Америки, который и не слишком-то понимает, куда ввязался из-за своего мальчишечьего любопытства. А ведь так просто начать игру, да потом бы перестать… - Джейми! – внезапно раздалось в ушах Глена, и в комнату влетел юноша. Тут Тейлор серьезно подумал, что он помутился рассудком. Потому что в комнату вошел тот самый юноша, за которым он и шел сюда, который на проверку оказался другим человеком. Глен мотал головой от сидящего мужчины на юношу-помощника и все так же ни черта не понимал. Кажется, психоз нагрянул незаметно. - Ну как? – отозвался Джейми. – Ты выполнил все? Тот довольно улыбнулся: - Все, как просил. С удовольствием послал этого жирдяя. У тебя-то все получилось? Убедился? Тот скривился: - Да… Господи, как мерзко. - Налить что-нибудь? – встрял юноша, постоянно пританцовывая, будто в одном месте у него не то шило, не то дрель. Джейми кивнул, и тот внезапно бросился с места. Мужчина посмотрел в зеркало. - Мерзко… «Что… мерзко?», – подумал Глен, непонимающе осматриваясь. Внезапно Джейми резко вскочил на ноги и вышел из-за ширмы в другую часть комнаты. - И что-нибудь покрепче! – крикнул он куда-то в сторону. Пауза. Внезапно в комнату заглянул тот парень. Глаза были грустными и опечаленными: - А может… - Нужно. Тот кивнул и беспрекословно вышел вон, прикрыв за собой дверь. На лице Джейми заиграла горькая ухмылка, жесткая, не та, которая говорит миру о радости и беспечности. Нет, то был совершенно противоположная по значению улыбка. Внезапно он повернулся и подошел к большому окну. - Что будет, стоит мне выйти на балкон? – спросил он в пустоту, а Глен начал бояться за душевное беспокойство этого господина, который, невиданное дело, беседует с самим собой. – Что будет со мной? Вы ведь меня так любите и так яро ненавидите… Вы желаете… и сводите меня в могилу! – С кем он говорит? Кому что доказывать пытается? - Джейми? – робко произнес помощник, подошедший так незаметно, тихо в эту пустоту, что его голос показался слишком громким и неожиданным – будто он еще успел об стены отразиться, как эхом повториться... – Это…. Мистер Экер… Джейми, я принес. «Вот оно что… Ты и есть тот актер, которого все считают гением? Ты и есть тот мастер, который своим искусством служит им? Ты и есть тот…» - Хорошо. А теперь иди. Тот кивнул и, тяжело вздохнув, направился к двери. Актер же, задернув занавеси, тем самым погрузив комнату в некий полумрак, обернулся. На столе у дальней стены уже стояла бутылка со стаканом. Экер улыбнулся без смеха потолку, будто мог бы послать её небесам и сел за стол. Глену хотелось бы уйти, но снова – ноги отказались повиноваться. Так и станет он – немым, невидимым собутыльником актера, ни утешить, ни напиться рядышком. Ни даже попытаться сыграть роль министерства здравоохранения и менторски проговорить: «А знаешь, брат, пить вообще-то вредно»… Просто стоять рядом… и смотреть на то, как рядом топит тоску незнакомый тебе человек. Что, зачем и почему – кто бы ответил приблудному призраку. Да и зачем – он незваный гость, призрак. Он не мешает. Для людей его вообще нет. - Ну, парень, – сказал неожиданно Глен, неосознанно переходя на панибратский тон. Молчать надоело, а сердце так непонятно болело. – Ну, хватит. Расскажи о своей проблеме, попробуем обмозговать, что да как. «М-да. Как я мог забыть… меня не слышат…» – сардонически горько подумал Тейлор. А видеть, как молча страдает лишь в компании с алкоголем, было невыносимо. - Господи! – Небеса не отозвались. Интересно, почему… - Джейми, ну может… - внезапно вошел, даже, можно сказать, вбежал в комнату помощник Экера. – Не доводи себя! Тот промолчал, лишь закрыл глаза. Ответа не дождаться. А как требовать отчета… - Джейми… - Хватит! – внезапно рявкнул Экер, открыв глаза. Парень от неожиданности сел на рядом стоящий стул. Глаза были как у побитой собаки. – Что ж вам лишь бы что-то говорить?! Я и так разбит, меня и так разорвали беспризорные псы искусства! Я разорван, я убит, я мертв… Почему