ТО, ЧТО НАС НЕ УБИВАЕТ

Уважаемые читатели, помните, пожалуйста, что этот рассказ - ВЫМЫСЕЛ И ВРАНЬЕ! Ну, вот и все – свободен, как ветер… и так же одинок. Друзей, с которыми из огня да в полымя, а затем – и в воду, за всю жизнь так и не приобрел. Были лишь знакомые-приятели, с которыми «привет-пока». Любимого человека тоже рядом не оказалось, ибо никто не смог пробить корку равнодушия на сердце. Похоже, единственное, что держало Сергея на своеобразной «привязи», делая его таким, «как все», была работа. И вот теперь, уволившись, он оказался в каком-то личном вакууме. Многие, ощущая такую пустоту вокруг и внутри себя, прибегают к мнимому способу избавления от одиночества – напиться. Но что, в итоге, получают? В лучшем случае – банальное похмелье, а в худшем – проблемы со здоровьем, осуждение общественности и возможные недоразумения с органами правопорядка. Но Сергею даже это не грозило – напиться он не мог в любом случае, потому что алкоголь на него абсолютно не действовал. Этот факт был обнаружен им еще в детдоме, когда старшие ребята, желая поглумиться и посмеяться над малышней, пытались напоить троих тринадцатилетних мальчишек, среди которых был и Севастьянов. В результате администрация детского дома имела сомнительное удовольствие лицезреть двух упившихся «в хлам» парней и абсолютно трезвого Сергея. Наказали всех троих, организаторов этого «эксперимента» обнаружить не удалось. После этого Севастьянов еще не раз пытался довести себя до состояния «не стояния» - и в компании, и в одиночку, но результата сие действо не имело – создавалось впечатление, что в организме стоит какой-то фильтр, или в крови находится своеобразный адсорбент, впитывающий ядовитый алкоголь и нейтрализующий его действие. Чтобы не афишировать еще и эту свою странность, Сергею приходилось изображать подпитие, когда случалось отмечать какой-либо праздник в компании приятелей или «проставу» коллег на работе. Таким образом, первый свободный день Сергей провел в одиноких раздумьях о том, что же ему делать дальше. Так просто было сказать себе: «Я хочу перемен!» Но какими будут эти перемены, и что для этого нужно сделать – решить намного труднее. Многим для внутреннего успокоения достаточно, к примеру, полностью обновить гардероб, или сделать ремонт в квартире – новая обстановка – новая жизнь. Но Севастьянов чувствовал, что это не тот путь, по которому ему следует идти. Когда внутри тебя пусто, когда ты похож на бездушную безэмоциональную куклу, то в какую одежду не обряди ее, в какую комнату не помести – кукла останется пустой равнодушной куклой, меняя лишь обертки и декорации. А что делает из куклы человека? Правильно, чувства. Они могут быть любыми – положительными или отрицательными, но они должны быть. Они заставляют нас жить, а не просто существовать. Ведь жить – это не только дышать, есть, спать, это – стремиться к чему-либо, любить и ненавидеть, страдать и радоваться, предаваться безрассудству и испытывать страх. Да-да, страх – это тоже жизнь, только тот, кому нечего терять, ничего не боится. Смысл жизни… Какой сложный и неоднозначный вопрос, но уже затасканный до дыр. Первостепенный смысл существования любого биологического вида – это оставить после себя потомство, ведь все мы, будь то цветок, животное или человек, продолжаемся в своих детях. Это заложено самой природой – не дать прерваться линии. Но человек – существо публичное, социальное, поэтому для него существует и духовный смысл, помимо физического: осознать себя, найти свою нишу в обществе, стать частью чего-то, проще сказать – обрести гармонию и «познать дзен». И лишь объединив физический и духовный смыслы, получишь тот самый СМЫСЛ. Но если отсутствует одна из составляющих, человек никогда не будет цельным. Поэтому, у каждого человека есть цель, ведомая лишь ему, но которая заставляет его двигаться вперед, а не стоять на месте. Потому что жизнь – это движение, и пока тебе есть, к чему стремиться, ты живешь. Но бестолковое движение без цели – это хаос, а он, как известно, ни к чему хорошему привести не может. Посему, прежде, чем куда-либо дернуться, нужно определиться – зачем, а потом уже задать направление. Придя к таким выводам, Севастьянов задумался: куда пойти, куда податься? Вопрос был, честно сказать, риторический. Потому что подспудно Сергей всегда желал узнать о том, как он оказался в детском доме? Почему маленький ребенок оказался на обочине дороги в одиночестве, но при этом в достаточном удалении от эпицентра катастрофы? Кто принес его туда? Что произошло там, в нынешней зоне отчуждения? Катастрофа, случившаяся двадцать пять лет назад, была мирового масштаба и оказала пагубное влияние на всю планету. О ней было много написано, много говорено, много выводов было сделано. Но кто будет разбирать отдельные человеческие судьбы? Кому интересно, что стало конкретно с тем или иным человеком? Ведь, чем больше масштаб происшествия, тем меньше внимания уделяется мелким деталям, которые как отдельные песчинки в пустынной буре – куда унесло, никто не знает, и мало кто интересуется. До этого момента Севастьянов подавлял в себе это желание докопаться до истины – сначала был маленький, потом нужно было устраивать свою жизнь, суметь зацепиться, не потонуть, не оказаться на обочине жизни. Да и, какой-то подспудный страх узнать правду постоянно присутствовал в сознании. Как говорится, не знаешь – не бредишь. Но теперь ничего уже не держало Сергея, ничего не мешало ему, лишь этот подсознательный страх никуда не делся, но и его можно пересилить желанием узнать правду: возможно, он найдет причины не только своего появления в детском доме, но и сможет понять, откуда взялась эта его «необычность», начиная от чудесного исцеления и непонятных способностей и заканчивая внешностью. Посему, определившись с целью, Сергей начал сборы в дорогу. Стояла середина лета – жаркая пора, потому брать с собой много теплых вещей – не имело смысла. Да и заболеть Сергей не боялся – за всю свою жизнь он ни разу даже не чихнул, что тоже, на его взгляд, было не совсем нормально, но, по крайней мере, несло положительный результат. Севастьянов решил ограничиться небольшим рюкзаком со сменной одеждой. Продуктов тоже с собой не брал – за время постоянной работы в автосервисе ему удалось скопить достаточную сумму денег на небольшое путешествие, ведь парень жил один, а одному ему много было не надо. Поэтому без проблем можно было перекусить в каком-нибудь попавшем на пути кафе. Зона отчуждения находилась не так уж и далеко – всего двое суток езды. Сергей прикупил карту местности в газетном киоске, а также сменил сим-карту в телефоне, оставив лишь номера пары приятелей да Николая Ивановича – начинать новую жизнь надо с чистого листа, стряхнув с себя ненужную протухшую шелуху. На следующее утро после увольнения с работы Сергей, тщательно заперев дверь своей комнаты в общаге, вышел на улицу, неся в руках рюкзак с вещами. - Что, дружище, застоялся? – спросил он, оглаживая рукой черный блестящий бак своего мотоцикла. – Надо начинать жить, приятель. «Железный конь» ответил ему радостным рокотом мотора, отозвавшись на поворот ключа нетерпеливой вибрацией. Повязав голову банданой и надев шлем, Сергей удобно устроил на спине рюкзак и плавно выехал со двора. Погода благоприятствовала путешествию, обрадовав ярким солнцем и теплым свежим ветром, бившим в лицо. Через пару часов, выехав, наконец, из города, Сергей вырулил на междугородную трассу и понесся прочь, более не сдерживая ни себя, ни верного друга, оставляя позади серые километры асфальта. Он гнал весь день, упиваясь невообразимым, незнакомым доселе ощущением свободы и какой-то вседозволенности. Казалось, за спиной выросли крылья, и они несли его вперед, бесшабашно, неудержимо. Ветер бил в лицо, раздувал кожаную куртку; «железный конь» рвался вперед, нетерпеливо раздувая ноздри и высекая искры на крутых поворотах. Но вот уже солнце, робко коснувшись краешком земли, удлинившимися тенями напомнило Сергею о времени, а так хотелось и о нем забыть. Заприметив впереди придорожное кафе, Севастьянов свернул на обочину и остановился. Здесь же, чуть в отдалении, находилась автозаправка, что тоже было очень кстати. Наскоро перекусив разогретой пиццей и холодным чаем из бутылки, Сергей взял с собой несколько пирожков и, заправив бензином