вы не можете дать мне просто быть, чертовы люди?! - Мистер Экер, вы пьяны, прошу! – умоляюще поговорил юноша, сделав успокоительный жест: повернул ладони к мистеру. – Прощу вас… - Что нужно, Кевин? – прохрипел актер. – Что тебе еще нужно? Что вам всем нужно?! - Джейми… Внезапно тот ухмыльнулся. Недобро так. Глаза почернели. Нехорошее предзнаменование, не находите? - Экер, – начал снова юноша по имени Кевин, – что опять случилось? - Ничего существенного. Меня опять разрушили… и не воскресили. Нет, что я несу… Нет, меня опять создали, создали, а потом разрушили, как рушат домик из конструктора, чтобы сделать новую фигуру… И снова камни, снова… Вы все, все… Я распался на атомы… На части, на малейшие части… - Я тебя не понимаю, – проговорил Кевин, испуганно смотря на своего друга. Лицо того внезапно приобрело осмысленное выражение. Или это снова маска лицедея? Что это? Кто это? Не узнаешь. Ромео или Меркуцио, Гамлет или Горацио, Фердинанд или Вурм, Трибуле или король… Кто вспомнит, что эти реплики не от человеческого сердца идут – а какой-то автор в порыве творческого вдохновения вывел гусиным пером эти буквы по бумаге… - Не понимаешь? – повторил он задумчиво. Тот медленно покачал головой. Актер мрачно посмотрел на окно и отложил от себя стакан. - Ты ведь пока еще не играл, верно? Тот энергично мотнул головой. Актер кивнул, принимая к сведенью. Затем сложил руки на столе и задумчиво положил на них подбородок. - Ты знаешь…. Такая странная судьба… Знаешь ли или нет, но я был не самого высокого звания. Отец был простым человеком, мать – тоже. Они были хорошими людьми, но хотели, чтобы и я стал обычным рабочим. А я… а всегда хотел играть. Я не просил у них благословения – лишь ушел. Поступил я крайне эгоистично, но что поделать – я был молод, горяч, необуздан, не помогала и добрая порка. Я ушел в местную труппу. Долго я шел кверху. Я был амбициозен, я работал на износ, я старался, выпрыгивал из собственной шкуры, чтобы догнать удачу. - Ну ведь догнали! - Ха-ха, – без смеха проговорил Экер. – Ты уверен? Вы говорите – я успешен. Я дорогостоящий проект. Мною восхищаются. Меня обожают… Я не чувствую добро от этого. От этого я лишь разрушаюсь и горю в постоянном аду. Ты не понимаешь? Да в том, что маска на мне, что я постоянно играю… и от меня это требуют. Ты понимаешь?! Нет, ты не можешь пока меня понять. Или не хочешь. Тебе никогда это не узнать, пока ты не вкусил этот яд, который глупцы зовут «популярностью»… Я лишь привычка, приятная картинка, которой заплатили, чтобы она кривлялась на заднем плане, пока вы занимаетесь своими делами. Это же так престижно! Привычка… пагубная привычка…. От меня что-то ждут еще…. Чтобы я расстелился перед ними, чтобы лобызал им грязные туфли. Я лишь слуга, но я и кумир. Какая поразительная двойственность моего положения, не находишь? - Я ничего не понимаю... - Что ты не понимаешь? Что мной просто забавляются? Что я просто создан им на потеху? Что некоторые величают меня новым богом, создают этот блестящий образ, а потому считают себя вправе его разрушить?! «Как? Зачем?», – но сердце у Глена почему-то ёкнуло. Почему-то каким-то дальним уголком души он что-то понимал. Что-то… смутно. Что-то… странно. Опять он паузами заговорил, ибо нечего ему было сказать. Лишь: - Что делать тебе дальше? Вопрос не услышан. Когда бы к нему прислушивались. - Но что… как? – продолжал растерянно мотать головой, ища ответ по углам комнаты, Кевин. А вроде бы так легко понять. Актер мрачно посмотрел ему в лицо. - Ты опять меня плохо слушал. Я же сказал… я много говорил. Я живу в постоянном напряжении, я струна лютни, я тетива лука, я провод под током, я – не я. Я лишь маска, я играю. Сегодня я новый пророк, если не сам Мессия, и меня обожествляют. Вы все мерзки мне! – внезапно вскричал он, но быстро пришел в себя, а эхо глупое разнесло отголоски этого вопля по всем сторонам света. – Я постоянно под прицелом ваших глаз. Я кукла, я актер, я гений, я кумир – каждый считает так. Меня любят, это любовь меня и погубит, потому что вы меня убиваете. Вы вознесли меня на вершину – и я боюсь, что в ваших силах меня оттуда сбросить. Создай меня, потом – разрушь…. Посмотри, как погибает звезда. Ярко. Посмотри, как умираю я. Тускло и серо. Сегодня – спаситель, а завтра – человек, которому место в грязи и пыле. Я должен делать лишь то, что пристало кумирам и богам. Стоит мне лишь заиграться, стоит мне взять отпуск, стоит мне хоть немного пожить в свое удовольствие, получит отдых – и меня распнут и растерзают. Я не имею право на отдых, я не имею право на жизнь. Моя жизнь – игра, сцена, шоу. А шоу, как известно, должно продолжаться, пока кто-то не оступится.… Я думал, я служу искусству, оказалось, людям и их прихотям я служу рабом. По взмаху вашей руки я взлечу выше звезд, как ангел, а по следующему жесту упаду в ад. Лишь опусти палец - гладиатор-победитель потеряет голову. Я нужен, чтобы играть, и со мной не нужно считаться. Я же куплен вами. Внезапно он прекратил говорить и посмотрел на задернутое окно. Рот чуть приоткрылся, будто он хотел что-то добавить, но не смог. Больше нет сил – aqua vitae их дает лишь в долг, а потом – задыхайся, бейся, как рыба на суше – ты нем, ты устал, глаза закрываются. Каждое усилие потерпит крах. Ты ослабел. Алкоголь тебя усыпил и погрузил в такое вялое состояние. Какие подвиги? Лишь поначалу тебе кажется, что горы ты в силах свернуть, лишь при первом глотке. А потом? А потом – лишь бы упасть где-нибудь, да и не вставать никогда. Голова не работает, разум – в отключке. А разве нужны эти советники в эту тяжкую минуту забвения… На сердце Глена скреблись кошки, пронзительно мяукая, будто ошпаренные кипятком. Интересно, почему ему было так грустно и тоскливо? Почему ему хотелось помочь этому лицедею? Или напиться рядом, чтобы одиноко не было. Кевин же просто сидел и смотрел в стену, глаза его были расширены и пусты. Он был нем, горло его сдавили сочувствующая печаль, убийственный испуг и непонимание и неосознание, что же тот говорит, о чем рассуждает и что пытается сказать, постоянно прерываясь, чтобы передохнуть. То сказать, что сердце тревожит в тоскливый осенний день. - Кевин? - Что, Джейми? – немедленно отозвался паренек, готовый сорваться с места, чтобы исполнить малейшую прихоть человека, которого почитал за гения. Тот отчаянно, с тоской махнул рукой: - Можешь ли ответить, почему так? Тот испуганно покосился на друга и покачал головой, признавая свою неосведомленность в этом вопросе. Впрочем, Глен тоже был готов расписаться под этим. Он не знал. Он понимал, смутно, на уровне чувств осознавал это – облечь это в слова ему было не под силу. - Ты не ответить, почему да как? Кто и за что? Кто кукловод этого марионеточного театрика? Почему я еще здесь тогда, если мне так плохо, так худо, так невыносимо понимать, что не ради чистого искусства, а ради простого тщеславия и корысти я служу. Да, все! – кажется, алкоголь уже достиг его разума – речь стала менее рассудочной, хоть от того не менее связной, увы. – Меня вознесли, я рад. Что, судьи, фарисеи, вы осудите меня? Что, лицемеры, отобранные павшим ангелом лицедеи, вы что скажите мне?! Что, давайте, давайте, до земли нагнуться недалеко, немного в поклоне, согнувшись крючком стоять! Кто никогда не играл, не обманывал, кто никогда не хитрил и лицемерил, шутя, кто готов жить в нищете и грязи, дабы быть ближе к чистому искусству, тот, что свободен от греха, да первым бросит в меня камень. Я – проститутка от театра, побить такого камнями за бесчестье. Кевин, одна лишь просьба – запиши имена тех, кто меня распял и казнил - то святы люди, лучшие судьи для меня. Я же предал. Связность тут сказала «пока» и ушла в подпол. Кевин и Глен солидарно испугано смотрели в лицо напившегося актера. Пока еще держится. Как у него хватало сил на это? Как он еще мог говорить, а не вырубиться, упасть в бессознательное состояние, куда и