бак мотоцикла, решил искать ночлег. Идея ночевки в гостинице даже не рассматривалась, почему-то после дня свободы не хотелось вновь загонять себя в душную клетку, хотелось воздуха. Севастьянов медленно ехал по трассе, высматривая подходящее место. Наконец, среди однообразной лесополосы на обочине мелькнул неприметный хвост лесной тропинки, уходящей вглубь чащи. Сергей, не задумываясь, свернул на тропу, медленно удаляясь от шума трассы. Если верить карте, где-то недалеко должно быть небольшое озеро. Так и есть: тропинка вильнула в сторону и резко ушла вниз, спускаясь к заросшему высокой травой берегу. Сергей остановил мотоцикл, решив оставить его на возвышенности, а сам проследовал к озеру. После постоянного, уже привычного рокота мотора установилась приятная тишина, но не абсолютная, что хорошо – не пугало, а нарушаемая щебетом лесных птиц, шелестом листьев, плеском воды и жужжанием насекомых. Сергей скинул рюкзак с плеч, снял шлем и бандану, утоптал высокую сочную траву. Бросив на мягкий зеленый ковер куртку, он уселся на землю и с жадностью втянул в легкие свежий лесной воздух. Пахло травой, тиной и какой-то приятной прелостью. Так непривычно и так здорово. От этого воздуха кружилась голова, хотелось вдохнуть его как можно больше и задержать дыхание, подольше оставляя в себе эту природную свежесть, которая будто вычищала изнутри всю скопившуюся за года скверну. От воды веяло прохладой, что было очень кстати после душного дня. Хотя здесь, в лесу, было легче, чем на раскаленной асфальтовой дороге. Сергей скинул с себя одежду и аккуратно пошел к воде, решив смыть с себя пыль и пот. Ноги по щиколотку утонули в иле, но дальше дно стало песчаным, а затем песок сменился глиной. В глине вязнуть не хотелось. Поэтому Сергей оттолкнулся ногами от дна и сделал резкий рывок вперед. Отплыв метра на три от берега, он попытался встать, но дна нащупать не удалось. Озеро было совсем небольшим, но вода в нем – достаточно холодной, видимо, водоем подпитывался ключами. Севастьянов с удовольствием плавал в освежающей воде, смывая с себя усталость, будто пытался отчистить с тела какую-то невидимую грязь. Наплававшись, он вылез на берег, обтерев ноги о высокую траву, и развалился на зеленом ковре, наслаждаясь свежестью и запахами природы. Обсохнув на теплом ветру, Сергей натянул футболку и джинсы и решил лечь спать прямо на берегу – было достаточно тепло, чтобы не замерзнуть, диких зверей в такой близости от цивилизации быть не должно, а насекомые парня не беспокоили – комары и прочий гнус даже близко к нему не подлетали. Мягкий сумрак сменился тьмой, на небе заиграли бриллиантовые искры звезд - такую картину не увидишь в городе. Сергей свернул куртку, подсунул под голову, удобно устроившись, и незаметно для себя уснул, окутанный тишиной и непривычными запахами. Приятное тепло и свет мягко разогнали сон Севастьянова, а настойчивый птичий щебет окончательно выдернул из утренней дремы. Сергей открыл глаза, глянул на чистое, невероятно синее небо, с наслаждением потянулся, разминая расслабленное тело, и сел. Судя по солнцу, было еще очень рано, в воздухе ощущалась прохлада и небольшая сырость, а над озером плавал легкий туман. Севастьянов умылся ледяной водой, прогоняя остатки сна, перекусил и решил продолжить путь. Как ни хотелось остаться здесь подольше, запастись про запас этим ощущением чистоты и свежести, но надо было двигаться дальше. Почему он раньше никогда не отпускал себя? Не позволял себе вырваться и почувствовать эту свободу? Почему загонял себя в принятые рамки, стремясь слиться с серой толпой, не выделяться? Да, он был другой, но ведь можно было хоть иногда позволить себе быть собой, чтобы не пришлось играть несуществующую роль «своего»? Если вернется, надо обязательно позволять себе такие вот вылазки, сбрасывать маску, мешающую дышать, пусть и наедине с самим с собой. Если вернется? Почему «если»? Странное ощущение, будто раздвоение. Одна часть – правильная, говорила : «Вернешься, и будет, как раньше: работа, дом, в перспективе – семья. Все, как у людей!» А другая часть, будто в противовес, кричала: «Я не хочу! Я другой! Я не хочу возвращаться