Морфей с кошмаром не заявится и нечему вообще беспокоить его? - Ты веришь в Бога? - Нет, мистер Экер… – растерянно произнес парень, с выражением «что он следующее выкинет?». Актер кивнул: - Неудивительно. Я тоже. А вот мой отец был верующим человеком – он каждый день, да заглянет в церковь через улицу. Он говорил, что каждый сам выбирает путь, да Бог знает его. И никогда не оставит этого человека без помощи. Кевин, меня оставил. Просто позабыл в суматохе дней… и я боюсь. Я боюсь себя, своей сущности, жадных волков, которые хотят моего выступления, я боюсь сострадательных и добрых, таких, как ты, ведь подозреваю неискренность. Я боюсь своего будущего, я боюсь своего настоящего. Больше всего я боюсь того, что меня будто сознательно хотят оторвать от себя…. То есть… я, кажется, раздваиваюсь. Или что со мной?.. Я будто не один… я не буду в одиночку оставлен никогда – та сущность меня не оставит… Я тебя напугал, Кевин? – неожиданно даже трезво прозвучал его хриплый голос. Тот резко покачал головой, но его лицо выдавала его со всеми потрохами. Экер ухмыльнулся желчно и налил себе еще немного бриллиантовой обжигающей жидкости. Глен попытался сесть где-нибудь рядом, но оглушительно (ну, точнее полностью бесшумно, как-никак, призрачная субстанция, чтоб её) упал вниз. Сквозь пол, поразительно, не провалился. Интересно, а призраку больно ударяться об землю? Какие глупые мысли… - Тот, кто свободен от всякого греха, путь первым бросит камень, – неожиданно, разрывая тишину и пугающе, произнес четко и с расстановкой Джейми Экер. – Пусть они бросят все камни, что найдутся на земле. Только пусть хоть один камень они бросят в сторону тех, кто создает меня. Тех, кто создает себе кумиров. Пусть им тоже достанется от гнева. Пусть им тоже мое падение воздастся сторицей. Они создатели меня. Они и мои разрушители. Ветка близкорасположенного дерева хлестнула резко по окну, отчего все присутствующие в комнате разом вздрогнули и покосились на незанавешенную часть окна. Все так же. То же самое. Пасмурное небо, будто пропитанный дымом воздух, отчего он такой серый, такое непрозрачный. - Но… - внезапно проговорил задумчиво этот актер: - Знаешь, что хуже всего? - Что же может быть хуже? – схватившись за голову, вопросил Кевин. - Что может быт еще хуже, чем то, что ты уже сказал?! Экер фыркнул, глядя на запутавшегося в конец парня. Что ему? Смешно? Да Тейлору почему-то не забавно. Это была очень не смешная история о потере человеком… чего? Смысла? Веры? Надежды? Себя? - Может и хуже. Хуже всего… я сам выбрал этот путь. Это я себя продал, это я себя уничтожил. Это я погнался за популярностью и миражом счастья. Я сам себе и создатель, и разрушитель, ангел и черт, бог и сатана… Я заплатил цену, большую цену, чтобы жить именно так, именно этого я и искал. Поэтому моя фантазия, моя мечта до сих пор реальна – я богат, успешен, я могу себе позволить эксцентричные выходки, я могу закапризничать и послать к чертям своего антрепренера. Просто и легко – меня простят, не осудят, скажут – гениям можно все! «Почему все… так… уверены, что ты гений?», – мелькнула в голове Глена довольно неожиданная мысль. Что вообще значит гений? Кто этот человек, каков его портрет? Почему твой талант, несомненный талант, Экер – гениален? Какое… сильное слово. Заслужено ли оно? «А может, и заслужено», – с тоской подумал Глен, с раздраженной грустью смотря на актера. Как так можно… раскисать. Нельзя же? «А что остается?» Вопрос, поистине, не из легких, не из тех, что на одну трубку. - Я зависим. Это как спиртное или наркотики – один раз и навек. Я зависим от ваших чувств. Я хочу видеть, как вы плачете или смеетесь на моих выступлениях. Я хочу повелевать вами. Но при этом роли поменялись – отныне я ваша одержимость, а не только вы – моя. Это пагубно, в конце концов, мы все придем к логичному концу. И не вернемся. Погибшие души, умершие, пустые. И моя тоже – пустая, бесполезная, с убитым потенциалом. Вы зависимы от меня, я зависим от вас – так и живем в проклятом симбиозе. Договор заключен негласный, к расторжению не подлежит. Я не могу жить так – но подвести вас права не имею. Потому что тогда ты распадешься на куски. А так – плачу за все один лишь я. Никто иной. Никто, кроме меня. Я горю, я ломаюсь под этим напором. Тут он закинул голову и внимательно посмотрел на потолок. Внезапно он задумчиво произнес: - Кев? Ты не помнишь, из какой это пьесы? «Ты, что жертва собственных деяний, палач своим мечтам, отныне их же исказитель. Не видишь ты обломки мечтаний, ну так смотри по сторонам, жесток неумелый строитель»? - Рейгоз, «Строитель», – машинально произнес Кевин. – Отвратительная пьеса – Рейгоз бездарен. - Ты это сейчас процитировал мнение какого-то мастистого критика из учебника по истории театра? Хотя, что я спорю, есть такое…. Но в бездарности тоже есть какая-то прелесть… - Какая же? – слабо отозвался юноша, не желая спорить с другом. - Он поднял очень важную тему. Шерид – любопытный персонаж. Никогда не хотел его играть, хотя однажды пришлось…. Это странно. - По-моему, Шерид – шизофреник. И психованный. - Может быть… Глен упустил тему разговора, а имена ему опять мало что говорили. Еще бы – он не сможет сходить в библиотеке и попросить томик пьес Рейгоза. Не поэт его страны. Понять бы, где он. И что его ждет… Экер провел туманным взором по комнате. Что он увидел? Хорошую обстановку, добротные стены, богатая, ненужная мелочевка. И за это он заплатил. Многим? Всем? Или малой частью души? Что же нужно отдать, чтобы получить все богатства мира к ногам своим. О чем думал сам Джейми? О том, что в итоге все оказалось зря? - Сегодня я спаситель, завтра – демон, – произнес он полушепотом. – Сегодня – кумир, завтра – в грязь. Ничто не постоянно в этом мире. Даже вера и твердыня. Меня позабудут. Должны забыть. Со многими так поступали. Что ж, логично… в этом определенно есть смысл... Сегодня здесь, завтра – там. Пусть первый, кто бросит камень, поклянется в своей чистоте. Пусть не забудет и тех, кто меня и возвысил чрезмерно. Да простят меня все… и забудут. Где?.. Где нужно? Что нужно мне сыграть? Какую роль?.. Ответь… Тут он внезапно, совершенно неожиданно для Тейлора, хохотнул. Глен аж отшатнулся от неожиданности и возмущенно покосился на актера, отчего ему сразу стало стыдно. Что на того сердиться. - Какой… хороший моноспектакль получился? Надо будет как-нибудь предложить режиссеру нашему этот сюжет. Как бы только назвать его… Исповедь. Исповедь убитого кумира. Заманчиво звучит, верно? И разрушить, и словами, снова создать, мы же как боги, нам то по силу… Внезапно он рывком поднялся и заозирался по сторонам. Господи, точно загнанный зверь без защиты и приюта, с оторванными окровавленными когтями, что даже защититься сам он почти не в силах. - Кстати, - с какой-то насмешкой, - Кев, не приготовишь костюм? Через пять дней мне придется-таки отыграть спектакль. Не могу же я отказываться от такого случая! Я пойду. Да, мне пора. - Куда?! – воскликнул Кевин, мигом вскакивая на ноги. - Туда, – лаконично ответил актер и резко повернулся к двери. Через миг она хлопнула. Повисла краткая тишина. - Стой, Джейми! – заорал Кевин и побежал вслед за другом. А Глен… а Глен остался на месте. Он почему-то почувствовал, что ему нужно что-то здесь. Какая-то… настойчиво стучащая, как молоток, мысль в висках. «Что это… было?» Глен растерянно побродил по комнате, без дела, без цели, то и дело, не примечая, проходя сквозь вещи и стены. Ему ничего не было преградой. Ему все было практически нипочем в этом странном, странном мире. Внезапно он, против своей воли, поддавшись чужой, он подошел к большому зеркалу. Заглянул и подивился: он раньше не отражался в нем. Сейчас вот он – какой-то бледный отпечаток, но есть. Серая гладь запомнила его. Спокойная вода зеркала отразила его в полной мере – даже маска, будь она проклята, была такой же яркой и аляповатой, как и ранее он