в эту клетку! Мое место не там!» Тряхнув головой, стараясь отогнать странные мысли, Сергей завел мотоцикл и начал пробираться обратно на трассу. Выехав на дорогу, он плавно влился в редкий поток транспорта и продолжил путь. Если продолжать и дальше гнать с такой же скоростью, то уже во второй половине дня Севастьянов достигнет тридцатикилометровой зоны отчуждения. У него не было четкого плана, что делать дальше. Судя по сведениям, которые он почерпнул из средств массовой информации, в этой зоне находилась сама погибшая станция, которая была законсервирована, а также несколько ближайших к ней поселков и два города, один из которых был заброшен, а в другом жили рабочие, следящие за состоянием станции. Кроме этих рабочих в этой зоне вообще быть никого не должно, однако там так же жили «самоселы», которые, невзирая на запрет, вернулись в свои брошенные ранее дома. Сергей хотел добраться до этого рабочего города, а так же по пути поговорить с людьми, живущими в этой местности. Ведь, чтобы узнать что-то конкретное об определенном человеке или событии, надо спрашивать непосредственно тех людей, которые связаны с этим. Ни одна газета или сайт не расскажут о том, что случилось с «Марь Иванной» из третьего подъезда или с «Василь Михалычем» из пятого дома по Садовой. Чтобы узнать что-то о людях, с людьми надо разговаривать, недостаточно просто пересчитать их по головам, как скот. Полдень остался за спиной, впереди показалась небольшая очередь из автомобилей, головой упиравшаяся в красно-белый шлагбаум – КПП. Прислушиваясь к разговорам, Сергей решил представиться родственником рабочего, которого по срочному делу приехал навестить. Байка прокатила – Сергея записали в какой-то журнал и пропустили. Помимо пропускного пункта, о том, что он въехал в зону, говорило сильно изменившееся дорожное покрытие – асфальт здесь представлял собой потрескавшееся от времени серое полотно с кое-как залатанными крупными ямами, а сквозь широкие трещины пробивалась трава. Вследствие всего этого, пришлось сбросить скорость и ехать медленно и аккуратно. Это позволило Севастьянову больше внимания уделять местности, например, ему удалось рассмотреть сквозь густые придорожные заросли какие-то деревянные развалины. Заинтересовавшись, Сергей съехал на обочину и остановил мотоцикл. Он зашел в лесной полумрак, пригляделся и с удивлением заметил полуразвалившиеся дома, сгнившие остовы заборов, угадывались даже очертания бывших улиц. Да это же целое село! Заброшенное, разрушенное, заросшее непролазным лесом. А раньше здесь жили люди… Сергей выбрался из чащи на дорогу, снедаемый непонятным, каким-то жутким чувством страха, будто он одной ногой шагнул за край, подглядел то, что видеть не полагалось. Рев мотоцикла привел его в чувство, и Севастьянов двинулся дальше, стараясь убежать от этого страшного пустого места, в котором раньше, давно, кипела жизнь. Больше Сергей старался не всматриваться в придорожные заросли, но боковым зрением иногда замечал следы прошлой человеческой деятельности. Изредка на пути попадались вполне жилые дома – там и жили «самоселы». Пару раз он останавливался около таких домов, старался узнать у людей о прошлой катастрофе, расспрашивал о пропавших людях. Но ничего, что могло бы ему помочь в поисках нужных ему ответов, не узнал. Чем ближе он подбирался к эпицентру зоны отчуждения, тем тревожнее ему становилось. Какое-то непонятное щекочущее чувство родилось внутри, оно царапало грудь, вызывало легкую дрожь в теле, дробно стучало в висках учащенным сердцебиением. Это напоминало слабый адреналиновый выброс: непонятное предвкушение и легкое беспокойство. Странно… Старый придорожный указатель подсказал Севастьянову, что он въезжает в один из брошенных городов. Люди здесь работали вахтовым методом, потому как находиться долго в до сих пор зараженной местности не рекомендовалось. Город был достаточно обжитой – это сразу бросалось в глаза, но все равно разительно отличался от привычного: он будто застыл во времени, застрял где-то там, в прошлом. Сергей подъехал к строению, которое обозначалось как «Общественная столовая» - еще один пережиток прошлого. За столиками сидело несколько человек. Севастьянов подошел к стойке и завязал непринужденный разговор с продавщицей. Спустя время, к беседе присоединилась пара рабочих, которые, заметив нового человека, заинтересовались тем, что привело парня в эти края. Как удалось выяснить Севастьянову, ранее большой город теперь представлял собой небольшой рабочий поселок. Когда-то жилые многоэтажные дома были переделаны в общежития, народ тут постоянно менялся – никто здесь долго не жил, потому что, хоть уровень заражения и снизился, но все же опасность для здоровья и жизни людей при длительном пребывании в этих местах оставалась высокой. И так же, как и в предыдущих случаях, никто из людей не мог помочь Сергею узнать что-либо о пропавших во время аварии людях или о потерянных кем-либо детях. Слишком много времени прошло с тех пор, слишком много народа поменялось – здесь не было никого из тех, кто жил в этих местах двадцать пять лет назад. А сам город был кардинально изменен под нужды рабочих. Но мужчины посоветовали Сергею доехать до другого заброшенного города, что находился буквально в паре километров от законсервированной станции и был абсолютно не тронут со времен аварии. Возможно, там ему удастся что-то найти. Но рабочие советовали не задерживаться там долго – без специального защитного снаряжения и одежды там было очень опасно. Севастьянов поблагодарил общительных людей и покинул помещение, решив последовать совету. Ехать пришлось совсем недолго, примерно через сорок минут Сергей остановился на въезде в город. Старые, покосившиеся дорожные знаки и проржавевшие указатели дали ему понять, что он на месте. Вокруг стояла такая тишина, что нарушать ее казалось кощунством. Поэтому Сергей оставил свой мотоцикл в придорожных зарослях, замаскировав его зелеными ветками, и пешком отправился в прошлое. Он миновал ограждение из колючей проволоки и не спеша двинулся по пустынной дороге. Если в заброшенном заросшем селе он чувствовал себя жутко, то здесь это чувство не шло ни в какое сравнение с предыдущим: время замерло в этом месте, оставив город в тисках прошедших лет. Казалось, Севастьянов попал в какой-то другой, параллельный мир, другую альтернативную вселенную, настолько все здесь было ирреально и пугающе. Сергей чувствовал себя участником какой-то интерактивной игры или героем фантастического романа – он находился один в мертвом заброшенном городе, который будто вынырнул из прошлого, являясь болезненной, незаживающей, вечно кровоточащей раной на теле цивилизации. Это было сродни тому, чтобы попасть на старое заброшенное кладбище, только здесь все было гораздо масштабнее, и оттого – более пугающе. Здесь было тихо, неправдоподобно тихо: ни шума машин, ни криков, ни лая собак – здесь не было дыхания жизни, не было пульса… И людей здесь тоже не было… Севастьянов шел по пустынным заброшенным улицам, сопровождаемый мертвым взглядом деревянных окон некогда жилых домов. Покосившиеся ставни и двери, кое-где сорванные с петель; полуобвалившиеся стены и лестницы; ржавые остовы перил, труб, телефонных будок и автоматов для продажи газировки; скособоченные строения и упавшие фонарные столбы. И везде мусор, который по кругу гоняет уставший ветер, а так же - вездесущая растительность: сквозь потрескавшийся асфальт пробилась уже неробкая трава, а некогда широкие улицы превратились в заросшие узкие аллеи. Заглянув в одно из наиболее сохранившихся зданий, которое оказалось старой гостиницей, Севастьянов заметил, что даже сюда добрались деревья – они росли прямо в бывших номерах и коридорах. Сергей решил подняться на крышу многоэтажки и осмотреть город сверху. Что он хотел найти здесь? Он не знал, но именно в этом месте, в этом городе, то непонятное, неясное чувство, что щекотало и скреблось внутри, окрепло и, казалось, распирало его. Оно наполнило его до краев, мешая дышать, хотелось сделать глубокий долгий выдох, чтобы изгнать излишки тревоги, но не получалось. Поднявшись на крышу шестнадцатиэтажного дома, Сергей вообще потерял связь с реальностью: создавалось впечатление, что не город был облагорожен зелеными посадками, а наоборот – по какой-то случайной нелепой ошибке