отметил, лишь надевая её. Что… странное. Ему казалось… он должен что-то сказать. Что ответить своему отражению? Точнее, что спросить у него? - Привет, – неуверенно произнес Тейлор. Ну да, а что еще сказать своему отражению в зеркале? - Привет, зеркало, так рад тебя видеть, мой друг, – отбарабанил Глен, но чуда не произошло. Он был уже готов вскипеть, когда он увидел совершенно странное, необъяснимое явление, чуждое и жуткое – по ровной глади зеркала при пораженном Тейлоре словно кто-то начал писать синим фломастером: - Придумать и забыть. Не вспоминать. Что ждет кумира? Глен, хлопая глазами и неплохо так обалдев, заозирался по сторонам. Внезапно он заметил на столе, где распивал аква виту Экер, черный маркер. Совершенно не соображая, что он делает, Глен подскочил к столику, взял в руки этот маркер (почти не подивившись предмету в своих руках) и подошел снова к зеркалу. Надпись так и осталась на месте, не исчезнув. С секунды постояв перед рамой, Глен поднял маркер. Неверная рука стала, не согласуя свои действия с разумом (который уже как несколько минут кричал о полном беспределе, и выражался он крайне бескультурно), выводить на поверхности стекла ответ: - Грань. Дописав последнюю букву, маркер упал. От окна в зеркале отразился свет… … Какой, однако, жесткий пол. Неужели администрация школы не могла подумать о покрытии хоть каком-нибудь?! Черт побери, неужели так сложно предусмотреть, что Глен будет на него падать при переносе?! Честя школу всякими нелицеприятными словами и бубня про себя проклятия в адрес директора, Глен тяжело поднялся на ноги. Интересно, как он еще себе ничего не сломал при таком эффектном появлении? Ну ладно… - И что дальше? – проговорил он и нервно засмеялся. Ей-богу, расскажет хоть кому-нибудь – хорошо, если за сумасшедшего не примут. Гы. Какая, однако, веселая история. От которой плакать хотелось, а не хохотать до упаду. Маска покоилась неподалеку на полу. Глен поднял её и положил к собратьям. И тупо на них уставился. Что дальше? «Как, однако, странно…» Какая… странная игра. Реальность то или нет, но выглядело все слишком настоящим. Он видел людей, он чувствовал их. И Сондерс вызывал у него лишь неприязнь, да очень яркую. И Экер ему было жалко, как доброго знакомого. Внезапно взгляд Глена остановился на старом зеркале. Точнее, на какие-то совершенно незаметные ранее детали… - Ничего себе! – аж присвистнул он, в упор рассматривая узор на обратной стороне зеркала. Хоть всё и пылью закрылось, как покрывалом, да одного маха рукой хватило, чтобы обнажить рисунок. Красные, черные, белые стеклышки образовали непонятный, хаотичный рисунок в калейдоскопе. Не трудно вспомнить, где Глен уже видел этот орнамент. На зеркале. На ручном зеркальце Сондерса. Тейлор схватился за голову, пытаясь переварить это открытие. Получалось отвратительно. Затем юноша обошел зеркало и встал прямо напротив своего отражения. И его глаза сами поднялись наверх… - Черт, это уже слишком, – только и смог выругаться Глен, ошалело смотря на кривую табличку, которую какой-то горе-мастер прикрепил на верхней части рамы. Девиз гласил… «Придумать и забыть». Что это? Что за бред?! Что вообще такое это все?! Чья игра? Кто играет? Какова роль Глена в этом балагане?! Может, стоило и выйти. Двух раз довольно, чтобы понять – ничем хорошим то априори не кончится. Но… тут вмешалось невероятное упёртость Глена и его невероятное любопытство. Что маска следующая ему скажет? Зря. Но таков он. Итак, маска номер три! Что можно сказать, лишь кинув на нее взгляд? Да ничего такого. Фактурой и цветом она почему-то напоминали все эти свитки древние и папирусы из Египта – шершавые, старые, пыльные. И чистая, пустая. А на обороте? Глен удивленно вскинул бровью. А внутри будто было что-то написано… «Что это? Заговор духов?» «Думаю, плохая идея читать это заговор перед полетом», – решил Глен и без лишних мыслей просто надел новую личину на себя. Не вполне оправившись от предыдущей...