посреди густого леса вырос город. Среди деревьев просматривались крыши домов, на которых тоже росли кусты, вьющиеся растения кое-где покрывали бетонные стены сплошным ковром, и, как бельмо на глазу – застывшее, пугающее в своей неподвижности колесо обозрения. Вид безобидного детского аттракциона сейчас не вызывал радости, а пугал до жути, оставляя в душе привкус горечи. Прошло двадцать пять лет с тех пор, как люди ушли отсюда. Что будет с этим местом еще через двадцать пять или пятьдесят лет? А через сто? Немного дальше за городом в свете заходящего солнца Сергею удалось разглядеть законсервированную станцию. Город медленно погружался во тьму и лишь там, на станции, светили прожектора. Нужно было искать место для ночлега, ведь что-то найти здесь в темноте не представлялось возможным. Завтра можно было попробовать обойти другие здания, поискать какие-либо следы в брошенных домах, ведь не все же растащили вандалы? Можно просмотреть сохранившиеся газеты, старые журналы, фотографии, наведаться в поликлинику, больницу, библиотеку, может, сохранились какие-либо учетные записи, которые хоть немного прольют свет на то, что же случилось с его близкими. Может, мелькнет какая-нибудь информация или, похожее на его, лицо на выцветшей фотографии… Хотя, может случиться так, что Сергей идет в неверном направлении, и этот город не имеет с ним ничего общего. Но Севастьянову не жалко потратить на выяснение этого день или два, чтобы потом со спокойной душой покинуть мертвый город. Сергей спустился вниз и побрел в сторону реки – оставаться среди пустых, каких-то неживых домов ему было жутковато, а уж ночевать в одном из них – и подавно, будто он украдет чью-то прошлую, когда-то счастливую жизнь, воспользовавшись гостеприимством несуществующих хозяев. Уже опустились мрачные сумерки, обняв город темными липкими лапами, когда Сергей вышел к речному вокзалу. Здесь находилось старое летнее кафе, такое ненужное сейчас, чужое, неуместное, словно осколок безмятежного праздника среди разрухи и запустения, как то колесо обозрения, видимое Сергеем чуть ранее. Все это не вписывалось в окружающую обстановку, навевало ощущение неправильности, какой-то жуткой изнанки, насмешки над утерянной жизнью, которую сменили картины апокалипсиса. Севастьянов вышел на причал, который почему-то оказался почти полностью затопленным, и бездумно уставился на темную воду. Она манила его, звала, шепча у ног тихим плеском волн. Сергей не собирался купаться здесь, понимая, что эта вода не пойдет ему на пользу. Вообще, именно в этом месте, на причале, у воды, Севастьянов чувствовал себя очень странно, будто встал в какое-то мутное пятно. Даже в самом городе он не ощущал подобного беспокойства и непонятной распирающей его силы. Как же разительно отличалось это место от его предыдущей ночевки. Никакого спокойствия, умиротворения, ощущения чистоты, свежести и обновления. Наоборот, казалось, будто, чем дольше он находится в этом месте, тем сильнее вязнет в чем-то липком и мерзком, меняется, пачкается. И эта незримая грязь пятнает не только снаружи, а забирается внутрь, под кожу, отравляет кровь, заставляет сердце биться в сумасшедшем ритме, вызывает дрожь в теле и противные мурашки, мутит сознание и мешает дышать. Чувство тревоги стало просто невыносимым, сердце грохотало где-то в горле, появился звон в ушах, а все тело сотрясалось крупной дрожью, которая стала переходить в непонятный зуд. Сергей дрожащими руками снял рюкзак и попытался расстегнуть крепления непослушными пальцами, чтобы достать бутылку с водой, глотнуть живительной влаги и прогнать горький ком, что встал в пересохшем горле. Порыв ветра пригнал особо крупную волну, которая слегка лизнула подошву черного ботинка слишком близко сидящего к воде парня. Сергей дернулся, словно его ужалили, или он наступил босой ногой на раскаленные угли. От этого резкого движения прогнившие доски деревянного настила треснули, и Сергей, не удержавшись на ногах, упал в черную воду, подняв кучу мелких брызг. Река сомкнула свои объятия, пробираясь мокрыми щупальцами под одежду парня, и потянула его вниз, не давая вырваться из черного плена ядовитой воды.